Память льда - Эриксон Стивен

Т’лан имасска тряхнула безжизненными волосами:

— То был не яггут, а человек.

Книга четвертая. Память льда

Глава двадцать первая

Капитан Паран остановился возле почерневших развалин Восточного редута. Не слезая с седла, он обернулся и в последний раз взглянул на стены Капастана. В голубом небе высилась башня резиденции покойного Джеларкана. В знак траура по погибшему принцу стены ее были покрыты полосами черной краски. Траур продлится до… ближайшего дождя. Его струи смоют краску, не оставив и следа. Паран слышал, что дворец этот никогда слишком долго не оплакивал своих умерших обитателей.

Сжигатели мостов покидали город через Восточные ворота.

«Первые в бою, последние в отступлении» — они всегда свято соблюдали этот принцип.

Впереди шел сержант Мураш, в шаге за ним — капрал Хватка. Похоже, эти двое опять о чем-то спорили: обычное для них состояние. Далее следовали солдаты из прочих семи взводов, которые, похоже, совершено позабыли о дисциплине: рота двигалась беспорядочно, не поддерживая даже видимости строя. Это удивило Парана. Конечно, он уже встречался с остальными сержантами и капралами. Знал — по имени и в лицо — каждого выжившего сжигателя мостов. Тем не менее было в них что-то странно призрачное, эфемерное. Капитан прищурился, глядя, как они шагают по дороге, похожие в клубах пыли на выцветшие фигуры с потертого гобелена. И невольно подумал, что образ марширующей армии — вечен.

Справа послышался цокот копыт. Паран обернулся и увидел подъехавшую Серебряную Лису.

— Нам с тобой лучше держаться подальше друг от друга, — сказал капитан, вновь поворачиваясь в сторону дороги, по которой шли сжигатели мостов.

— Согласна, — ответила Серебряная Лиса. — Просто… кое-что случилось.

— Да, я в курсе.

— Очень сомневаюсь. Похоже, мы с тобой говорим о разных вещах, капитан. Моя мать пропала. Она и оба даруджийца, которые за ней присматривали. Они уехали из города, а куда — никто не знает. Кого ни спрошу, все пожимают плечами. Разумеется, всю армию я расспрашивать не могу.

— Обратись к своим т’лан имассам. Им-то найти Мхиби — пара пустяков. — (Серебряная Лиса нахмурилась, но ничего не сказала.) — Или неупокоенным воинам не слишком нравится, что ты ими командуешь? — спросил Паран.

— Дело не в этом. Я послала их и т’лан айев за реку.

— Это еще зачем? В нашей армии хватает опытных разведчиков.

— Прекрати! Я не обязана объяснять каждый свой поступок.

— Но ты ведь явилась сюда за помощью.

— Да ничего подобного. Я лишь хотела спросить, не знаешь ли ты что-нибудь о матери. Даруджийцам явно кто-то помогал.

— А что говорит насчет всего этого Крупп?

— Он удивлен и напуган не меньше моего. И на сей раз я верю, что это не притворство.

— Многие привыкли недооценивать Колла, — сказал Паран. — И напрасно. Он умеет самостоятельно принимать решения и действовать. Да и Мурильо ему под стать.

— По-моему, ты не понимаешь всей опасности их своевольного поступка. Ну надо же — похитить мою мать!

— Уймись, Серебряная Лиса. Ты сама препоручила Мхиби их заботам. Впрочем, это слишком мягко сказано. Ты просто-напросто бросила ее. А Колл и Мурильо не посчитали Мхиби досадной обузой, от которой нужно поскорее избавиться. Они отнеслись к твоей матери с состраданием, которого сама ты, похоже, напрочь лишена. Попробуй взглянуть на происходящее их глазами. Двое посторонних, чужих для твоей матери людей заботятся о ней день за днем, наблюдая, как она угасает. Дочь Мхиби они видят только издали, ибо родительницу она не навещает. И тогда даруджийцы решают: нужно найти кого-то, кто поможет несчастной старухе или хотя бы обеспечит ей достойный переход в мир иной. Так что о похищении в данном случае говорить не приходится. По большому счету ты сама отказалась от матери.

Серебряная Лиса побледнела. Ответила она не сразу, а когда заговорила, голос ее был хриплым и прерывистым:

— Ты даже не представляешь, Ганос, какая пропасть лежит между нею и мною.

— А ты, похоже, не имеешь понятия о прощении ни для матери, ни для себя самой. В результате вина превратилась в пропасть…

— Ой, вот кто бы уж говорил.

Капитан натянуто улыбнулся:

— Я побывал на самом дне и теперь вылезаю наверх, но уже по другой стене. Мир изменился для нас обоих.

— И потому ты подавил в себе те чувства, которые испытывал ко мне.

— Я до сих пор тебя люблю. После твоей смерти… вернее, после гибели Рваной Снасти… я впал в какое-то любовное помешательство. Я убедил себя, что краткий миг нашей близости был намного продолжительнее и серьезнее, чем на самом деле. Вина, Серебряная Лиса, — самое острое оружие. Она способна до неузнаваемости изменить прошлое, наполнить его фальшивыми воспоминаниями, породить ложную уверенность и сделать человека одержимым.

— С каким упоением ты говоришь обо всем этом, Ганос! А тебе не кажется, что столь беспощадное выворачивание себя наизнанку — просто иная разновидность одержимости? Ты похож на безумца-ученого, который вспарывает себе кишки, чтобы узнать, как они устроены. Нельзя резать по живому.

— Да неужели? — усмехнулся Паран. — Вообще-то, это мне еще давным-давно объяснил наставник. Однако ты упускаешь одну деталь. Я могу годами, пока Бездна не поглотит меня, изучать себя и свои чувства, но так и не научусь управлять ими. Ибо эмоции наши переменчивы. Равным образом они не обладают защитой от внешнего мира — от того, что говорят или не говорят другие. И потому пребывают в постоянном течении, даже бурлении.

— Потрясающе, — язвительно бросила ему Серебряная Лиса. — Капитан Ганос Паран, повелитель своего разума и чувств, незаметно превратившийся в тирана для самого себя. Ты и впрямь изменился, причем настолько, что я тебя просто не узнаю.

Паран вглядывался в круглое лицо колдуньи, пытаясь увидеть хотя бы проблеск ее чувств, но женщина плотно закрылась от него.

— А вот ты, напротив, кажешься мне очень знакомой, — тихо сказал капитан.

— Представляешь, какая ирония? Ты видишь во мне женщину, которую когда-то любил, а я в тебе — абсолютно незнакомого мужчину.

— Для иронии все слишком запутанно, Серебряная Лиса.

— Тогда, возможно, больше подойдет пафос?

— У тебя просто разыгралось воображение. — Паран отвел взгляд. — И вообще, мы отвлеклись от дела. К сожалению, я ничего не знаю про твою мать. Но уверен: Колл и Мурильо сделают для Мхиби все, что только в их силах.

— В таком случае ты еще глупее, чем эти двое, Ганос. Похитив маму, они… отдали ее на волю злого рока.

— Вот уж не знал, что ты любишь цветистые выражения. Наверное, влияние Круппа.

— Он тут ни при чем.

— Твоя мать — глубокая старуха. Понимаешь? Дряхлая, больная, умирающая женщина. Если ты сама не в силах исполнить дочерний долг, так позволь ей хотя бы умереть спокойно, окруженной чужой заботой.

— Ты меня не слышишь! — досадливо прошипела Серебряная Лиса. — Моя мать заперта в ловушке кошмарных снов. Она бродит внутри собственного разума, ощущая себя одинокой, покинутой и преследуемой. За ней гонятся, понимаешь? Хотя меня и не видели рядом с повозкой, однако я находилась к маме ближе, чем любой из вас. Гораздо ближе!