Первая после бога (СИ) - Снежинская Катерина

Диру интриган Лангер как родную встретил. Обрадовался, за плечики приобнял и пообещал скандалисту, что сейчас вот этот «опытнейший во всех смыслах доктор» всё-всё объяснит. Да и смылся, прихватив с собой и дежурного, и регистратора. Отдувайся, доктор Кассел! Не справишься, так мы тебя на конференции пропесочим за то, что не умеешь с людьми общаться.

– Ну, объясняйте! – рыкнул разгневанный мужик. – И как такое могло получиться?

– Да это вы скорее должны мне объяснять, как такое могло получиться, – спокойно ответила врач, разглядывая злополучные формы и карту.

Просто так разглядывала. Чего она там не видела?

– Я?! – бешеным быком взревел не-дядя. – У вас бардак, а вы!..

– Подождите, давайте разберёмся, – мирно предложила Кассел. – Вас какой факт возмущает больше всего? То, что ваш сын, которого вы восемнадцать лет воспитывали, не от вас родился? Или то, что подозрения подтвердились?

– Да как вы!.. Да я!.. Ты!..

– Сядьте, наконец! – рявкнула безропотный хирург. – И успокойтесь! А то ещё инфаркт грохнет, возись потом.

Мужик сел на покрытую клеёнкой кушетку, позабыв рот закрыть.

Это хорошо, значит, вменяемый. Невменяемые только себя слышат, на них приказы впечатления не производят. А тут просто несчастный, ошарашенный человек, понятия не имеющий, что делать и как реагировать. Вот и разорался, бедолага.

Давно ведь говорили: надо в приёмнике психологов держать. А то всей помощи – психиатры, да и то приходящие через три часа после вызова для консультации, и психперевозка.

– Ну вот и ладушки, – похвалила его Дира. – А теперь объясните мне, в чём трагедия?

– Да вы что, не понимаете? – снова начал заводиться мужчина.

– Не понимаю, – покачала головой Кассел. – Вы прожили с женой восемнадцать лет. Причём всё это время мыслишка, что сын не ваш, крутилась. Иначе бы вы пропустили оговорку регистратора мимо ушей. Просто сказали бы: сын он, а не племянник. Хорошо жили-то, сына любите?

– Хорошо, – поник плечами несчастный, голову со здоровой проплешиной на затылке повесил. – Люблю, обоих. Я ведь и женился… Старался, отбивал. Мыслишки всякие крутились, конечно. Но гляну на жену и вижу – сама мается. Наверное, и не знала точно, от кого понесла. А потом жизнь закрутила, оно как-то и думаться перестало, а тут.

Мужчина вяло махнул рукой, мол: а пропадай оно всё пропадом!

– И что тут? – поднажала Дира. – Знаете, если решите отправить столько лет псу под хвост только потому, что у парня группа крови другая, то вы не мужик, а призовой бык.

– Почему бык? – тяжко поразился несчастный, даже найдя в себе силы глянуть на доктора.

– Да потому что это для коров порода важна, – отрезала деликатная Кассел. – А у людей обычно по-другому бывает. Не тот отец, кто осеменил, а тот, кто воспитал. И перестаньте травить себя, жену, а, заодно, и парня. Он-то уж точно ни в чём не виноват.

Мужик, конечно, кивнул, но без особой радости. Видимо, лекция доктора его не вдохновила и глаза на правду жизни не открыла. Странно, почему? Нет, карьера душеведа Дире точно не грозила.

Ну и Близнецы с ними, со всеми. Главное, скандал удалось погасить, а там пусть хоть мирятся, хоть разводятся, хоть вешаются. Вот повесятся, тогда обратно приедут. Тут им помощь и окажут. В той мере, в которой требует состояние больного.

***

В звёздный люкс Дира всё же заглянула. Правда, без Шеллера и убедившись предварительно: грозный бугай рядом не ошивается. Больной не спал – на что Кассел смутно надеялась, а писал – что повергло доктора в лёгкий шок. Уж больно странно картина выглядела: в постели, с одеялом, натянутом до середины голой груди, с перевязанной головой сидит бугай – плечища едва не шире кроватной спинки. И – страдальчески морщась, даже губами шевеля, – что-то строчит в блокноте. Между прочим, карандаша в громадном кулаке почти и не видно, только кончик торчит.

– А вы в курсе, что больным в нашем отделении нельзя ни читать, ни писать? – негромко сообщила доктор, заходя в палату и закрывая за собой дверь. – Если очень нужно, то вы можете продиктовать письмо дежурной сестре.

На обычные, в общем-то, слова громила выдал совершенно неожиданную реакцию: покраснел, как помидор, аж жилка на виске вздулась. И попытался спрятать блокнот. Но только стакан с соком, мирно стоящим на приставном столике, сшиб. Хорошо хоть не на постель, а на пол.

– Впрочем, вы пишите, если так хочется! – поспешно исправилась Кассел, испугавшись, что звездуна от переизбытка эмоций инсульт хватанёт – и так уже багровый, как хорошая свёкла.

– Да я не письмо… – смущённо пробасил гигант, неловко доставая так и не спрятанный блокнот.

Вот ведь странности природы: братья похожи были, как горошины из одного стручка и голоса абсолютно одинаковые. Но спутать их и в темноте невозможно. Один на обиженного жизнью тролля смахивает, а другой… Да на медведя он похож, плюшевого. Пусть и огромного, но до того очаровательного, аж руки чешутся помять. Ну и в кроватку уложить, чего уж там. Наверное, тёплый, мягкий. И улыбка не нагловато-завлекательная, как на журнальной обложке, а застенчивая.

– Да если даже и роман, – рыкнула Кассел, разозлившись на собственную, совсем не вовремя вылезшую умильность. – В вашем состоянии глаза напрягать не стоит. И, вообще, положено лежать и выздоравливать.

– Скучно, сил нет, – пожаловался громила, как ни странно, послушно вытягиваясь на постели.

Дира не удержалась-таки и заглянула искоса в отложенный на тумбочку блокнот. Лист, расчерченный исправлениями и даже рисунками на полях, заполняли короткие почти ровные строчки. Стихи? Вот эта гора мышц стихами балуется? Чудны помыслы твои, дева Луна, покровительница романтиков!

– А нечего было с драконов падать, – наставительно буркнула доктор, проверяя реакцию зрачков пациента. – Тогда бы здесь не лежали.

– Да я не упал, а спрыгнул, – вконец смутился гигант, даже отполз от доктора немного.

Далеко уползти у него шансов не было. Кровать, в общем-то, немаленькая, для него была узковата.

– Спрыгнули? – поразилась Кассел. – Зачем?

Хотя, не ей, конечно, удивляться. О том, каким образом люди способны себе травмы наносить, хирурги не понаслышке знают. Иногда будущие пациенты умудряются придумать такое, что и в бреду не представишь.

– Не помню, – пробасил блондин, разве что пальчиком по одеялу не елозя.

– Не помните?

Дира заглянула в карту. Ну, точно! Ретроградная амнезия[1]. Видимо, отсюда и стихи. У людей с таким диагнозом частенько изменения личности случаются. Правда, чаще всего они пропадают вместе с последствиями травмы.

– Доктор сказал: пройдёт, – поделился секретом блондин, глянув на Кассел исподлобья.

– Ну, гарантии никто дать не может. Но жить мешать вряд ли будет…

Хирург снова в дневник уткнулась, даже отвернулась от парня. Потому как сама смутилась: не положено уважающему себя врачу так на пациента пялиться. Ну и подумаешь, ресницы густющие! Зато короткие. Хотя глаза всё равно будто подведённые. И радужка тёмная-тёмная, кажущаяся почти чёрной. Это при светлых-то волосах! Точно, крашенные, оба!

А тут – вот, как назло! – за дверью ещё и шаги раздались! Дира замерла вспуганной ланью, прижимая планшет к груди. До чего доктора довели! Шагов пугается.

– Это не Кэп, – успокоил её бугай, – не бойтесь.

Кассел потёрла костяшкой лоб над бровью, пытаясь сообразить, кто такой Кэп и почему нужно именно его бояться. А, заодно, рявкая на собственное сердце, которому пришла блажь в горле колотиться.

– Я понимаю, брат тут всех запугал, – кривовато улыбнулся парень. – Но у нас отборочные на носу. Вот он и боится, как бы мне не навредили.

– Кто? – усмехнулась Дира. – Враги-шпионы-конкуренты?

– Они, – серьёзно, хоть и едва заметно, кивнул блондин.

– Голова болит? – тут же насторожилась Кассел.

– Есть немного, – нет, смущённая мина ему определённо шла гораздо больше, чем все звёздно-зубастые оскалы. – Но вы не думайте, это не оттого, что у меня… как её? Ну, когда мерещится, будто кругом враги?