Сбитый ритм (СИ) - Филатова Майя

— Вот пострелёныш, порку бы ему хорошую… — пробасил Курт.

Тут же расплылся в улыбке:

— Знаешь, Кет, нам может быть оказана честь быть на Полносолнцее в самой Цитадели! Я буду лично… Лично просить. Потому как побывать в Цитадели непременно надо! Ты, конечно, воспитанница Тмирран, но Туманный храм должен увидеть каждый истинно верующий. Он ведь самый древний в Империи!

— Ух ты! — на всякий случай изумилась я, — какие там наверное… э-э-э… барельефы.

— Это что! Главное — есть Рассветные Пляски, — хихикнул позади нас Маро, — вот туда бы и правда попасть здорово!

Курт протянул руку и взял Маро за шкирку.

— Пляски. Есть. Посвящение. Апри, — сказал священник, встряхивая пацана на каждом слове, — Великому Апри, слыхал о таком? Так вот! Ему посвящение! Ему, а не таким разнузданным юнцам, как ты! Я лично прослежу, чтобы ты не покидал театр в эти дни! Напортачишь чего в Цитадели — пожалеешь, что тот монторп тебя не сожрал! Понял?

— Да понял, понял! Пошутить нельзя уже!

— С Плясками! Не! Шутят! Никогда!

— Нет, нет, конечно нет, никто и не думал шутить.

— Курт, остынь! Не все понимают смысл и… м… важность древних традиций, — примирительно сказала я, — напомни-ка лучше порядок праздничной службы?

Пока священник распинался про песнопения, алтарные ступени и свёртывание покрывал, я внутренне удивлялась, во что трансформировался древний праздник плодородия. Если верить книгам — всё тем же историческим книгам из библиотечки Халнера — ночь Белого солнца, когда Атум находится ровно за Апри, в культе Духов считалась ночью плотской любви, когда мать-земля нежилась под лучами отца-солнца. Теперь же, для заточённых в монастыри полукровок, ежегодные Пляски превратились в обязанность. Дети от этой ночи считались осененными Великим Апри, их воспитывали, как Высоких, и многие становились весьма влиятельными людьми.

Но спорю на что угодно, девчонки в предрассветном лесу думали вовсе не о нуждах Империи.

— … принять нас. А вот и Озёрный!

— А? Что? — едва не оступилась я.

Оказалось, что мы уже дошли до «перевалочной» площадки в город. Курт тут же извинился и свалил по неотложным делам, а я подошла к перилам площадки и замерла, в восхищении созерцая Озерный.

Заполненное водой, жерло давно умершего вулкана казалось дверью в недра планеты. Над идеально ровной, недвижимой водой клубился туман. Его белые полосы извивались и ползли вверх по склону кратера, словно огромные щупальца. Вырубленные в скалах дома и лестницы походили на бегущие в атаку войска. Но атака эта захлёбывалась, разбиваясь о зелёнь вьющихся растений. Тонкие корни и гирлянды цветов перебирались с балкона на балкон, с крыши на крышу, заточая камни в изящные кандалы корней и веток.

С площадки хорошо просматривалось, что у многочисленных храмов толпятся люди, скорее всего, пресловутые паломники. И всё же чувствовалось: Великий Апри если кого и слушает, то вовсе не их, а Цитадель — белоснежную крепость на другой стороне озера. Что интересно, боевую крепость, не декоративную. Хм-м-м…

— Что, нравится видок? — на мою талию легла ладонь.

Не отрываясь от созерцания, я перехватила чужое запястье и нажала на болевую точку.

— Ой, да ну тебя! Недотрога! — фыркнул Трен, — серьёзная ты слишком, вот что. Сейчас открытое солнце на дворе, можно и повеселиться! Апри разрешил!

— Мало ли кто кому чего разрешил, — я отодвинулась и облокотилась на широкие перила, — обратись к куртизанкам. Им точно всё можно. А сейчас просвети-ка меня, как повозки по этим лестницам тягать?

— Тьфу, дуринда, я ж от всего сердца! Ну, как знаешь. А лестницы… Повозки казенные, они тут останутся. Мы птицеящеров наймём. Дорого конечно, но и быстрее в разы. Хотя всё равно покорячиться придётся, это да. Полдня точно потеряем. А всё Курт, святоша хренов! Полносолнцее, Полносолнцее… Тфу. Хотя красота здесь невероятная, конечно. Так что наслаждайся видом, ласточка. Кстати, ты тут была когда-нибудь?

— Нет. Интересно, какой высоты этот шпиль, ну, на центральном донжоне?

— Донжоне? Ого, слова-то какие! — захохотал Трен.

Он сделал попытку обнять меня. Как обычно, получил по рукам. Как обычно, нисколечко не смутился.

— Ну, если ты про главный храм Цитадели, то не знаю. Кстати, там именно храм, а не пограничная застава, как в твоём Тмирран. Никогда не понимал, от кого защищаться в горах?… Ну а тут еретиков покоцали. Так-то. Хотя знаешь, цветочек, войны, они ведь в сердцах и головах начинаются… Ну а Цитадель у нас оплот морали и нравственности, такой оплот — оплотище прям! Правда, бывать внутрях не приходилось, в паломники никогда не записывался. Если всё-таки интересно, Курта разговори, ну или Халнера. Они-то точно там были, да и знают церковные байки, послушнички тарвольские…

— П-послушники? Оба?! — изумилась я.

— Что, не верится? А вот так. Курт у нас всегда по религии страдал, а Халнер — гы! — Хал тогда разочаровался в жизни. Крепко разочаровался, аж из-под венца сбежал…

— Венца?! Какого венца?

— Как какого? Обычного, Солнечного. Почему? Ну как тебе сказать… Не понял, так сказать, устремлений своей невесты к, так сказать, сценической славе. Иза ведь ещё девчонкой ухватила, что к чему в театре, а у Хала вдруг принципы обнаружились. Великий Апри, преданность, заветы, бла-бла-бла… Потому, наверно, и с Куртом сдружился. И свалили они в семинарию посреди сезона. А на них номер большой держался, иллюзия силы, как-то так. Дирек, тогдашний директор, просто в бешенство впал.

— М-м-м… Надо думать… а… а почему священником только Курт стал?

— Так вскоре на севере бунты начались, Хал бросил учёбу, в войск пошёл. Ну и правильно, как по мне. Я тоже считаю, что лучше с Апри напрямки договариваться, как помрёшь… А вот Курт, он да, он полный сан принял, как и хотел. Теперь осеняет нас, грешных, благодатью по лбу. И вернулся одновременно с Халом, кстати.

— Ого… а когда это всё происходило?

— Хм… солнц шестнадцать назад… Или больше? Да больше, больше. Хм… Восемнадцать они вернулись…. А ушли… Сколько же…

Трен смотрел вдаль, шевеля губами и загибая пальцы. Я попыталась пересчитать в уме долгие мерранские солнца на наши короткие сезоны, и вдруг нашла себя по местным меркам весьма юной. Ох, вот это да. Неужели у нас с Халнером такая разница? На вид и не скажешь. Хотя тут с возрастом вообще странно — Хелия вот мать Маро, а выглядит, как его старшая сестра.

— Ладно, дело давнее, это я поняла. А чего Хал с Куртом вернулись-то? Знаешь?

— Ну как чего! Дела мирские. Курт решил, что лицедеям прочищать мозги нужнее, чем крестьянам, вот и попросился освещать родной коллектив словом Великого Апри. Всё меня поначалу доставал, помнится, пока я ему не втолковал, что молитвой сыт не будешь. Потом Дарн наследство получил, да и позвал брата помогать. Ну, Халнер и приехал, благо, у него контракт заканчивался. И вообще Хал очень трепетно к родовым делам относился всегда. Вот такая история… Да… Так что про Цитадель это не ко мне. У меня истории гораздо интересней…

Он подмигнул и провел больим пальцем по губам.

— Угу. Не сомневаюсь. Спасибо за беседу.

На этом я ушла, оставив Трена самоудовлетворяться.

За ближайшей повозкой обнаружилась Лилиан, девчушка из клоунов. В светло-карих глазах светились искорки счастья, полные щёчки горели румянцем.

— Ой, Кети, откуда ты взялась, ты видела, что за красота внизу, там на птицеящерах летают и ветер разноцветный, а какие цветы, какие храмы, а какой туман! — залопотала Лили, всплескивая руками и откидывая золотистую челку, — ой скорей бы мы встали лагерем, хочу пойти по городу, говорят, Дарн отпустит всех, а я с Отто пойду, а он такой хороший, а город такой красивый! Надо гулять! Надо обязательно гулять! На такую красоту грех не поглядеть!

Кивая и хмыкая, я поискала глазами Эвелин. Хрена там. Не мудрено: почти всю площадку занимала мешанина людей и повозок. Толстопузые купцы мерились размером кошелей, паломники трясли свитками, несколько дородных матрон увлечённо работали локтями. Промелькнул Дарн с красным злым лицом и Халнер, который с подчёркнуто-безразличным видом что-то говорил одному из погонщиков, а вокруг них скакал купчик, потрясая кулаками. Предмет спора, птицеящер с рыжевато-красным оперением на голове и спине, и тёмно-серой чешуёй на лапах и хвосте, щёлкал плоским клювом. Другой птицеящер прятал крыльями и фыркал: ему на голову забрался парень из акробатов и старательно удерживал равновесие на одной руке. Погонщик тем временем таращился на фокусы шпагоглотателей, открыв рот и позабыв всё на свете.