Меч ангелов (ЛП) - Пекара Яцек

– Слушаю. - Сказал епископ мгновенно отрезвевшим голосом и повернул голову в мою сторону.

– Ваше Преосвященство слишком большое сокровище для нашего города, чтобы мы могли спокойно смотреть, как вы себя изводите, не считаясь с собственным здоровьем.

Герсард в течение минуты молча пристально смотрел на меня. Глаза его на мгновение стали словно тёмные камни, но затем снова затуманились. Герсард пожал плечами и грустно улыбнулся.

– Видишь, дитя, - обратился он к Илоне. - Немного таких, как этот честный парень. Им там, - снова махнул он рукой, но на этот раз в сторону двери, - все равно, здоров я или болен, лишь бы только я читал, подписывал, выслушивал, советовал, рекомендовал. – Он громко отхлебнул из бокала. - Господь тяжко испытывает своего верного слугу...

Принимая во внимание доходы епископских поместий и тот факт, что среди должников Герсарда было много кардиналов и даже сам Папа, эти испытания не были, на мой взгляд, настолько уж тяжкими. Но, ясное дело, я не намеревался делиться с Его Преосвященством моими наблюдениями, поскольку вследствие такого разговора я не имел бы, наверное, случая делиться уже ничем и ни с кем.

– Налейте себе, дети, вина, - предложил епископ. - И расскажите, с чем пришли к старику?

По опыту я знал, что епископу, когда он был в подобном настроении, очень легко было надоесть, а тогда уже малыми были бы шансы получить от него то, чего я стремился добиться. Поэтому необыкновенно коротко, но образно, я рассказал историю Илоны. Когда я говорил, что она вынуждена теперь проживать у своей далёкой родственницы Тамилы, которая держит дом свиданий, и терпеть сцены, которых не должна видеть ни одна молодая, воспитанная в невинности дама, у Герсарда епископа заблестели глаза.

– Дитя моё, дитя моё, - пробормотал он. - Что за страшная история. Как твой отец мог использовать такое невинное создание...? – Он вытер глаза тыльной стороной ладони. - Что предпринимается по этому делу, Мордимер? - спросил он мгновенно деловым тоном.

– Разослано описание внешности Лёбе во все отделения Инквизиториума, - я ответил быстро, потому что ожидал этого вопроса. - Поставлены в известность юстициарии, стража, городские советы, им мы сказали, что ищем мошенника и убийцу. Поставили в известность также... - я понизил голос - кого нужно.

– Кого ну... - начал было епископ. - Ах, да, - добавил он в следующую секунду. - Это хорошо, что их тоже... - Он потёр подбородок пальцами. - Это хорошо. Да, я бы сказал, что это более чем уместно...

– То есть ты осталась без имущества? – Он обратил взор на Илону.

– Да, Ваше Преосвященство, - сказала она, склонив голову.

– Мордимер говорил, что ты играла с комедиантами. Позабавишь старика?

Я прикусил губу. Разговор отклонялся в опасном направлении, учитывая тот факт, что Герсард считал выступления женщин на сцене неприличными. Разве что он хотел, каприза ради или из чистой злобы, унизить девушку, чтобы этим унизить меня? Я не знал, потому что чувство юмора хмельного епископа менялось, как погода весной. Может, он и был старым, больным пьяницей, но он не стал бы тем, кем является, если б не умел обижать людей. И всегда нужно было помнить о том, что общество Его Преосвященства столь же  безопасно, как общество ядовитой змеи.

– Конечно, Ваше Преосвященство, - тихо ответила Илона и встала.

Она начала монолог, который я уже слышал раньше. Вначале её голос слегка дрожал, и епископ, казалось, даже не слушал, перекладывая документы со скучающим выражением лица. Но потом Илона прикрыла глаза, словно желая очутиться в мире, который видела только она одна и никто кроме неё. Её голос зазвенел. Она рассказывала о тоске и любви, о ненависти и страхе, о самопожертвовании и отваге. Герсард замер с пальцами на одной из карт, и его взгляд обратился в сторону прекрасной актрисы. Илона казалась в этот момент ярче, чем факел, зажжённый в темной комнате, и её голос раздавался не только вокруг нас, но и в наших сердцах. Усиливался, захватывал и освещал. Когда она говорила о мести убийце любимого, я заметил, что бессознательно дотянулся рукой до пристёгнутого к поясу стилета. В конце концов, она закончила и опустила голову, а Герсард долгую минуту вглядывался в неё неподвижным взором.

– Оставь нас теперь одних, дитя, - хрипло произнёс епископ.

Илона молча вышла. Когда двери закрылись, Герсард быстро взглянул на меня.

– Чего ты от меня хочешь, Мордимер? - Спросил он тоном, в котором безразличное любопытство могло быстро превратиться в нежелание. - Кто она тебе? Ты прелюбодействуешь с ней?

– Клянусь, что нет, Ваше Преосвященство, - ответил я поспешно.

– Тогда что? С каких пор мои инквизиторы бескорыстно занимаются судьбой обездоленных дев? - Я услышал в его вопросе насмешку.

Я и сам задавался этим вопросом, так что нелегко мне было ответить.

– Её жизнь обратилась в руины, - сказал я. - И я не вижу в том даже доли её вины. Разве заслужила она такую горькую участь?

То, что я говорил, было, очевидно, правдой, но, наверное, не всей правдой. В Илоне Лёбе было просто что-то, что влекло, из-за чего я хотел казаться в её глазах лучшим человеком. Я видел её униженную, грязную, насилуемую, несчастную, с лицом, искажённым ненавистью, страхом и отчаянием. Некоторые из этих картин будили мою печаль или гнев, но ни одна не будила отвращения. Я видел её также и счастливую, смеющуюся, вдохновенную, с глазами, воспламенёнными любовью или гневом. И я считал, что мир заслужил ту крошечку красоты, которую она могла ему дать. Я не намеревался, однако, говорить всего этого Герсарду, ибо он непременно признал бы, что я сошёл с ума. Хотя, в конце концов… может, так оно и есть?

– А я? Или моя судьба не горька? Или я заслужил себе подагру, язву, ежедневное общение с такими дураками, как ты и сотни других? - Спросил епископ сердито.

– Очевидно, что Ваше Преосвященство всё это заслужил, - ответил я и увидел, как на его лице появляется гневное удивление, а глаза снова темнеют. - Потому что Ваше Преосвященство, - продолжил я быстро, - не считаясь с собственным страданием, посвятил силы Божьей славе и бренному счастью неблагодарных граждан этого города. Ваше Преосвященство поднимает Христов крест, не считаясь с ценой, которую приходится платить ежедневно и не ожидая признания ближних.

Я замолчал и с трепетом сердца ожидал, как отреагирует епископ. Гневная гримаса медленно отступала с его лица. Он потёр веки ладонью.

– Это правда, - задумчиво сказал он и посмотрел на потолок. - Святая правда, сын мой, что я служу Господу, как могу, но каждый день я плачу, говорю, "Эли, Эли, лама савахфани". Но не каждый способен понести крест. Это ты хотел сказать, не так ли?

– Ваше Преосвященство читает мои мысли, - ответил я тихо.

– Она его нести не должна, - сказал он, почти про себя. - И я сниму его с её плеч, - решил он, глубоко вздохнув. - Подай мне перо, сынок.

Он долго искал чистый лист, а затем начал писать, но я боялся смотреть, что именно. В конце концов, посыпал письмо песком и внимательно прочитал. Подтолкнул документ в мою сторону.

– Поставишь печать в канцелярии – сказал он. – Скажи им также, чтоб подготовили заявку о предоставлении девице Лёбе пожизненной ежегодной пенсии в размере… - он прервался и взглянул на меня. - В каком размере, Мордимер?

– Сама мысль о благосклонном внимании Вашего Преосвященства будет для неё достаточным утешением, – ответил я смиренным тоном, понимая, что Герсард наверняка таким образом хотел меня испытать.

– Я знаю, – он снова вздохнул, - но и жить на что-то нужно… Скажем: триста крон.

Это были не Бог весть какие деньги, особенно чтобы прожить на них целый год, но тому, кто хочет жизни скромной, но достойной, могло их вполне хватить.

– Это более чем щедро, если Вам угодно выслушать моё мнение, - сказал я.

– А то и пятьсот. – Епископ махнул унизанной перстнями ладонью. - От нескольких монет епископат не обнищает. Можешь идти.

Я низко поклонился, но епископ мгновенно встал с кресла и приблизился ко мне шатким шагом. На меня пахнуло запахом вина.