Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... (СИ) - Тимофеев Сергей Николаевич

Ревет, ярится, зубами клацает, Алешка же знай себе крутится. Он и не слышит рева дикого, не до того ему. Даже коли удастся прутик выхватить, как же махину эдакую по спине стегнуть? К деревьям заманить - там волки, разве что на уцелевшую избу забраться да оттуда и прыгнуть? Только долго ли ей целой оставаться?

Недолго. Одного удара хватило, чтобы частью рассыпалась, частью - в Алешку полетела. Увернулся, присел, подпрыгнул, тут-то ему в грудь и шандарахнуло. Покатился молодец кубарем, его еще и сверху накрыло. Ненадолго, правда.

Разлетелось дерево в стороны, будто щепки от ветра. Вывернуться бы Алешка, ан сил нету. Сколько ни метался, - а все одно пропадать. Вот наступит сейчас лапа тяжелая, и кончился Алешенька, будто и не было. Эх, об одном жалость, - не пришлось вдоволь погулять по свету белому, чтоб гульба эта до смерти наскучила!..

Не наступила лапа тяжелая. Подхватила сбоку когтями острыми, швырнула к небу серому, в самые облака, в стаю ворон мечущихся. Тут уж двойная погибель - не Скимену в пасть, так и просто на землю - места мокрого не останется...

...Сам не понял, как получилось... Вывернулся Алешка, пока летел, поджал ноги, выхватил из сапога прутик колдовской. Глянул вниз - ничего не видит, кроме клыков раззявленных. Дернулась рука, прикрылась щитом. А тут и ветерок дунул, так что снесло молодца чуть в сторону от пасти разверстой. Прямо на спину зверю лютому. Ну, тут уж кому счастье, кому - два, а Алешке - целый мешок. Хоть и хрястнулся пребольно об хребет, ан прутиком от сердца по спине вытянул...

...Взвыл зверь предивный, содрогнулась Мать - Сыра Земля. Соскользнул со спины Алешка, в сторону ползет, оглушенный. Не видит, что позади него деется. Позади же него, замер Скимен, ровно окаменелый, разверзлась под ним пучина бездонная... Исчез в ней зверь лютый... Снова земля дрогнула... Затянулась рана глубокая, будто и не было...

4. ПЕРВАЯ ДОРОЖЕЧКА ВО СЛАВНЫЙ КИЕВ-ГРАД...

...Алешке же невдомек. Он уже головой в бревна уперся, на месте елозит, а кажется ему, что ползет. Так и барахтался, покуда совсем сил не лишился. Замер безвольно, - ешьте меня, мухи с комарами, не то что Скимен. Лежит, и ничего-то ему не надобно, разве чтобы съели побыстрее - и делу конец. Так ведь не ест никто. Дождичек накрапывать стал. Алешка чует, мокро ему становится, и чудится - то с клыков зверя лютого слюна капает. Еще и фыркает. Ишь, не по нраву ему добыча, в железо обернутая. Ну, тут уж я тебе не помощник. Ешь, что добылось.

Чует возле самой головы чего-то шевелится. Открыл один глаз, видит, веревочка какая-то. Второй открыл. Быть того не может. Это ж уздечка с коня его... Видать, Скимен поначалу конем полакомился, вместе с седлом и прочим, а уздечка, небось, промеж зубов застряла. Снова закрыл глаза, снова открыл. Потому как за уздечкой из земли торчит что-то. Да нет, не торчит. Это ж ноги конские!.. Неужто конь Скимена заглотал?..

Кое-как перевалился Алешка на бок. Тело так болит, чуть пошевелишься, - в глазах темнеет. Ровно налетели ненароком великаны какие, да теми бревнами, что вокруг валяются, и отходили почем зря. Оттого не сразу разглядел, что вокруг творится.

А чего творится-то? Ни тебе волков, ни гадов ползучих, ни ворон. Небо серое, дорога пустая, избы разваленные, конь рядом, дождик сыплется... Куда ж, интересно, Скимен-то подевался? Но, коли не видать, знать, одолел его Алешка. Или так напугал, что тот теперь до самого края света лапами сверкать будет, пока с этого самого края не сверзится...

Только и молодцу не сладко пришлось. Одолеть-то одолел, да и самому, видать, смертушка приходит. Никого нет рядом, чтоб помочь чем. Хотел Алешка крикнуть, на всякий случай, ан даже и простонать не получилось. Как же это он у старика-советчика снадобья какого себе не спросил? Ну да уж теперь поздно плакаться.

Кое-как подвинул руку, за уздечку уцепился. Чувствует, конь голову подымает, словно знак подает: ты уж, мол, постарайся, а я не подведу. Как и сколько молодец на ноги вставал, по куче бревен на печь единственную не разваленную забирался, а уж с нее на седло переползал, кто ж ведает? Только сполз в конце концов на спину конскую, обвил руками шею, ткнулся лицом в гриву... Прошептал коню: сделал, как ты велел. Твоя очередь. Выручай из беды, не то прямо тут и помру.

Тронулся конь. Кабы раньше так... Едет Алешка, ровно на перине мягкой. Ну, ежели с предыдущими разами сравнивать, так будто на перине. Или на лодке по озеру. Это даже вернее будет, потому как покачивает и даже в сон клонит. Только спать совсем нельзя. Сверзишься с коня, обратно не взлезешь. Ни о чем другом не думает. Даже про зверя позабыл. Был тот, не был - все едино.

Сколько раскачивался, тому счету нету, а только оказался Алешка возле камня синего. Спроси кто: день ехал, али неделю, - не ответит. Видно, коню его, что скоком по версте перемахивать, что шагом - все едино. Колдовские кони - они такие...

Не стал молодец даже и пытаться слезть. Руки разжал, да и плюхнулся в воду, камень окружающую. Полежал несколько, - мало ли, может, вода та тоже свойством каким необычным обладает, целебным. Лежит и чувствует, что нет, не обладает. Зато лягушек полно. Прежде, вроде, не видел, а тут - что хвои на елке вековой. Плавают, орут, на него забираются, прыгают, - за бревно, что ли, приняли? Одна, совсем окаянная, к самому носу подплыла, глаза в глаза пучит, горло надувает. Королевишна заколдованная... Никак, лобызаться надумала...

И смешно, и противно Алешке стало. Подтянулся на камень, передохнул, руку в воду сунул, кольцо нашарил. Только удастся ли вытянуть? Он, когда в полной силушке был, и то с трудом, а сейчас, наверное, и думать нечего. Потащил кольцо, а оно - раз! - да и подалось легонько. И камушек в сторону сдвинулся, ровно пушинка на ветру.

Алешка же, не ожидавши, в поруб с камушка и сверзился. Так треснулся, что чувств лишился. Продрал глаза - конь уже на прежнем месте своем стоит, и, как прежде, вроде не дышит. Одежда - вот она, на лавке лежит...

Переоделся Алешка. Правдами-неправдами, а переоделся. Наверх выбрался, камешек пнул, - и все стало, как и было. Доспех, чтобы не соврать, так кучей на полу и оставил, где снял. И меч, и щит - как он его только не потерял? - и сапоги, и рубаху, все кучей бросил. Коли придется еще наведаться, тогда в порядок и приведу. А сейчас - не до порядку.

Палку подобрал, плетется, еле ноги волочит. Куда вот только? Что в город - оно понятно. А дальше? Домой заявиться - вопросов не оберешься. Это что ж, мол, на службе княжеской так привечают? К Екиму? Тоже не лучше. Ничего себе родственника отцова навестить съездил. К Всеведе-знахарке? Та хоть и на ноги поставит, - ну, авось поставит, - ан язык у нее, до вечера весь город знать будет о возвращении Алешкином. Да что там город, до Киева весточки долетят...

Ковыляет это Алешка, а сам все никак решить не может. Вон уже и просвет показался, еще немного, и лес кончится.

- Это еще кто таков будет? - голос знакомый слышится. - Кабы не три ноги, так подумал бы я, уж не Григория ли сынок?

- Григория, - Алешка отвечает. Повернулся на голос, и упал.

- Чего уж там, конь о четырех ногах, и то спотыкается, а у тебя три всего, - Сыч говорит. Кому ж тут и взяться, как не ему? - Кто это тебя так? Али сам?

- Родственница твоя удружила, - Алешка буркнул. - Кем она там тебе приходится?

- Родственница? - Сыч удивляется. - Какая такая родственница? Давненько уж я сам-перст на белом свете остался.

И пришло тут Алешке в голову, к бортнику попроситься. Он и на язык короток, и в снадобьях толк знает. Не так, конечно, как Всеведа, но все же... Вот и наплел с три короба, - даром что на ногах не держится и в голове туман, - будто послал его отец родственника своего за озеро проведать, а он, на обратной дороге, в деревне одной, девку встретил, которая вроде как племянницей Сычовой сказалась. Разговорились они, а у нее, оказывается, жених имеется. Заприметил их, и только было Алешка за околицу вышел, налетел со своими дружками-приятелями, с дрекольем в руках. Пятерых-шестерых Алешка, конечно, по сторонам раскидал, только с остальными не справился. Так его без вины отходили, что хоть ложись и помирай. Хорошо, досюда доплелся... Нельзя ли у тебя, Сыч, хоть немного где в сарае отлежаться? Сам понимаешь, в таком виде домой заявиться, охов да ахов будет - на телеге не увезешь. Кстати сказать, девка эта самая поклон ему передавать велела...