Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес"

— Виновата, сиятельный господин Зиэль. Прошу простить.

— Видно будет. Как скоро, начиная с этого мига, ты сумеешь протопить мыльню и приготовить воду в лохань? Когда я говорю протопить — это значит не тык-мык, пар сквозь дым и дым сквозь пар, а чтобы — как следует, чтобы волосы трещали, но грудь не кашляла! Чтобы как для себя! Понятен вопрос?

— Дак… Может, сиятельный господин Зиэль, вы тогда горницу проведаете да отдохнете там, а я позову? Чтобы все как следует истопить, не на скорую руку — время надобно, тут уж я… и рада бы поскорее, да…

— Просто господин Зиэль. Тогда я прогуляюсь по деревне и вокруг — как еще недавно любил говорить Его Величество: «полезно для здоровья и пищеварения». Ты это… Подумай, прикинь, на тот случай, если после мыльни я захочу поужинать — а я захочу непременно — чем бы меня угостить? Но не кабанчиком: им я насытился, вволю порадовался, благодарю. Оставшееся можешь забрать и распорядиться по собственному усмотрению, а на ужин чтобы придумала… какое-нибудь такое… Понятно? «Уголька» не надо, вино прежнее, имперское.

Трактирщица — руки в боки — подняла глаза к потолку, наморщила неширокий лоб, так что длинные полуседые брови ее спрятались под чепчик, выставила вперед нижнюю губу и замерла в раздумьях…

— Ну, ты тут долго будешь в истукана играть предо мною? Все, обед окончен, пойду к Горошку. Ты еще здесь? Побежала!

Толстуха опомнилась и засмеялась:

— А, придумала! Я ко всему прочему, к церапкам, да к ящерным спинкам, такие оладушки испеку, что… И с медом, и с вареньем, и с хвощевым соусом, и… Сама печь буду! Только я так могу! Останетесь довольны, господин Зиэль!

— Вот, действуй. Стой. Пойдем, будешь рядом ходить, пока я все лично проверю.

На втором осмотре все меня устроило: Горошек сыт и доволен, горница чистая, просторная и уютная, отхожее место рядом, под той же крышей, даже не во дворе, мыльня… Мыльня по-настоящему хороша: это самое прекрасное, что я видел в трактире и его окрестностях.

Я пресек попытки трактирщицы объяснить мне, как и куда идет единственная улица в деревне и двинулся в ознакомительную пешую прогулку. Сумки, седла, одеяла, панцири и прочее имущество я оставил в горнице, не исключил даже камзол и кисет с деньгами, перегрузив в карманы несколько золотых и горсть медно-серебряной мелочи. Так что шел я налегке, обремененный самым необходимым: шапка, борода, рубаха, портки, сапоги без шпор, меч за спиной, стилеты на предплечьях, на поясе кинжал, секира, швыряльные ножи и кнут — мне нравится чувствовать себя мирным человеком, незлобивым и мягким.

Улица в деревне, в это час почти безлюдная, была одна, зато изрядной длины: две девчушки прошли мне навстречу, прощебетали приветствия, а я в ответ раскланялся, дальше иду… Вдруг, немного погодя, опять они же мне навстречу — опять приседают, хихикают… Ну и я им поклон… Это пока я шествовал степенно, юные любопытствующие особы, зайдя мне в тыл, дворами, дворами пробежали обратно, чтобы еще раз встретить и получше рассмотреть: почти во всех провинциях применяется эта немудрящая хитрость и каждый раз ее изобретают заново… Ну, а я не против, тем более что и кроме них из каждого второго окна, из-за заборов глазеют на меня местные жители. Кто на улице оказываются — первыми здороваются, а я каждому отвечаю — так заведено в этих краях. Худо-бедно — закончилась деревня, и улица, как ей и положено, обернулась имперской дорогой, не столь ровной, да и поуже, чем в сердцевине империи, или даже на ее западных окраинах, однако — очень хорошей, великолепной, если оценивать ее по меркам соседнего королевства Бо Ин, до которого отсюда почти рукой подать. От дороги то и дело брызгают во все стороны тропинки, ведущие, надо думать, к пастбищам, к покосам, к огородам, в лес, в горы, к озеру… А к озеру этих тропинок… враз и не сосчитать. Я знаю эти места, бывал еще до того, как здесь деревня возникла, в озере купался и рыбу ловил. Глубокое, холодное, мощное озеро, обязательно следует его навестить… Прямо сегодня, сейчас — а зачем откладывать? Когда я рыбкой в последний раз лакомился? Хм… пожалуй, по рыбке я соскучился, надо бы отведать завтра или послезавтра…

— Доброму человеку доброго дня. Далеко ли путь держишь, незнакомец?

Ш-шух — и мягко выступили из высокой травы трое: старший впереди, двое за ним, один, который слева, чуть поближе, а тот что справа — чуть подальше. Грамотно расположились, это чтобы друг другу не мешать пользоваться всякого рода предметами и, в то же время, не дать противнику — сиречь мне — использовать даже крохотную выгоду одинакового расстояния до каждого из них…

Я их еще раньше учуял, но не могу не отметить — все трое воины, толковые, хорошо обученные, прятались и вели меня как надо. Так на то она и есть — приграничная стража, такой она и должна быть! Застава их где-то неподалеку от деревни, но обязательно вне ее. И уж можно поручиться, что к заставе той ни одна тропка не ведет, небось, даже девки шныряют туда всякий раз по разному, дабы следа не оставить, ибо у всех жителей местных с молоком матери впитано ощущение границы… Полагаю, Кавотя Пышка потому и умаялась дорогу к двоюродному брату переходить, что попутно сделала небольшой крюк до заставы, или до ближайшего дозора и донесла на меня.

— И вам всего наилучшего. А путь я никуда не держу, так, прогуливаюсь на свежем воздухе.

— Уж чего-чего, а воздуха у нас хватает. Кто таков, за какими надобностями сюда? Стой. Разговаривай негромко, лапами не вздумай шевелить, даже пальцами, не то умрешь. Повторять не будем, шутить и шутки терпеть не будем, отвечай с толком и без заминок.

Это точно: заминки в таких вот встречах с дозором приграничной стражи кончаются плохо. Иногда и не без ошибок выходит: попадется человек невинный, но заика, либо суетливый — и нет заики! Однако гораздо чаще ошибались бы стражники, если б медлили, поэтому от ошибок первого рода есть у них мощнейшая защита, лично императорами установленная: пограничный Устав. Действуя по оному, стража может не бояться гнева и мести даже весьма высокопоставленных особ. Лишь на одном рубеже громадной империи отсутствуют заставы приграничной стражи, а именно в уделе маркизов Короны, ибо там свои стражи будь здоров! Мягко говоря — не хуже имперских. Молодцы стражники: прежде чем служебные вопросы мне задавать, мгновенно проверили пустыми приветствиями: не глухонемой ли я, не слабоумный ли, не вспугнут ли? Хм… Я и так знал, заранее определил для себя, как буду поступать, но, все же, для очистки совести взвесил разумом и другое развитие событий: может, принять бой, зарубить одного, другого и в деле поглядеть — что тут за застава такая? Но подобное мальчишество неуместно, вдобавок и хлопоты начнутся вместо мирных деревенских будней, никому не нужная суета, да и вообще… Поэтому я тихо, одним усилием разума, приколдовал себе необходимую пайзу и полномочия.

— Все ответы у меня на поясе, на полпяди слева от пряжки, в набалдашнике рукояти кнута. Осторожно провернуть против солнца два раза, там пайза.

Старшему из стражей даже молча кивать не понадобилось, каждый знал свой расчет: средний (по расстоянию от меня) страж перебежал мне за спину, осторожно, стараясь не касаться лишнего, протянул левую руку, нащупал рукоять кнута и достал пайзу. Потом точно так же отпрянул от меня и вернулся, но не на свое место, а на место старшего, в то время как тот отступил на шаг — пайза уже была у него в руке — и стал рассматривать добытое. Рассматривал он и обычным, воинским зрением, и магическим, колдовским — надо же: и в провинции, на глухих заставах, попадаются способные колдунишки! Этот — весьма неплох, пусть и неотесан. Всякий раз удивляюсь тому, как беспечно и наобум судьба распоряжается врожденными способностями… И опять они разменялись местами, старший возвращает мне пайзу, с уважением, но без угодливости:

— Каро Илесай, десятник пограничной стражи! Готов оказать содействие!

— Ратник черная рубашка, Зиэль. Содействие мне понадобится, и на первых порах оно будет таким: не мешать. Хожу, брожу, смотрю. Деревенских не посвящать. Завтра или послезавтра выйду на старшего заставы, по делу. Вот так пока.