Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна

– За смертью вас только посылать, бездельники!

– Но ты нас никуда не посылала, почтенная Га Ду Дай… – нарываясь на неадекватный ответ, пробормотала Лай, кланяясь с корзиной в обнимку.

– Ну не вас… Какая разница! Быстро бросайте свою репу…

– Редьку, почтительнейше осмелюсь попра…

– …найдите помощников, и принесите в комнаты императрицы, да умножится ее красота до бесконечности, горячей воды! Да побольше!

– Она изволит принимать ванну в такой час?

– Не твое лисье дело! – высокомерно фыркнула голова и спряталась за дверями, уверенная в беспрекословном послушании.

Жуй Пей, бросив корзину, как и было приказано, а вместо этого подцепив под локоток неверного возлюбленного, помчалась за подмогой и водой. По крайней мере, так думалось Серафиме. Оглянувшись отчаянно на императорские покои, уносившиеся от нее со скоростью озабоченной оборотницы, она едва успела подумать о плане действий – как Лай опередила ее. Остановившись перед узкой нишей, она зыркнула по коридору вперед-назад, пробормотала: "Не запаршивеет за полчаса", распахнула плечом неприметную дверь, оказавшуюся в конце, и увлекла за собой опешившую Сеньку.

– Мой яшмовый грот, сгорая от нетерпения, ждет нефритового столба твоей любви! – жарко пропыхтела она ей на ухо.

– Если он сгорает… может… ему… лучше… пожарного? – просипела царевна, затравленно озирая комнатушку, утыканную полками с постельным бельем, ночными сорочками, утюгами и прочими принадлежностями труда гладильщицы.

– Пожарного потом… Сейчас – младшего проныру… пролазу… лазутчика… что способен пролезть… пронырнуть…

Почувствовав, как Сенькина рука пылко блуждает у нее в районе талии, Лай не договорила. Закатив глаза, она приготовилась к незабываемым ощущениям – и получила их.

Невозможно забыть, как тебя одновременно страстно лишают именной таблички и нежно бьют по голове валиком для белья. Хотя, возможно, всё было наоборот.

Через несколько минут из ниши выскользнула и покралась незаметно к покоям императрицы толстенькая полярная лисичка.

Агафон очнулся оттого, что кто-то лил ему воду в лицо. Он чихнул, вдохнул полной грудью наливаемую жидкость, закашлялся так, что водолей с треском уронил на пол свой сосуд – и распахнул глаза, полные то ли воды, то ли слез. Моргнув пару раз, он медленно понял, что это была вода, потому что плакать у него причин не было. Над ним склонялась, заботливо сложив ручки на груди, узкоглазая бледноликая красавица с лицом круглым, как полная луна, и убранными в изысканную прическу волосами цвета воронова крыла [46].

– Хватит спать, – проворковала она голосом сытого ангела.

Опешивший маг зажмурился и потряс головой. Вата, которой она была, казалось, набита, никуда не девалась, но он всё равно раскрыл глаза, морально и физически подготовленный теперь к созерцанию неземной красоты – и содрогнулся. Касаясь своим крючковатым носом его носа, над ним наклонилось чудовище. Глаза его пылали, будто два костра, лиловая кожа блестела, как у баклажана, изо рта торчали клыки, точно маленькие сабли, и топорщились во все стороны синие патлы, из которых выставлялись уши кабана-переростка [47]…

– К-кабуча… – прохрипел чародей. – Как первое впечатление… оказывается… бывает обманчи…во.

И тут он всё вспомнил. И дорогу из Даньдая, и ожидание нападения оборотня, и… и… и…

И всё.

Всё, что произошло после внезапно налетевшей бури, уходило в обитые ватными одеялами лабиринты памяти – и не желало возвращаться.

Не теряя времени на подозрения и рассуждения, он попытался вскинуть руки в заклинании – и обнаружил, что не может шевельнуть и пальцем. Рванулся встать – и не смог двинуться с места. Хотел повернуть голову – но она словно приросла затылком к подушке, на которую ее положили [48].

– Не волнуйся, таньваньский монах, – огромная когтистая лапа нежно потрепала его по щеке, оставляя саднящие полосы. – Ты у нас – почётный гость. Твое пребывание сделает нас всех счастливыми. И бессмертными.

– А как насчет сделать бессмертным меня? Или хотя бы счастливым? – проговорил Агафон лишь для того, чтобы убедиться, что хоть какая-то часть тела осталась в его власти.

– А разве подвиг монаха не в помощи тем, кто нуждается? – пропел слева сытый ангел. Агафон вывихнул бы глаза, тщась рассмотреть говорившую, но она сама показалась в поле его зрения. Маг впервые за несколько минут выдохнул с облегчением: значит, она ему не померещилась, и к чудовищу не имеет никакого отношения.

– Моя супруга спросила, что тебе надо для счастья, – пророкотало страшилище.

– Быть в состоянии пользоваться своими конечностями – для начала, – забыв про ангела, брюзгливо огрызнулся Агафон.

– Ну… пока попользуйся, – монстр пожал плечами, обтянутыми желтым в драконах халатом, развернулся и вышел из комнаты.

– Спокойствие и Процветание бывает таким непредсказуемым и безжалостным, – вздохнула красавица, прикрывая веером личико по самые огорченно взметнувшиеся бровки.

Агафон познал дзынь. Что могло быть хуже непредсказуемого спокойствия? Наверное, только безжалостное процветание.

– Почему я не могу встать? – слабо пробормотал он, погружаясь в серый мир, доступный только магам, мир, где можно было увидеть ткань заклинаний.

– Эй, ты не спи! – раздался недовольный голосок где-то в соседнем измерении. – Ты должен быть сильным и бодрым! Я прикажу тебя… накормить! Или напоить?..

– По…мыть… – не понимая, что говорит, промычал чародей, не отрывая мысленного взгляда от прихотливого переплетения нитей удерживавшей его сети. Синяя нить… малиновая… мятная… с обертонами горелой бумаги… горячая… солёная… Узел… еще узел… и еще… Хитро затянуто… живое… подкачка идет… постоянно… откуда-то… Кабуча… Пока не прекратится, не разорвать… О том, чтобы распутать такое… и думать нечего… Откуда подкачка?.. Откуда начать разматывать?.. Откуда?!..

– Монах… как там тебя… прекрати спать! – недовольный голосок ангела звенел, казалось, над обоими ушами сразу. – В конце концов, это невежливо! Га Ду Дай, потряси его за плечи!

– Может, он замерз и впадает в спячку, моя госпожа? – неприятный женский голос – точно сухостоина скрипела – прошелся по слуху, обостренному магией серого мира, как пилой.

– Это же человек, а не какая-нибудь жаба!

– Говорят, монахи не едят мяса, и от этого кровь у них холодная и жидкая, – проскрипела Га – облизываясь, мог бы поклясться Агафон.

– Тогда пошли за горячей водой!

– Все слуги ушли готовиться к пиру.

– Ты имеешь в виду, что за водой должна идти я? – у каждого здравомыслящего существа, какова бы ни была их кровь, при звуках этого голоса она должна была стать холодной и жидкой, как разбавленная вода.

Раздался грохот падающего тела.

– Простите глупую вашу рабу, моя просветленная госпожа! Сейчас будет сделано! Найдено! Послано!

Возня на полу… стук закрывающейся двери… и тишина.

– Монах?.. Десять адовых судей и башня Пяти фениксов! Эта глупая фрейлина ушла и не потрясла его! Что мне теперь, самой?.. Хотя… рано или поздно…

Нежные ручки взяли его за грудки и несколько раз встряхнули. Раздался мощный чих и не менее мощный ах: это лоб красавицы ударил его по подбородку, вырывая из погружения в серый мир и едва не отправляя в нокаут в этом. Похоже, пыль вотвоясьских дорог только и поджидала сего момента.

Глаза Агафона распахнулись, и первое, что он увидел – потрясенную деву с медленно зарождающимся желваком над правым глазом. Носик ее страдальчески сморщился, брови тревожно сдвинулись, а рука потянулась к болезненному местечку. Неизвестно как волшебник вдруг понял, что когда она дотянется и нащупает, тут разразится такое…

– М-меня зовут Агафон! – торопливо выпалил он.

– Как? – рука застыла на полпути.

– А. Га. Фон, – не желая наступать на одни грабли дважды, тщательно повторил он.