Война (СИ) - Дильдина Светлана

— Мне… плохо, — проговорила она, еле ворочая языком. Попыталась подняться. — Позвольте… я выйду… я не нужна.

— Оставайся на месте, — такого тона не слышала у него. Негромкий голос железным штырем прибил ее к полу.

«Сейчас упаду в обморок», — подумала девушка. «Лучше его ослушаться… он занят сейчас. Не станет меня останавливать».

Айсу, собравшись, сдвинулась на ладонь в сторону. Потом еще на столько же. Потом еще и еще. Но до двери неожиданно оказалось так далеко, бесконечное темное поле их разделило.

Энори достал из сумки резной костяной гребень, украшенный прозрачными камнями, повертел в пальцах, тихо сказал:

— Не знаю, какой был у тебя, не могу заказать похожий. Но, думаю, этот подойдет. Раз уж ты сама выбрала себе предмет… пусть таким и останется.

Воздух в комнате на миг чуть сгустился, струйка марева перетекла по зубьям.

Свечи почти погасли, ободок гребня казался черным, только в нескольких камнях отражались искры, и казались холоднее, чем теплое пламя на фитилях.

Девочки сидя приникли друг к другу, не двигались, с закрытыми глазами; Энори не было нужды проверять, но он коснулся пальцами шеи одной из них. Еле-еле, но билась жилка.

Тело Айсу лежало на полу невредимое, но девушки больше не существовало — и самый сильный заклинатель не вызвал бы ее душу.

**

Кайто искали три дня, на вечерней заре его жеребца обнаружили во дворе одной из гостиниц. Хозяин клялся перерождениями всех близким и собственным, что скакуна на дороге нашел один из поселян, он и привел лошадь. И того, как и хозяина, допросили, не слишком осторожничая; перепуганный мужчина указал место невдалеке от леска. Там в овраге отыскали тело.

«Моего сына убили», сперва сказал Тори, но смерть выглядела естественной — сломал ногу, не сумел выбраться и замерз. Человечьих следов рядом не оказалось, только лисьи да птичьи.

За эти дни Тори, казалось, стал вдвое меньше. Всю ночь сидел около погибшего сына. Жена и старшая дочь были с ним. Тихо-тихо стало в доме, даже маленькая Маалин не раскрывала рта. Средняя сестра неотлучно была при ней.

А Майэрин все смотрела на брата, боялась — ведь пройдет несколько лет, и забудет его облик. Не хотелось бы, жестоко это устроено, что память утекает, как вода.

Лицо Кайто изменилось — не чертами, а выражением. При жизни Майэрин не помнила такого — удивленно-растерянного, чуть ли не обиженного. Даже смерть не стерла этого выражения — казалось, и с той стороны он пытается получить ответ. Странно было видеть брата таким.

Тори тоже смотрел, но думал другое.

— Вот наша ветвь и обломилась. А я ему все позволял…

— У тебя остались любящие дочери, — пыталась утешить его жена.

— Дочери…

Майерин на миг испугалась, что сейчас отец спросит «Кто это?»

Глава 8

Подступающая весна пронизывала воздух, как солнечные лучи — горный хрусталь. Кэраи, хоть немного времени прошло после дальнего пути, успел соскучиться по верховой езде. Пусть не принято людям его ранга являться в Палаты управления в седле, какая разница. Велел оседлать Славу. В его отсутствии за ней смотрели великолепно, шерсть лоснилась, грива лунным светом текла по длинной темной шее.

— Красавица ты моя, — сказал, гладя шелковую морду, с удовольствием слушал ласковое пофыркивание. Рубин в соседнем деннике тихо заржал, ревнуя. И ему досталась порция ласки, пока выводили Славу.

Теперь Кэраи с удовольствием вдыхал легкий ветерок, к которому лишь изредка примешивались запахи дыма и каких-то пряностей — с седла воздух казался чище и легче, да и дорога эта была далека от ремесленных или бедных кварталов. С карниза дома у края дороги свисала большая сосулька, золотая на солнце. Горлица вспорхнула прямо из-под копыт лошади, напугав ее, Кэраи на миг отвлекся; показалось, что он снова в лесу.

Но нет, вокруг расстилался родной, живой и шумный, вдруг показавшийся чужим и постылым город.

Его почтительно окликнули из простых, но довольно дорогих носилок.

— Что вам угодно? — отозвался излишне резко — тут никаких встреч не ждал, и потом заметил знак дома. Пожалел, что вовсе остановился.

Синяя в серебре шторка была отдернута, снизу вверх на него смотрело еще довольно молодое и довольно приятное лицо, отмеченное печатью мечтательности и некоторой неотмирности.

Сумел узнать человека в миг, когда тот всего наполовину представился.

И, разумеется, он заговорил о сестре.

— Я не дождался ее, она не пришла, но двое встречавшихся с ней утверждают — это была Истэ.

— Так она обращалась к кому-то еще? — напряженно ждал ответа, немного успокоился, услышав — нет, ничего важного, хотя и эти люди могут разносить сплетни. Но если бы не случайная встреча, так бы и не узнал, что Истэ уже успела кое-с кем повидаться, и собиралась еще. Знал лишь о письмах. Но вытрясать из нее признания силой он бы не смог.

Заметил, что Оюми смотрит на него выжидающе, наверное, удивленный молчанием, быстро сказал:

— Кормилица немолода и очень хотела видеть свою девочку живой, и ваш бывший конюх тоже немолод. Почему она начала не с вас, не с родителей? Может, хотела убедиться в том, что ее не разоблачат?

Старался случайно не встретиться взглядом с Оюми и надеялся, что тот не обратит на это внимания; жаль он не из низкородных, смотрел бы вниз.

— Думаю, он ничего не заметил.

— О чем ты еще, умник?

— Боитесь, не поймет ли он, что слышал вранье. Не поймет, он мечтатель, а вы, уж простите, это дело умеете.

Говорили тихо, в шаге не расслышать.

— Отстань, — Кэраи остановил Славу, развернул поперек немноголюдной дороги. — Поезжай домой, ты мне не нужен. Понадобишься, вызову.

— Но…

— Ради всего святого, прекрати со мной препираться. То, что я тебе позволяю Сущий знает что, не значит…

— Все, все, повинуюсь, — Ариму чуть поклонился, поднял руки вперед ладонями. Выпрямился и добавил:

— Ваш брат отпустил бы их. Всех.

— К несчастью, я — не он.

— Найдутся те, кто будут говорить не о законе, а о мести.

— Какая мне разница, — потрепал лошадь по шее, упорно смотря поверх крыш.

— Но… — Ариму поколебался. — Меж вами сейчас пролегла трещина, и опасно ее расширять.

— Опасно… А если я отпущу их, любой мусорщик скажет — он показал свое презрение к брату. Я позволил бы Истэ сразу встретиться с Тагари, но мне не нравится ее одержимость. Она не просто так приехала, и будь намерения чистыми, рассказала бы о них. Эта женщина держится хорошо, но врет мне в глаза. Кто рассказал ей о сыне? Где ее дочери? Кто и зачем помог спрятать, если поездка не готовилась загодя?

— Где девочки, нетрудно выведать. Припугнуть, что все вытянем силой, только поубедительней…

— Я этого делать не буду, и она знает. Надо бы. Не смогу…

Ариму тронул повод, собираясь уехать, но вдруг сказал:

— Слуги вашего дома тоже ее помнят, не все, но некоторые.

— Да, знаю. Но они ее не видели.

— А если вдруг… вода, как говорят, найдет дырочку даже в камне.

— Истэ изменилась, — отозвался Кэраи, — Она сейчас выглядит усталой, испуганной, но все-таки видно, что расцвела. А ведь прошло много лет, женщины стареют быстрее. Значит, была счастлива.

Мужа Истэ задержали, когда он в одной и гостиниц Осорэи расспрашивал о жене — имен не называя, но для осведомителей Кэраи весьма понятно. Если женщина с девочками ехали в меру неторопливо, этот, наверное, оседлал ветер. Пока Истэ была заперта в одной из боковых комнат, мужчину закрыли в подвале. Но для разговора выпустили, отвели наверх.

Тут Кэраи к глубокому своему удивлению и узнал, что Истэ прибыла не одна, а с маленькими дочерьми. Мысленно обругал дураком себя и пообещал лишить жалованья всех шпионов. Потребовал найти девочек немедленно, это не казалось трудной задачей — но дочери Истэ словно растаяли.

Пока оставалось расспрашивать мужа Истэ. Он ничего не знал — и, похоже, был искренним. Говорил о странной одержимости жены, о том, как вернулся с полдороги, почуяв недоброе, и никого уже не застал, только от слуг узнал, куда уехала Истэ. Надеялся догнать ее и вернуть, даже и возле Осорэи надеялся, пока его не схватили.