Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич

Но напоследок, так сказать, финальным аккордом, как главных звёзд событий, меня, Капитана и даже Толстую Мамочку опросил хмурый тощий субъект с землистым лицом и париком на макушке, который шёл ему как лошади корсаж.

Сим славным риттером оказался господин из Фогельфедера, который, по моим подозрениям, был начальником нашего Головы. Тим в его присутствии вёл себя так, словно проглотил металлический прут и теперь страдал от ужасающей изжоги.

В принципе я его понимал. Удо Траугесланд, как представился мне этот добрый малый, обладал некой… аурой. От него хотелось держаться как можно дальше, чтобы он не вызвал у тебя несварение желудка.

Слишком цепкий взгляд, слишком живой ум и слишком плавная грация в словах. Он мне напомнил питона, сонного и старого, улёгшегося где-то в тени и не реагирующего ни на что в окружающем мире. Знаю-знаю. Стоит только зазеваться, как окажешься в его кольцах, где тебя сожмут так, что не вырвешься.

Но мне скрывать особо нечего, так что я продемонстрировал всю свою легендарную обаятельность и дружелюбие, которых бы хватило на целое человечество.

Я в сотый раз пересказал невероятно доблестную историю моего подвига, который состоял в том, что я умудрился не превратиться в газон. Он уважительно кивал, ибо такое не каждый может провернуть при встрече с суани. Что лизоблюд Осеннего костра догадался о том, что со мной не так, я, разумеется, опустил. И порадовался за Иду — она уехала отсюда, воспользовавшись неразберихой первых часов, а потому не может ничего добавить к моим словам.

Я уже счёл, вот и настал миг, когда мне пропоют хвалу, восхищённо похлопают по плечу и будут ставить в пример последующим поколениям, до тех пор пока луна с Сытым Птахом не рухнет на наш великий город, Удо Траугесланд совершенно внезапно осведомился:

— Где руна, риттер?

Явно рассчитывал на эффект, словно он пальнул из пистолета, спрятанного под столом, мне в колено. Никто не задавал этот вопрос раньше, но я знал, подобный момент рано или поздно настанет. Так что не больно-то и удивился. Когда спрашивать, как не сейчас?

Но перо курицы ему в одно место, если я куплюсь на такие примитивные фокусы Фогельфедера.

— Дайте подумать. — Я откинулся на стуле. — Речь ведь идёт не о какой-то там руне. О, нет, риттер. Полагаю, вас интересует особенная игрушка, что лежала во рту той птичьей гнуси. Полагаю, она там же, где и была. Вам стоит порыться в кочке, среди цветочных зарослей.

— У Кровохлёба мы её не нашли.

— Значит, плохо искали. Проверьте все пестики и тычинки, в которые он превратился.

— Мы проверили. — Его глаза почти не мигали. Ну сущая змеюка.

Я вздохнул с видом человека, который потрясён столь необоснованными подозрениями:

— Если намекаете на меня, то предпочитаю не рисковать и не подходить к останкам слуг Осеннего костра. Мало ли какое проклятие можно подцепить.

— Вы не носите парик.

Дери меня совы. Я тоже так умею:

— Обожаю запечённую форель.

Мы уставились друг на друга. Он серьёзно, я не скрывая очаровательной ухмылки.

— Риттер Траугесланд, я понимаю, что ваша работа подозревать каждого во всех возможных грехах. И смущать странными замечаниями невпопад, чтобы продвинуться в ваших поисках. Но я несколько устал за последние дни. И если у вас нет чётких обвинений и фактов…

Я развёл руками.

— Так что насчёт парика? — Он не так чтобы желал меня отпускать.

Я не так чтобы желал остаться и мог спокойно помахать ему батистовым платочком, пусть попробует удерживать аристократа, хоть и паршивого, без причины… но платочка у меня не было, и стало интересно, к чему приведёт нас беседа.

— В бинете[1] жарко, и в Иле им не очаруешь жеребёнка. Я предпочитаю треуголку.

По сути, из наших только Голова таскает парик… хм… на голове.

— Разве не признак благородного человека ношение парика, риттер?

— Признак благородного человека отнюдь не ношение парика, риттер. Времена париков прошли пятьдесят лет назад, сейчас они больше в ходу на официальных приёмах, среди военных и чиновников. Я не на приёме, не военный и не чиновник. Ах, да. Забыл упомянуть тех, кому нравится носить парик. К ним я тоже не отношусь.

— Спасибо, вы удовлетворили моё любопытство. Я стараюсь узнавать людей, с которыми беседую, с разных сторон. Порой странных и незначительных. — Его серые глаза походили на наждак. Теплоты в них ко мне как у седьмой сестры к потерявшемуся калеке. — Что касается ваших слов о том, что вы не подойдёте к суани…

Он наклонился к портфелю из воловьей кожи и извлёк из него тонкую папку.

— Здесь не очень много о вас. Собирали наспех. — Он словно извинялся передо мной. — Желаете прочесть?

— Полагаю, я не узнаю ничего нового. — Мой тон стал предельно скучным.

— Сколько раз вы посещали Ил за свою не очень долгую жизнь? Здесь пишут, что больше тридцати раз. Во всяком случае — зафиксированные проходы через андериты.

Сущее вранье. Тридцать раз. Ха! Право, я перестал считать после пятидесяти.

— Я к тому, что вы скорее всего принадлежите к редким одиночкам. И суани вас не испугать.

Тут он тоже ошибается. Встреча с настоящим суани достаточно сильно напугала меня, чтобы я пытался выжить. Но жив я остался лишь благодаря тому, что он увидел в моей крови. Удивительно, если честно. Это создание заметило то, что часто не замечаю я сам.

— У вас дар Одноликой — вы способны выносить из Ила булыжники без последствий для здоровья. Ваш брат…

— Возможно, наткнулся на кого-то более расторопного, чем Кровохлёб, — перебил я. — Признаюсь, мне неприятно вспоминать о брате. И слышать о нём от вас. У меня очень ранимая душа.

Я отодвинул стул, вставая, тем самым показывая, что наша беседа подошла к концу.

— Последний вопрос, риттер Люнгенкраут. Это важно для отчёта, который мне следует представить.

Он прочитал в моих глазах, что отчёт можно сунуть павлину под хвост, и привёл аргумент:

— Это требуется, чтобы не искать с вами встречи в Айурэ, если начальство спросит.

Приём сработал. Видеть его рожу возле своего дома я не желаю.

— Я весь внимание.

— Какие отношения вас связывают с Оделией Лил? Вы знали, что встретитесь с ней здесь?

— Никаких. Мы не видели друг друга с момента её исчезновения в Иле. Восемь лет, если вам требуется точность. Наша встреча случайна.

— Вы не искали её? — «Последний вопрос» всё не заканчивался. Но я так и предполагал.

— Я искал следы своего брата. Он был с ней. Полагаю, вы уже в курсе, раз спрашиваете. Так что, по сути — можно сказать, что ритессу Лил я тоже искал.

— Значит, счастливая случайность, говорите?

Я посмотрел на него в упор и, подобрав слова, искренне ответил:

— Я бы не торопился со словом «счастливая», риттер Траугесланд. Ил никогда и никому не приносит счастья. Вспомните Светозарных.

Он улыбнулся:

— Спасибо за беседу. Если вдруг у вас появится информация о руне, сообщите её, будьте любезны. Хотя бы через Тима Клеве. Страна будет благодарна вам.

Оставалось лишь вежливо кивнуть и отдать на растерзание Фогельфедеру Капитана, который был следующим.

Ну… или отдать Капитану на растерзание Фогельфедер. Такое тоже вполне возможно.

Это было вчера. А теперь я сидел на железнодорожной насыпи и допивал отвратительный кофе, вновь вернувшись мыслями к Оделии.

Кровохлёб не нашёл её, остался с носом благодаря Капитану. Ибо в чём не откажешь Августу Наму, так это в быстром сметливом уме. Искренне признаю, в этом он опережает такого славного и скромного парня, как я.

Капитан, услышав от Толстой Мамочки о муравьином льве, мгновенно понял, ради кого всё затевается, и унёс Оделию под защиту «Соломенных плащей». Чтобы позже вернуться с громом и молнией и превратить проклятущего выродка в мечту ботаника.

Жену моего брата увезли первым же поездом. Под присмотром всё того же Фогельфедера и колдунов. Дери меня совы, чего бы я только не дал, чтобы поехать с ними и быть рядом, когда она очнётся. Вопросы, копившиеся годы, прожигали мой язык калёным железом. И вот их наконец-то можно было выплюнуть, они терзали меня ещё более невыносимо, чем прежде.