Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина

— Чем?

— Тем, что твоя сила останется без должной… опеки, — он щелкнул пальцами. — И без контроля. Были знаки, что в роду появилась колдовка необычайной силы.

Она?

Ошибка…

— Страшно? — поинтересовался родственник.

— Маску сними.

Он и снял.

Обыкновенный. Лицо такое вот… серое, будто припыленное. Черты прямые. Нельзя сказать, что вовсе нехорош собой, но и не красавец. А главное, ее тоже разглядывает, интересу своего не скрывая.

— Я не хочу, — жалобно произнесла Гражина.

Колдовка — это… это чересчур.

— Во-первых, твоего желания, как и моего, никто не спрашивал. Дар или есть, или… его можно получить, но цена… — он вновь щелкнул пальцами. — А во-вторых, не так давно тебя отнюдь не отталкивала мысль о служении Хельму. Так что изменилось?

— Я… я не знаю… — и вновь вышло донельзя жалко.

Гражина села.

Приобняла одеяло растреклятое, которое так и норовило сползти. А родственник или нет, но нечего пялиться на нее…

— Это было… было… — она пыталась подобрать правильное слово, — не всерьез было… я думала, что по-настоящему, только…

— Только чувствовала, что не всерьез, — кивнул гость.

— Звать тебя как?

— Геральд. И я ведьмак.

— А я Гражина… хотя… ты же знаешь… и что я Гражина… и что колдовка…

— Пока нет, но сила пробуждается, а это опасно. И не только для тебя…

Сила? Гражина не чувствовала в себе никакой такой силы… конечно, она вела себя немного странно, но это еще ничего не значит и…

— Ты кинула в меня проклятьем, — он протянул руку и раскрыл ладонь, на которой появилось нечто, больше всего напоминающее спутанный волосяной ком. Вот только волосы эти шевелились, изгибались, норовили охватить ладонь Геральда. — Сильным проклятьем. Смертельным.

— Я не…

— Ты не хотела. Ты просто испугалась, — он дунул, и волосы застыли, чтобы в следующее мгновенье осыпаться горсткой пепла. — И ты будешь пугаться. Злиться. Радоваться… испытывать эмоции, а у вас сила во многом зависит от эмоций. Ты же не хочешь, разозлившись однажды, убить свою мать? Или еще кого-то? А потом пойти под суд, потому то найти неопытную колдовку легко, поверь человеку, который всю жизнь этим занимается.

Убить?

Она и убить?

Да она мух-то не бьет, жалеючи… и мыша, который в кувшин попался, самолично в сад вынесла, до того противна ей была сама мысль об мышиное смерти. Маменька только посмеивалась, мол, до чего нежною, чувствительною дочка выросла.

— Я говорю о непредумышленном убийстве. Пока ты не научишься контролировать свою силу, ты будешь опасна для всех.

— И… и что мне делать? Сбежать с тобой? — Гражина почувствовала, что вновь начинает злиться. Злость появлялась в животе, этаким горячим клубком, который норовил распутаться и наполнить все ее тело.

— Дыши глубже, — посоветовал Геральд. — Помогает. И бежать… куда? А главное, зачем?

Откуда ей знать?!

— Забудь все, что тебе говорили, — Геральд поднялся, движения его были текучими, плавными. — Закрой глаза.

Он оказался вдруг рядом и, присев на кровать, обнял. Руки холодные.

И сам он, что кусок льда, в который уходит ее ярость.

— Поплачь, если хочешь, я понимаю, тебе тяжело… у меня-то никогда другой жизни не было, — он говорил тихо и гладил Гражину по плечу, а она и вправду разрыдалась. — Меня с малых лет учили это контролировать. А твоя матушка повела себя безответственно.

— П-почему?

— Обиделась на нас. А может, решила, что если у тебя раньше сила не пробудилась, то уже и все… ты помнишь, тебе было восемь, когда мы встречались?

— Нет.

— Совсем?

Гражина помотала головой. Ведьмака она бы точно запомнила, а…

— Мне тогда было тринадцать. И я сопровождал твою бабушку… бабушка у нас в семье самая главная. Ее все слушаются. Кроме твоей матери.

— Это да, — Гражина всхлипнула, понимая, что почти успокоилась. — Маменька никого не слушает…

— Есть такое… на тебе было белое платье с бантами. С синими. И волосы тебе завили такими вот кудельками…

Он покрутил пальцем.

— И вокруг тебя еще осы крутились…

…и Гражина вспомнила. Нет, не его, потому что мальчишка в черном строгом костюме, слишком плотном для жаркого летнего дня, не имел ничего общего с этим вот человеком. Тот мальчишка держался рядом с женщиной, которая злила матушку.

…платье цвета весенней зелени. И еще кружево. Шляпка крохотная, украшенная речным жемчугом и лентами. И Гражине предложили шляпку примерить, а матушка не велела трогать. И конфеты забрала, мол, Гражина и так слишком много сладкого ест.

— Ты хотела посмотреть? Смотри, — матушка сердилась. — Она самый обычный ребенок… я бы заметила, если бы что-то было не так…

…цвела липа.

…и в пышных кудрях ее гудели пчелы. То есть, сперва они гудели в липе, а потом одна стала кружить над Гражиной. И вторая, и третья… и пчел стало множество, а Гражина их боялась жутко.

Она вдруг вспомнила, как сидела, боясь шелохнуться. И дышала-то через раз, и…

— Пожалуй, — женщина щелкнула пальцами, и пчелы исчезли. А парень в черном костюме отвернулся. — Да, пожалуй, ты права…

— Видишь, вспомнила, — Геральд улыбнулся. — Тебя проверяли… обычно к этому времени сила, если и есть, раскрывается. А страх или гнев — лучший способ заставить колдовку к этой силе обратиться.

— Значит, сила нужна была…

— Не только, — он подтянул сползшее одеяло. — Мы бы виделись чаще, но твоя матушка была категорически против. Она не желала иметь с семьей ничего общего. Увы, мы привыкли уважать желания друг друга и потому оставили ее в покое…

…матушка.

…а та женщина, выходит, бабушка… и еще другие есть, он сказал.

— Почему тогда ты вернулся, — Гражина смахнула слезы рукой.

— Я же говорил. Были знаки. И карты ложились. И на крови… не пугайся, мы если и гадаем, то на собственной крови, — он улыбнулся и стал почти красив.

…на папу чем-то похож. Тот тоже был спокойным, в противовес матушке с буйным ея норовом.

— Меня отправили проверить…

— Силу?

— Не только, — он вздохнул и отодвинулся. — Сила — это еще не все, далеко не все… это сложно объяснить, но… мне нужно было понять, на что ты способна. И говорю сейчас не о колдовстве… ты легко согласилась служить Хельму…

— Это плохо?

— Забудь про плохо и хорошо, — Геральд коснулся лба Гражины. — Есть Закон. И я говорю не о человеческом. Нельзя менять богов по желанию своему, ибо однажды переступив черту, ты не вернешься назад. Ты вступила в игру сразу, даже не пытаясь задуматься над тем, что делаешь. И душу бы продала, думаю, с легкостью. Чего ради?

— Любви?

— Любовь не оправдание глупости, — теперь Гражина получила щелчок. — Тем более надуманная… ты давала ему деньги. Сначала свои. А потом те, которые брала у матушки. Верно? И молчала, когда матушка обвинила в воровстве постороннего человека?

Было стыдно.

Настолько стыдно, что… а ведь тогда казалось правильным… общему делу нужны средства, а у Гражины их много… и матушка не одобрила бы? Гражина просто не желала ссоры, а брала тихо… горничную обвинили? Если бы матушка полицию позвала, Гражина рассказала бы правду…

…почти правду.

…но девку просто выставили из дому… и она никогда Гражине не нравилась. Слишком наглая для горничной, а еще ленивая и развратная…

— Ищешь себе оправдания? — Геральд не улыбался.

Какое вообще право имеет он, посторонний по сути своей человек, осуждать Гражину?

— Но ты не подлила своей матери те капли…

— А если бы…

— Она бы слегла с почесухой, что послужило бы неплохим наказанием за глупость, а ты… к сожалению, нам пришлось бы с тобой расстаться…

— Что?

— Расстаться, — повторил Геральд. — Совсем.

Это… это выходит, что он… он ждет, позволяя Гражине самой додуматься. И она вдруг поняла. И от понимания этого стало дурно до того, что Гражина схватилась руками за горло.

— Ты… ты… ты бы меня…

— Прости, но сила — это сила и только. Она не добавляет ни ума, ни порядочности. А рисковать, оставляя в живых человека, наделенного такими способностями, но либо не особо умного, либо не слишком разборчивого, мы не можем.