Неразрешимое бремя (СИ) - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна

— Кстати, — вспомнила я, не удержавшись от возможности поиздеваться. — Ты обязательно должна понравиться его отцу. А это будет пожалуй сложнее, потому что он еще больший сумасшедший. Ты знаешь, что его тихо ненавидят все женщины в этой части города? То, что он делает с их волей, заставляет их сходить с ума. Каждая клянется, что никогда больше ногой сюда не ступит, не поддастся больше соблазну, что вчера это было в последний раз, когда она позволила себе это изумительное наслаждение… Но приходит новый день, и все они возвращаются… — я широко улыбнулась. — Чтобы еще раз вкусить запретное… Ступай спать.

Пиона нерешительно застыла у двери.

— Госпожа?…

— Что еще? — раздраженно буркнула я, откидывая голову на подушку и закрывая глаза.

— Разве я не должна помочь вам раздеться?

— Я сама, иди уже…

— Но у вас такой уставший вид… А настойка? Тот паренек сказал, чтобы я проследила…

Она, что, вздумала мне указывать? Я схватила стакан и запустила им в Пиону:

— Пошла вон!

Она спряталась за дверью, но потом упрямо выглянула и спросила:

— Скажите хотя бы, как его зовут?

Не было сил даже пальцем пошевелить, что уж тут говорить о том, чтобы встать и оттаскать ее за волосы, поэтому я просто ответила:

— Мартен. Его зовут Мартен. Завтра ты с ним познакомишься. И если сейчас же не исчезнешь, клянусь, встану и придушу.

Перед тем, как провалиться в недолгий сон, отвоеванный у оставшейся ночи, у меня перед глазами промелькнуло чудное виденье Пионы в аккуратном чепчике и корсете с торчащей пышной грудью, крепкими ручками замешивающей тесто и радушно принимающей покупателей в пекарне…

Сквозь сомкнутые веки я ощущала теплые солнечные лучи, что ползли ленивой янтарной мухой по моему лицу. Просыпаться не хотелось, но я подхватилась на кровати, осознав, что сдобой не пахнет. Глубоко втянув воздух, который пах легким ароматом лавандового масла и совсем чуть, на грани обоняния — выпечкой, я наткнулась взглядом на цветущую мордашку Пионы, что сидела напротив меня с импровизированным опахалом из тонкой промасленной бумаги.

— Что ты тут делаешь?

— Выспались, госпожа? — она до отвращения жизнерадостно улыбнулась и встала. — Я приготовила вам воду для умывания…

Я с удивлением поняла, что действительно выспалась. Впервые за последние два месяца… И чувствовала себя почти довольной жизнью, как оказывается мало надо человеку для счастья.

— Почему не пахнет сдобой? Пекарня не работает, почему? — я потерла переносицу и потянулась на кровати.

— Работает. Я придумала, как устранить запах, что вам досаждает. Ваш брат мне рассказал, почему вы такая злая. Потому что плохо спите и питаетесь. Наша настоятельница, матушка Еванесса всегда говорила, что от этого все беды и случаются. Поэтому я…

— Да неужели? — пробормотала я, неохотно соскальзывая с кровати и бросая взгляд на настенные часы, которые — о, ужас — показывали почти половину девятого.

— … Поэтому я развесила мешочки с кусочками древесного угля, вон, смотрите…

Я повернула голову к плотно закрытому окну, над которым действительно красовались загадочные мешочки.

— Он прекрасно поглощает любые запахи, мы так в монастыре спасались от жуткого запаха мясобойни, что была у нас под боком. А еще Антон сказал, что вы любите аромат лавандового масла, я и пропитала…

Я отключилась от ее болтовни, прошла в ванну и плотно закрыла за собой дверь. Тут меня действительно ждала полная чаша для умывания, в которой плавали лепестки роз. Вот что за бред? Она этому в своих глупых книжках про гаремы с таинственными наложницами начиталась? Где она розы то нашла, чтобы лепестки оборвать? Я уже открыла рот, чтобы отчитать глупую девчонку, как мой взгляд упал на зеркало. Оно было запотевшим, а на нем было нарисованы два скрещенных меча, словно на пиратском флаге. Ее рук дело? Я вылетела из ванны, подтащила Пиону к зеркалу и ткнула в него носом.

— Что за чепуху ты нарисовала?

Она отчаянно замотала головой:

— Я не понимаю, что случилось? Что нарисовала? Или вам не понравилась вода? Недостаточно горячая? Я ее нагревала на солнце, но если хотите, то могу спуститься…

— Замолчи! — Пиона действительно не понимает или не видит… Я перехватила ее руку, поднесла к зеркалу и провела по рисунку, стирая линии. Потом с ужасом поняла, что ее ладонь после этого действия осталась абсолютно сухой.

— Зеркало чистое? — упавшим голосом спросила я, чувствуя, как стремительно портится настроение.

Пиона недоуменно взглянула на меня, потом взглянула на зеркало, потерла рукавом невидимое пятнышко в углу и ответила:

— Чистое, но если вы желаете, чтобы я…

— Не желаю, иди, — я с трудом вытолкала ее обратно за дверь, она рвалась помогать мне в омовении.

Я умылась, старательно не глядя в зеркало, которое упрямо продолжало смущать зрение фальшивым узором. Спешно разделась, окатила себя остатками воды и вдруг очень явственно почуяла крепкий запах табака и кожи. Мара атамана никогда не появлялась в зримом обличье, только голос в моей голове, запахи, а еще легкое покалывание в кончиках пальцев, как если бы он вновь учил меня мастерству карточного шулера.

— Что же ты хочешь мне сказать, атаман? — прошептала я, рассматривая остаток воды в чаше, в которой сиротливо плавали лепестки. Так и мысли мои сновали медленно и лениво в прозрачном потоке событий, но неожиданно их узор сложился радугой и мгновенно распался на миллионы цветных осколков. А я поняла, как одним взмахом решить проблемы финансирования, быстро обрести благодарность вояга, спровоцировать убийцу, а заодно досадить инквизитору. Последнее было почему-то особенно привлекательным в предстоящем мероприятии…

Я решила не мешкать с задуманным, но на выходе с ванны меня перехватила решительно настроенная Пиона.

— Госпожа, вы куда? Давайте я вам волосы уложу…

Я сообразила, что волосы у меня действительно даже не причесаны. Я поискала глазами гребень и обнаружила его в руках у девчонки, которая радостно мне улыбнулась и кивнула на зеркало.

— Садитесь, вы даже не представляете, как хорошо я умею причесывать…

— Неужели в монастырях теперь и такому обучают? — не удержалась я от ехидства.

— Нет, что вы! Это меня Агнесс научила, пока я… — девчонка опять запнулась, стиснула зубы, но нашла силы продолжить. — Вы даже не представляете, какая она мастерица! И причешет, и накрасит, и оденет, ровно куколку, и вот уже, глядишь, совсем другой человек!

Я наблюдала, как Пиона ловко расчесывает мои спутанные космы и забирает их наверх в достаточно сложную конструкцию из нескольких отдельных косичек и свободных локонов.

Похоже, что она успела расшить платье, которое сидело теперь практически свободно. Ее лицо светилось нездоровым энтузиазмом и трудолюбием, и меня это признаться несколько озадачивало. Неестественная реакция.

— Что ты можешь сказать про мужа госпожи Розмари? — рука Пионы слегка дрогнула, а я поморщилась от слишком резкого рывка гребня. — Что он за человек? Он действительно уехал неделю назад?

— Да, — кивнула девчонка, продолжая расчесывать и заплетать, но теперь ее движения стали слегка неуверенными.

— Так что ты о нем думаешь? — настойчиво повторила я свой вопрос.

— Он… плохой человек. Госпожа, я всю ночь думала над вашими словами. — Пиона решительно кивнула моему отражению. — Я буду бороться за свою свободу. У меня получится забыть…

— Забыть? — прервала я ее, вставая с кресла. — Даже не вздумай. Я буду тебе напоминать. Ты должна все помнить.

Пиона в испуге отступила от меня, прижимая к груди гребень.

— Ты должна вспоминать о нем, о своем отчиме, о… кто там еще был? Вспоминать каждую деталь, ярко и подробно. Знаешь зачем?

Девчонка отрицательно помотала головой, разом потеряв весь румянец.

— Чтобы бороться. Чтобы это никогда не повторилось. Нельзя бежать от кошмара, потому что бесполезно. Потому что однажды он все равно догонит и превратится в страшную явь. Мало не покажется. Поэтому каждый вечер вспоминай. Вспоминай так, как если бы смотришь на все со стороны. Думай. Анализируй. Ищи слабости. Свои и обидчика. Свои устраняй, его — запоминай. Голову научись уже использовать, дура.