На Закате (СИ) - Шульженок Павел

На просторной паперти инквизитора встретила ещё одна монахиня, на этот раз уже пожилая и степенная, имеющая кроме обычного облачения висящую на золотой цепи панагию, драгоценный медальон с изображением Одигитрии. Это был знако того, что перед детективом оказалась сама настоятельница монастыря, мать Васса.

— Мир вам, Ваше Преподобие. — приветствовала она гостя с вежливой, но несколько принужденной улыбкой.

— Мир Вам.

— Чем наша скромная обитель обязана Вашему посещению? — в голосе матери было столько металла, что стало очевидно, что она не слишком рада такому визиту. Нужно было как-то обосновать посещение обители в неурочное время.

— На самом деле, я просто решил у вас немного помолиться. Ничего более… — ответил Аполлос, решив ничего не сочинять. Настоятельница смерила его взглядом, наполненным злой иронии, однако ответила попрежнему вежливо:

— Ну что-ж, тогда желаю вам сердечной и чистой молитвы, брат…

— Аполлос.

— Брат Аполлос. Вы точно не хотели бы кого-нибудь увидеть, с кем-нибудь… перевидаться? — у детектива уже создавалось впечатление, что Васса видит его буквально насквозь.

— Нет, вовсе нет. — ответил он сухо и, наконец прошел под тенистые своды собора.

2. Поворот.

В огромном сумрачном просторе царила каменная влажная прохлада, тихо светились ультрамариновые стрелы витражных окон, пахло тонким ароматом фимиама. Аполлос тихо шел вдоль по нефу, прославляя Бога и Его величие, отраженное руками альденских зодчих. Огромные колонны убегали ввысь как исполинские стебли, распускаясь ветвями-нервюрами, и образуя перекрытия свода. Взирали с карнизов лепные фигуры величественных пророков и апостолов.

Очень скоро Аполлосу стало слышно тихое мерное пение, раздающееся откуда-то спереди, со стороны алтаря, и лишь пройдя по нефу, инквизитор понял, что поют в левом, западном приделе, где была устроена небольшая золотая сень. Под нею хранилась главная святыня обители — чудотворная икона Богородицы Одигитрии, по преданию обретенная в лесу, когда-то располагавшемся на месте Южного Парка.

Человек шесть монахинь стояло перед нею, распевая акафист, в соответствии с благочестивой традицией. Молитва в Соборе не умолкала никогда, и во все время, когда не совершалось богослужение, насельницы несли здесь круглосуточную вахту, распевая псалмы и акафисты.

Инквизитор не смог отказать себе в том, что бы разглядеть монахинь пристальнее, но Элис среди них не было, хотя две девушки и были вполне даже симпатичны. Встав вместе со всеми, на небольшой дистанции, инквизитор устремил свой взор на древнюю икону и постарался мысленно присоединиться к молению.

В потемневшем от времени и курений образе все еще отчетливо была видна поясная фигура Божией Матери с Младенцем на руках, но удивителен был её лик, достаточно светлый, что бы запечатлеться в сердце и памяти. Одигитрия, Указующая Путь, смотрела, кажется, прямо на Аполлоса, словно обращаясь к нему лично. Смотрела строго и не испытующе, а напротив, подводя к ответу, как смотрит на тебя учитель, задавший не сложную задачку. А ответ был на руках Матери — её Младенец, держащий в руке свиток. Путь, Истина и Жизнь.

Аполлосу внезапно стало не по себе. Зачем ты пришел сюда? Пришел ли ты к Нему, к божественному Младенцу и Тайне Спасения в Его руке? А если нет, то как смеешь сейчас взирать на Него и Его Мать? Стыд, жгучий стыд всполыхнул в сердце молодого инквизитора, и не дослушав даже икоса, он отошел назад, и развернувшись, направился к выходу из Собора, злой на самого себя, на Элис, на дьявола, который так просто и незатейливо взял в руки его сердце. Но больше всего, конечно на себя.

Настоятельница, стоявшая на паперти уже вместе с какой-то монахиней, только проводила взглядом спешащего прочь понурого инквизитора. И в глазах её была все та-же холодная злая ирония.

Вскоре Аполлос шел по той же парковой аллее, по которой недавно направлялся в монастырь. В его мыслях царил совершенный хаос, в котором смешалось и раскаяние, и самооправдание, и вместе с тем растерянность от подобного раздвоения воли. Как может происходить подобное, когда один и тот же человек может так резко переменить свои мысли и действия? И если сползание ко греху всегда происходит постепенно и даже как-то естественно, то возвращение на праведный путь оказывается таким резким и даже болезненным рывком. Вдруг ты осознаешь, что по собственной воле делаешь нечто скверное и ужасное, и становится жутко от того, что еще минуту назад ты был не собою.

Аллея была практически безлюдна. Навстречу инквизитору прошел один пожилой горожанин, а спустя какое-то время двое крепких парней. Аполлос мельком взглянул на их лица, и не смог заметить в них вообще ничего особенного, ничего такого, что бы можно было запомнить. Просто какие-то лица, по которым взгляд скользнул не зацепившись, ничего не запечатлев.

Один из парней прошел чуть вперед, обогнав товарища, что бы разминуться с инквизитором, и в этот момент Аполлос ощутил некую тревогу, резкий импульс, предупредивший об опасности. Он непроизвольно сделал шаг вперед и в сторону, разрывая дистанцию со встречными, одновременно касаясь эфеса меча. И в этот же момент решил обернуться, проводив взглядом того, кто шел первым.

Резкое движение где-то слева, и оттуда же тонкая боль в пояснице. Детектив отскочил назад, выхватывая меч, но второй нападающий схватил его за плечо и нанес удар в шею. Только то, что Аполлос присел, позволило ему избежать смертельного поражения, и холодом дернуло скулу под левым глазом. Убийцы уже схватили инквизитора за обе руки, лишая возможности сопротивляться, оставалось только забить его ножами. Но Аполлос рванулся назад, уворачиваясь от еще одного удара в голову, который рассек кожу на затылке, свел нападающих ближе, заслоняясь одним от другого, и со всей яростью, со всей ненавистью, ударил головой в лицо ближайшего. Раздался громкий треск, сдавленное ругательство, и инквизитору удалось вырвать свою руку, которой он тут же нанес удар второму врагу. Тот ответил выпадом, пришедшимся в руку: адская боль пронзила судорогой предплечье и кисть. Аполлос ударил кулаком еще раз, отскочил на шаг назад и выхватил, наконец, меч.

Доктор Харратс точными и выверенными движениями прошивал кривой иглой мягкую плоть, сводя края раны на спине у Аполлоса. Детектив, сидя на кушетке с перевязанным кровавой пеленой лицом, угрюмо смотрел в сторону, ничем не выказывая переносимую боль, во многом благодаря бутылке жжёного вина, который принес Барроумор. Комиссар находился здесь же, в лазарете Управления, и сейчас наблюдал за тем, как латают изрезанного убийцами сослуживца.

— Объясни мне одно, брат мой Аполлос, зачем ты их так изуродовал? Куски их черепов, скорее всего до сих пор не полностью собраны.

— Это было покушение на жизнь инквизитора… — зло ответил Аполлос, проговаривая слова сквозь зубы. При этом он ощущал боль от рассечения в районе скулы, но и это только сильнее его злило. — И я хотел изрубить эту мразь еще сильнее.

— Я отлично тебя понимаю, но это, во-первых, не профессионально, во-вторых, может понравиться, а там сам знаешь, и до обсессии не далеко.

— Я поисповедуюсь…

— А вообще, ты, конечно молодец. Стража сказала, что по всем признакам это парни из Велдорского Дыма, очень престижная команда, отрабатывающая заказы благороднейших Домов. Скорее всего просто недооценили тебя и решили немного покуражиться.

— Мне кажется, или я слышу в ваших словах нотки сожаления?

— Вовсе нет. Но я думаю, что Дым на этом не остановится, теперь у них с тобой еще и личные счёты. А заказчики, скорее всего, немного доплатят, и наймут еще кого-то, кто точно не сделает ошибки, настоящего мастера. В общем, я думаю, что тебя точно убьют, даже здесь, в Управлении.

— В таком случае я весь в ожидании! мне уже плевать… — в глазах Аполлоса блеснула пламенная ярость.

— Не горячитесь, брат Аполлос. Я вас спасу… Мы уезжаем из этого проклятого города с его блудницами, развратниками и головорезами. — Барроумор поднялся со скамьи. — Доктор Харратс, как много времени вам еще нужно?