Голоса - Ле Гуин Урсула Кребер

И ганд снова спокойно уселся, а Иддор со всей своей компанией, а также все «красные шапки» — их там было еще четверо — удалились в шатер, громко и раздраженно переговариваясь на ходу. Впрочем, один человек из окружения Иораттха тоже незаметно ускользнул прочь, хотя вид у него при этом был самый что ни на есть разнесчастный — и встревоженный. Остальные остались. И Оррек снова ударил по струнам и продекламировал вступление к «Превращениям» Дениоса.

Когда он умолк, ганд позволил своим людям сколько угодно хлопать в ладоши и велел принести Орреку еще стакан воды («Стакан-то хрустальный, они же разорятся!» — насмешливо прошипела мне на ухо Грай). Затем Иораттх отпустил свою свиту, сказав, что хотел бы побеседовать с поэтом «под раскидистой пальмой», что, очевидно, означало «наедине».

Парочка стражников все же осталась стоять у входа в шатер, но офицеры и придворные разошлись — одни ушли куда-то в глубь шатра, другие побрели в сторону казарм. А к нам с Грай подошел тот важный раб с опахалом и повел нас в сторону конюшен. Следом за нами туда же направилась целая группа людей, которые, как я догадалась, потихоньку собрались у входа в большой шатер, чтобы послушать выступление Оррека, и все это время стояли там чуть в сторонке, никого не беспокоя и никем не замеченные. Среди них были и воины, и слуги, и просто мальчишки. Похоже, в данный момент их больше всего интересовала Шетар. Им очень хотелось подойти к ней ближе, но Грай не позволяла. Тогда они попытались завязать разговор с «укротителем», задавая самые обычные вопросы: как зовут львицу, где ее поймали, что она ест, охотилась ли она и убивала ли когда-нибудь людей? Грай отвечала очень кратко и чуть надменно, как, собственно, и подобало такой достойной личности, как укротитель львов.

— А это что, твой раб? — спросил какой-то юноша. Я вообще не поняла, что это он обо мне, пока не услышала ответ Грай:

— Ученик конюха.

Юноша чуть отстал, поравнялся со мной и пошел рядом. Когда я присела на камень под стеной здания, где была тень, он тоже уселся там, несколько раз внимательно посмотрел на меня и наконец заявил:

— Ты тоже из альдов! Я покачала головой.

— Ну, значит, отец у тебя альдом был, — безапелляционным тоном продолжал он, явно гордясь своей проницательностью.

Смысла отрицать это при моих волосах и бледной коже не было никакого, и я лишь пожала плечами.

— А ты здесь живешь? В этом городе? — Он явно не собирался прекращать свой допрос.

Я кивнула.

— А ты с какими-нибудь девушками случайно не знаком?

Сердце у меня так и подскочило. Стало трудно дышать. Единственное, о чем я могла думать в эту минуту, — что он догадался о моей принадлежности к женскому полу и сейчас начнет выкрикивать знакомые слова: грязь, скверна, богохульство…

— Мы с отцом сюда только в прошлом году приехали. Из Дюра, — как-то печально сообщил он и довольно долго молчал.

Я осторожно скосила в его сторону глаза и поняла, что он совсем еще мальчишка — лет пятнадцать, от силы шестнадцать. Голубого плаща он еще, разумеется, не носил, но был одет в котту с голубым узлом на плече. Ноги у него были босые, мосластые; лицо бледное, щеки покрыты детским пушком, вокруг рта прыщи. Очень светлые, круто вьющиеся, как у овечки, волосы чуть отдавали желтизной.

— Все девушки в Ансуле нас ненавидят, — горестно вздохнул он. — Вот я и подумал: вдруг у тебя сестра есть.

Я покачала головой.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Мем.

— Понимаешь, Мем… если ты случайно узнаешь, что кто-то из ваших девушек, ну… сам знаешь… В общем, если кто-то из них захочет… с мужчиной время провести, то у меня есть немного денег. Я хотел сказать — для тебя.

Ах ты, испорченный, отвратительный, жалкий щенок! И тон у него тоже был какой-то жалкий, совершенно безнадежный. Ответом я его не удостоила и, несмотря на страх и презрение, чуть не расхохоталась ему в лицо — не знаю уж почему, — такой он был бесстыдник. Кобель дурной! Я его даже и ненавидеть-то по-настоящему не могла.

Он все продолжал что-то бубнить насчет девушек и своих тайных мечтаний, а потом вдруг начал говорить такие вещи, что я почувствовала, как лицо мое заливается краской. Это очень меня встревожило, и я постаралась ровным голосом остановить его.

— Никаких девушек я не знаю, — довольно резко сказала я, и это на какое-то время действительно заставило его заткнуться. Он вздохнул и как ни в чем не бывало поскреб у себя в промежности. А потом изрек:

— Осточертело мне здесь! Домой хочу!

«Ну и отправляйся!» — хотелось мне крикнуть, но я кивнула и сказала:

— Угу.

Он снова посмотрел на меня — причем так пристально, что я опять перепугалась: вдруг догадался?

— А с мальчиками ты никогда этим заниматься не пробовал? — спросил он.

Я молча покачала головой.

— И я тоже, — снова печально вздохнул он; голос у него был какой-то девчачий, почти как у меня. — А у нас некоторые солдаты вовсю с мальчиками развлекаются.

Мысль о «развлечениях с мальчиками», похоже, повергла его в полное уныние, и он не стал больше распространяться на эту тему, а лишь сказал с очередным тяжким вздохом:

— Отец бы меня точно убил. Я понимающе кивнула.

Мы немного помолчали. Шетар раздраженно ходила взад-вперед по двору, за ней неотступно следовал «укротитель Кай». Я бы с удовольствием к ним присоединилась, но это, наверное, выглядело бы по меньшей мере странно — какому-то ученику конюха не следовало разгуливать по двору ганда рядом с такой значимой персоной, как укротитель львов.

— А ваши парни как развлекаются? — продолжил свой допрос настырный мальчишка.

Я только плечами пожала. А действительно, как развлекаются наши парни? Вообще-то, они в основном либо воруют, либо попрошайничают, надеясь раздобыть для семьи еду и топливо; этим у нас в городе почти все занимаются, если не считать альдов, конечно.

— В лапту играют, — сказала я, чтобы он от меня наконец отвязался.

Но он еще больше приуныл. Судя по всему, он не принадлежал к тем, кто увлекается спортивными играми.

— Меня здесь что больше всего поражает? — сказал он. — То, что, куда ни глянь, всюду женщины! Ходят себе в открытую прямо по улицам! Видишь женщин повсюду, но не можешь… Они не…

— А что, у вас, в Асударе, разве женщин нет? — спросила я, старательно изображая туповатого помощника конюха.

— Конечно, есть! Только они все внутри, в домах, и по улицам, как у вас, не ходят! — Тон у него был обиженный и обвиняющий одновременно. — И напоказ они себя не выставляют! Порядочная женщина должна дома сидеть!

И я вдруг подумала о том, как моя мать тогда шла по улице, спеша поскорее попасть домой…

Горячая волна гнева поднялась в моей душе, затопив ее целиком, и если бы я в этот момент не сдержалась и заговорила, то наверняка стала бы поливать его бранью или просто плюнула бы ему прямо в физиономию. Но я промолчала, и ярость постепенно улеглась, хотя ее невидимые холодные щупальца продолжали сдавливать мне горло, вызывая тошноту. Я сглотнула слюну и велела себе немедленно успокоиться.

— Мекке говорит, у вас какие-то храмовые шлюхи есть, — снова завел ту же песню парнишка. — К ним любой может пойти, вот только храмы эти сейчас закрыты. Но шлюхи все равно этим занимаются. Тайком. И с кем угодно. Ты ничего об этом не знаешь?

Я опять молча покачала головой.

А он опять тяжко вздохнул.

И тут я не выдержала и встала. Не вскочила. Но все же отойти от него в сторонку и немного подвигаться, чтобы выпустить пар, мне было просто необходимо. А он посмотрел на меня снизу вверх и, улыбнувшись совершенно по-детски, сообщил:

— Меня Симме зовут.

Я кивнула. И медленно двинулась к Шетар и Грай — я просто не знала, куда еще могла бы пойти. В ушах у меня шумела кровь.

Грай внимательно на меня посмотрела и сказала, чтобы все слышали:

— Полагаю, ганд уже почти закончил свою беседу с поэтом, так что сходи-ка на конюшню и скажи, чтоб его коня вывели во двор. Его, кстати, и выгул ять было бы не вредно. Понял?