Влюбленные из Хоарезма - Стюарт Торн Сейшел

— Воистину будь проклят, — с готовностью откликнулся Ягинар.

В отличие от Бахрама, он прекрасно знал, на чью голову падают сейчас яростные проклятья уязвленного астролога.

— И что же, этот варвар совсем не спит по ночам?

— Право, не знаю, мой добрый Ягинар,— отдуваясь, буркнул Бахрам. При его тучности подобные вспышки ярости не проходили бесследно, и теперь тысячи маленьких стеклистых червячков плавали перед ним в воздухе. — А по мне, так было бы неплохо, если б он заснул покрепче на день-другой — и предпочтительно, подальше от моего дома, в каком-нибудь грязном хоарезмском трактире, где ему самое место!

Ягинар помолчал, словно бы раздумывая, а потом медленно проговорил:

— Если бы я осмелился предложить моему старинному другу всю помощь, на какую способен…

— Ах, да какая тут может быть помощь!— с досадой отмахнулся Бахрам. — Не можешь же ты силой запереть его в Хоарезме!

— Ну, почему же…— вкрадчиво протянул Ягинар,— к тому времени, как ехать в город, он будет уже достаточно пьян… или, скажем, кто-нибудь подмешает ему в вино сонного зелья… то я, пожалуй, смогу продержать его в надежном месте дня два, а то и все три.

Бахрам взглянул на него с робкой надеждой:

— Ты, в самом деле, сделаешь это ради меня, мой добрый друг?

— Я всегда готов прийти на помощь старинному приятелю,— с любезным поклоном отозвался Ягинар.— Если только я буду уверен, что зелье подействует…

— Подействует,— с воодушевлением заверил его астролог,— подействует, можешь не сомневаться!

— …Так вот, если зелье подействует,— невозмутимо продолжал военачальник, — мои люди будут ожидать его у озера, там, где к нему близко подходит дорога. И клянусь милостями пророка Тарима, ты, почтенный Бахрам, не увидишь его ни завтра, ни послезавтра.

— И вероятно, более никогда, — добавил он про себя.

Толстый астролог расчувствовался до слез.

— Сколь приятна дружеская поддержка,— всхлипнул он,— в час, когда твоя же собственная дочь, свет очей твоих, услада твоей одинокой старости, — он снова всхлипнул,— дерзит тебе и мешает твое имя с грязью!— Тут он шумно высморкался в столь отважно спасенный доблестным другом пояс.

Ягинар, справедливо опасаясь, что дело может дойти и до рыданий у него на плече, поспешно сказал:

— Уже светает, почтенный Бахрам. Мне пора, с восходом солнца я должен быть с докладом у государя.

И, если мы обо всем договорились… а мы, несомненно, договорились…

— Можешь смело на меня положиться!

— В таком случае я оставляю тебя, почтеннейший, — надеюсь, в лучшем расположении духа, чем застал, — поклонился Ягинар и скрылся в густом кустарнике прежде, чем Бахрам успел еще что-то сказать.

Глава 7. Ночной допрос. Мардуф

Первое, что услышал Конан ранним утром Восьмого дня Гадания было возмущенное:

— Ты опять разбудил меня, да еще и завалился спать сам! Я вскочил, как встрепанный, заслышав рядом с собой твой самозабвенный храп! Хорошо хоть, что свиток на месте, я уже проверил!

— Еще бы ему не быть на месте,— пробормотал Конан сонно.— Я сегодня утром убил двоих чересчур любопытных — одного у ларца, а второго в саду. Их трупы лежат в овраге за домом, у масленичной рощи.

Харра расширил глаза и умчался посмотреть. Конан удовлетворенно хмыкнул и повернулся на другой бок.

Но не успел он задремать, как Харра снова тряс его за плечо. Ун-баши подскочил на топчане и одним ударом кулака отправил помощника в дальний угол сарая.

— Отрыжка Нергала! Дашь ты мне сегодня выспаться, наконец, или нет?

— Трупов там нет,— тихо сказал Харра, вставая и отряхиваясь.— Зато есть много следов сапог с высокими каблуками, какие носят старшие стражники Мардуфа. И пара лошадей там тоже побывала. Они расписались на влажной глине у родника так ясно, что сосчитал бы и ребенок.

Улегшийся было киммериец снова сел на топчане.

— Кром! Это означает, что сегодня ночью они придут всей толпой — если не побоятся…— пробормотал он.— Не вовсе же они дураки, поймут, что мы увидим следы их посещения. Если только…

— Что если только?— насторожился Харра.

Конан, наконец, проснулся.

— Если только они не видели, что я прочел свиток!— рявкнул он.— Раз они видели, куда я дел трупы,— я ведь их неплохо припрятал, под мостом — если бы не видели, в темноте не отыскали бы… Вот что, Харра, сегодня мне, видно, стоит прогуляться в город — разнюхать, чем там пахнет. Да и проветриться заодно. А то вчера мне эти вояки все настроение испортили.

— Один не ходи,— сказал Харра и тут же пожалел о сказанном.

Ибо древняя мудрость гласит: не стоит давать советы начальнику, если он в ночь убил двоих и зол на себя за то, что упустил третьего. Следовало подождать хотя бы до тех пор, пока Конан не отоспится и не поест.

Поэтому Харра не очень удивился, а лишь сокрушенно вздохнул и возвел очи горе, когда ун-баши глянул на него, прищурив злые глаза, и язвительно поинтересовался:

— За кого ты опасаешься больше, мой бессонный страж,— за меня или за себя? Я уж как-нибудь обойдусь без нянек! А теперь, пока я не вышиб тебе твои куриные мозги, выметайся и дай мне поспать!

Харре ничего не оставалось, как убраться и сказать остальным, чтобы не совались в казарму, не то попадутся ун-баши под горячую руку.

— Может, в самом деле, проветрится у Руты и немного придет в себя,— пробормотал он, подпирая жердью дверь сарая.— А то вон какой стал, тощий и осунувшийся — одни скулы да глазищи синие остались! Возьми тебя Нергал, всеведущий Мишрак ибн Сулейн, со всеми твоими поручениями!

Проспав до полудня, Конан неспешно выкупался в озере и выпил полкувшина вина, после чего, наконец, почувствовал себя более или менее сносно. Харра предупредил отряд, что ун-баши нынче не в духе, и свободные от стражи воины усердно трудились на засыпанной свежим песком арене за конюшней.

Конан какое-то время скептически наблюдал за тем, как Фархуд и Омра с пиками в руках обороняются от наседающих на них близнецов, а Рамас, Тувим, Джамла и Сагир стреляют по большой корзине с соломой. Корзина уже видом своим напоминала большого морского ежа. Хмыкнув, но ничего не сказав, ун-баши сунулся в конюшню и застал там Ихора и Рустада, наводящих последний глянец.

— Эй, воплощение гнева Пророка,— окликнул его голос Харры.— Не хочешь ли глоточек барахтанского красного?

Конан вышел и увидел своего помощника сидящим в тени деревьев с кувшином и кружками.

— А то мне вот-вот идти менять Юлдуза и Хасима! Тут еще осталось на донышке.

— Шельмец!— несильно пнул его в бок ун-баши и плюхнулся на циновку рядом с помощником. Заглянув в кувшин, он действительно увидел — и унюхал!— восхитительное вино с Барахских островов, терпкое и сладкое, темно-красное, как кровь из вен. Вопреки уверениям Харры, кувшин был полон почти до краев.

Конан сделал большой глоток и прищелкнул языком.— Где ты его раздобыл?

— В погребе многомудрого Бахрама!— расхохотался Харра.— Этот сын гиены примчался ко мне сегодня ни свет ни заря и лебезил, как побитый пес. Очень хотел тебя лицезреть, да я не допустил, оберегая священный покой величайшего воина всех времен и народов… Ай! Пинаться-то зачем?

— Что было нужно этому смрадному шакалу?— поинтересовался Конан, наливая себе полную кружку.— Не зевай, а то ничего не достанется.

— Пей, пей, это тебя задабривали, а не меня. Вчера Магриб его пристыдил, и он, кажется, одумался. Во всяком случае, объяснял мне сегодня со льстивой улыбкой, что все, конечно, понимает, дело молодое, но ведь и его, бедного родителя, можно понять, как же он останется на старости без единственной услады — и прочая чушь в этом же роде. Я важно кивал, потом забрал у него кувшин и ушел, потому что началась церемония. И слава Эрлику, а то он бы мне до самого полудня объяснял, какой он одинокий и несчастный.

— И чем они там занимались сегодня?— миролюбиво поинтересовался Конан. Астролог, конечно, заискивал неспроста, наверняка он что-то задумал. Но вино было великолепно, оно до некоторой степени оправдывало существование вздорного старика.