Ознакомительная версия. Доступно 80 страниц из 399
– Аптекарь… – Дорота отвернула голову, – аптекарь не продаст нам ничего. Даже на порог не пустит. Вся Олава знает, кого мы здесь лечим. Госпиталь находится под княжеской стражей и охраной. Но жители вас ненавидят. И не помогут. Ходить бессмысленно. И на улице страшно.
– Я пойду, – сказала Эленча Штетенкрон. – Пойду в аптеку, попрошу…
– Скажешь пароль: Visita Inferiora Terrae. Аптекарь поймет. Visita Inferiora Terrae. Запомнишь?
– Запомню.
Рейневан с огромным трудом сумел сосредоточить на ней расплывающееся от температуры зрение. Ему снова показалось, что ее окружает свечение. Нимб. Ореол.
– Медикаменты… – Он чувствовал, что теряет сознание. – Названия… Dodecatheon… inguentum achilleum. Не забудешь?
– Не забуду. – Она отвернулась. – Не могу. Бог, кажется, наказал меня невозможностью забывать.
Он был слишком болен, чтобы заметить, как горько это прозвучало.
– Дорота?
– Да, Рейнмар?
– Когда мы встретились три года назад, здесь, как раз под Олавой, на Отшелинском тракте, ты собиралась отправиться в мир, сказала, хоть и до самого Вроцлава. За хлебом насущным… Что-то ты недалеко зашла…
– Я была во Вроцлаве. – Распутница отставила тарелку, из которой его кормила. – Побыла и вернулась. Хлеб, оказывается, везде одинаков. И везде одинаково трудно на него зарабатывать. Тогда я вернулась на старое место, в Бжег, в замтуз «Под Короной». Пусть уж меня, подумала я, когда умру, на том же самом могильнике, что и мою матушку, похоронят. А потом, как началась война, монахам в госпиталях потребовалась помощь, раненых и больных было не счесть. Надо было помогать… Вот я и помогала. Сначала в Бжеге, у Святого Духа. Потом сюда попала, в Олаву.
– Решилась работать в госпитале? Это трудная и тяжкая работа, мне кое-что о ней известно… Пожалуй, тяжелее и гораздо неблагодарней, чем в…
– Нет, Рейнмар, не гораздо.
Хоть это граничило с чудом, олавский аптекарь располагал нужными препаратами. Хоть это граничило с чудом, он продал их Эленче фон Штетенкрон. Хоть это граничило с чудом, уже после первых процедур эффект был заметен. Тысячелистник, achillea millefolium, растение, являющееся основным компонентом unquentum achilleum, неспроста содержало в названии имя героя Трои – безотказно, быстро и наверняка лечило раны, полученные в бою. Мазь, которую втирали по нескольку раз в день, остановила гангрену, понизила температуру и заметно уменьшила опухлость. После одного дня лечения Рейневан уже мог садиться, через следующие два – правда, не без помощи Дороты и Эленчи, – встать. И заняться Самсоном. Всего через одни сутки использования dodecatheona, микстуры, которая по своей эффективности уступала только легендарному moly [766], Самсон открыл глаза. Несмотря на то что добытая в олавской аптеке доза лекарства была минимальной, спустя еще два дня гигант пришел в себя. Настолько, чтобы начать жаловаться на невыносимую боль в голове. Против этого лекарства не требовалось, головную боль Рейневан лечил заклинаниями и наложением рук. Однако боль Самсона оказалась серьезным делом, и прежде чем он с ней управился, намучился крепко. Оба, врач и пациент, почти бездыханными пролежали очередной день. До девятнадцатого мая.
А девятнадцатого мая начались неприятности.
– Черноволосый, – повторила Дорота Фабер. – Одетый в черное. Волосы черные, длинные, до плеч. Физиономия как бы птичья. Нос – как клюв. И взгляд дьявольский. Ты знаешь кого-нибудь похожего?
– Знаю, пся крев, – процедил Рейневан, отирая холодный пот, неожиданно выступивший на лбу. – Знаю, а как же.
– Потому что он тебя знает. Был у госпитальмэтра и точно ему тебя описал. Спрашивал, нет ли здесь такого. На счастье, госпитальмэтр человек порядочный, к тому же памяти на лица у него нет ни на грош. Он совершенно честно ответил, что никого подобного тебе ему видеть не доводилось и никого такого в госпитале нет и не было. А когда тот черный птицеклювый начал требовать, чтобы его впустили в госпиталь, госпитальмэтр согласия не дал, сослался на княжеские приказы, на договор, гарантирующий гуситам безопасное укрытие. Тот вначале пугать пробовал, угрожать, но когда увидел, что это впустую, ушел. Однако пообещал, что вернется с княжеским разрешением в руках, что тогда весь госпиталь перетрясет, а когда тебя найдет и окажется, что госпитальмэтр лгал, будет беда.
– Ты совершенно права.
– Мне что-то тоже кажется, что он вернется с княжеским разрешением.
– Ты совершенно права. Надо отсюда сбегать, Дорота. Немедленно. Сегодня же.
– Мне тоже надо убегать, – охнула Эленча, бледная как бумага. – Я тоже, – выдавила она, – знаю того… человека. Думаю, он по моим следам добрался до Олавы. Он меня преследует.
– Невозможно, – возразил Рейневан. – Он преследует меня! Он за мной охотится. Его цель – я.
– Нет я. Уверена, что я.
Самсон уселся на нарах. Взгляд у него был вполне осмысленный.
– Я думаю, – проговорил он совершенно нормально, – что оба вы ошибаетесь.
Они покинули Олаву перед сумерками, незаметно. Оказалось, что у Дороты Фабер многочисленные знакомства среди нужных людей. Одежду предоставил и тайно выйти из госпиталя помог им госпитальный швейцар, поглядывающий на рыжеволосую куртизанку маслеными глазками. Такой же взгляд был и у плечистого парня, который повел их в конюшню, помогая Самсону идти. А помогать было нужно. Впрочем, Рейневан тоже был не в самой лучшей форме. С беспокойством думал о ждущей их конной поездке.
Дорота и Эленча, как оказалось, подумали об этом. С помощью швейцара и паренька привязали обоих к седлам ремнями так, чтобы они могли удержать в седлах более или менее прямое положение, не сползая, не падая. Это было не очень-то удобно. Однако Рейневан не ныл. У него были основания полагать, что если их схватит Биркарт Грелленорт, то удобства окажутся еще менее приятными.
Они покинули город через калитку, расположенную неподалеку от Бжегских ворот, в юго-восточной части города. Сделать это пришлось не выбирая, а по необходимости. У Дороты были знакомства среди здешних стражников. На сей раз красоты или многообещающих улыбок оказалось мало – необходимы были звонкие аргументы. Долг Рейневана куртизанке быстро увеличивался.
– У тебя могут быть неприятности, – сказал он, когда они прощались. – Деньги они взяли, но в случае чего выдадут тебя, не сморгнув глазом. Не хочешь бежать с нами?
– Я управлюсь.
– Наверняка?
– Это всего лишь мужчины. Я умею с ними обращаться. Поезжайте с Богом. Дай тебе здоровья, Эленча.
– И тебе, госпожа Дорота. Благодарю за все.
Они объехали город с юга. По дорожке меж лозняка добрались до реки. Нашли брод, переправились на левый берег. Вскоре копыта лошадей застучали по более твердой земле. Они были на тракте.
– Планы не изменились? – уточнила Эленча, вовсе не плохо, как оказалось, пользовавшаяся седлом. – Едем туда, куда и должны?
– Да, именно туда.
– Держитесь хорошо?
– Держимся.
– Тогда в путь. Оставим Вроцлавский тракт и поедем на запад. Быстрее! Надо, пока светло, уехать насколько удастся.
– Эленча.
– Слушаю.
– Благодарю тебя.
– Не благодари.
Майская ночь пахла черемухой.
Сказав, что они держатся, Рейневан солгал Эленче Штетенкрон. По правде говоря, их – его и Самсона – держали в седлах исключительно ременные упряжи. И страх перед Грелленортом.
Ночная дорога была настоящей дорогой на Голгофу. Истинным благом было то, что Рейневан мало что о ней помнил и ассоциировал, его снова начала трясти лихорадка, что в значительной степени лишило его связи с окружающим миром. С Самсоном было не лучше, гигант стонал, ежился и горбился в седле, словно пьяный покачиваясь над гривой коня. Эленча завела своего коня между ними, поддерживала обоих.
