Стальная метель - Бахшиев Юсуп

В любой из дней Короха мог он попасть, слышать и видеть, что происходит вокруг, — а главное, понимать тайные мысли и побуждения царя, словно сидел у него на правом плече.

И потом, выбираясь из живых, переливчатых и стремительных снов в мутную и тягостную явь, он со страхом думал, что не Корох единый поселился у него в голове, а как бы не все люди, с которыми он когда-либо встречался, и как теперь с этим жить, совершенно непонятно…

Когда возвращались с добычей — взяв только печень, сердце, немного мясной мякоти, часть шкуры с боков и брюха и с передних ног, и рога (Пичай решил сделать копалку для огорода), а прочее оставив для лис как бы в извинительный дар за недавнее унижение, — Ягмара почувствовала вдруг неясный, тревожный, но и радостный толчок в сердце — будто в холме её ожидало что-то новое и прекрасное. И сразу, едва они, окутанные морозным туманом, ввалились в сумрак, тепло и сырость убежища, она увидела это — отец, закутанный в шубу Атула, сидел за столом, сам Атул сидел напротив, а Цеца примостилась с краю, подперев щёку кулаком. На столе стоял дымящийся котёл с торчащей из него ручкой половника, и все держали в руках деревянные чаши, тоже дымящиеся…

Увидев вошедших, отец неуверенно встал. Чаша его накренилась, из неё полился жёлтый отвар.

— Яга… — сказал отец. — Ягмара…

Она бросилась к нему, обхватила руками, прижалась.

— Ты почему встал? Я не разрешала… — прошептала она ему в плечо.

— Я просто проснулся, — сказал Акболат. — Проснулся, а тебя нет…

Они долго стояли молча, крепко обнявшись.

— Какая ты большая, — сказал Акболат.

Глава девятая

ИСПЫТАНИЕ ОГНЁМ

Сезган долго молча смотрел на Вальду, потом помотал головой.

— Нет. И ты не пойдёшь, и девка твоя не пойдёт. Это дело грубое, мужицкое. Да и лес знать надо, а ты его не знаешь, заплутаешь вместе с ряжеными — и кто тогда посулы колдуну исполнит? И не проси больше, всё равно не возьму.

И он посмотрел на неё так, что Вальда поняла твёрдо — нет, не возьмёт.

Откуда Сезган знал, что сегодня вечером большая ватага ряженых во главе с поддельным Черномором будет возвращаться в Аруши, Вальда не спрашивала, и так было ясно — птички на хвостах принесли. Все последние ночи появлялись в лагере какие-то незнакомые люди, потом незаметно исчезали…

— И стражей моих не возьмёшь?

— И стражей. Бесполезны они в этом деле, уж не обижайся…

— Не обижаюсь я.

— Корожа оставляю за старшего тут. Слушайся его во всём, не своеволь.

— Не до своеволия мне, дядя. Бесполезной тяжело себя чувствовать.

— Потерпи. Очистим округу, домой поедешь. За камушками… Наберёшь, что Лесовик затребовал?

— Конечно. Если чего в доме нет, докуплю.

— Вот и славно. Всё, иди. Помоги Карге клей варить, клей у нас кончился, недосмотрели…

Старая Карга поворчала для приличия, но нашла Вальде занятие: поддерживать под котлами ровный огонёк, чтобы дико вонючее варево из жил и мездры и не пригорало, и не остывало. Это требовало сосредоточения, поэтому Вальда на время смогла выбросить из головы все свои тревоги и сомнения…

Заглядывала Сюмерге. Последние дни она делала стрелы — к этому у неё обнаружились немалые способности. Бывалые охотники брали её стрелы, одобрительно цокали языками. Считалось, что искусство сделать хорошую стрелу нарабатывается многими годами, а тут поди ж ты — совсем молодая девка, а как у неё получается… Но вот — кончился клей, и Сюмерге прибегала, чтобы спросить — когда же будет готов новый? Ускорить уваривание было нельзя, подгорит — и начинай сначала. Поэтому Карга бранилась на непоседу и прогоняла её, но непоседа через полчаса возникала вновь.

Наконец один котёл уварился достаточно, в четыре руки они процедили его через шкуру с множеством пробитых дырочек в котёл поменьше, и ещё с полчаса бурая масса, постоянно помешиваемая, булькала на огне. Наконец Карга сняла котёл с огня и прикрыла крышкой.

— Ну и где эта твоя егоза? — проворчала она. — Отнеси-ка ей сама, что ли. Я за огнём послежу. Да можешь и не возвращаться, работы тебе больше нет…

Вальда продела в проушины котла крепкую верёвку и выбралась из землянки. Воздух, чуть морозный, показался необыкновенно сладким. Она постояла, опасаясь, что закружится голова, и понесла котёл на другой край лагеря, где под длинным навесом расположилась стрельная мастерская.

Всё вокруг было усыпано тонкой стружкой и негодными лучинами. Сюмерге сидела спиной к приближающейся Вальде и тщательно точила на плоском камне костяной наконечник. Подняла его на вытянутой руке, посмотрела на свет — и тут заметила Вальду.

— Ой, матушка! Готово уже?

— Готово, доченька. Куда поставить?

— Пока сюда, я сейчас угли раздую…

Потом, когда котёл аккуратно поставили в ямку с углями и обложили тёплыми шкурами — клею нельзя было дать застыть в котле, а то не отодрать будет, пропадёт и клей, и котёл, — Сюмерге отчерпнула немного варева в горшочек, потом подцепила лучинкой несколько капель, посмотрела на просвет, сняла капли пальцами и немного подождала. Попробовала разлепить пальцы. Это получилось не сразу.

— Годно, — сказала она. — Хотя и жидковат немного.

— Сама же торопила, — сказала Вальда.

Сюмерге кивнула, нахмурилась. Незаметно для себя потрогала перстень.

— Тревожно мне, — сказала она. — Боюсь, не беда ли с Фрияном.

— Опять сны?

— Нет. Как у Камня побывала — никаких больше снов… Но тревожно. Сегодня с утра прямо как змея сердце сосёт.

— Охотники наши на бой идут, — сказала Вальда. — Конечно, тревожно.

— И это тоже…

— Давай я тебе буду помогать. Карга сказала, что мне там больше нечего делать, за одним котлом она сама уследит.

— Да мне тоже нечем помочь, я уже всё приготовила, теперь только собрать…

— Ну тогда я просто так посижу.

Она сидела и смотрела, как Сюмерге ловко и быстро насаживает на древка наконечники, костяные и железные, как приклеивает расщеплённые вороньи маховые перья, заранее отобранные и сложенные по три, приматывает льняной ниткой стержни перьев спереди и сзади, проклеивает эти аккуратные мотки, откладывает одной рукой готовую стрелу в сторону, а другой уже берётся за новое древко…

Эти стрелы вонзятся в людей. Пусть безумных и злых, кем-то околдованных, но людей. Многие из них — родня им, Вальде и Сюмерге, тут все, если начать разматывать клубки, родственники — даже яри и веси, не вечная же у них вражда. Но вот сейчас Вальда подумала об этом — и не ощутила ничего.

Встреча с Сенди выжгла у неё что-то внутри. Есть враги. Их нужно убивать. Сожалеть и оплакивать — когда-нибудь потом.

Она задумалась глубоко — и только неясное оживление в лагере заставило её поднять взгляд.

Охотники выходили из разбросанных по лесу домов и землянок, надевали лыжи, подпрыгивали на месте, чтобы ноша на плечах и поясах улеглась правильно. Длинные луки, косо торчащие над плечами, делали их странно одинаковыми.

Быстрыми шагами, почти бегом, приблизился Пиче. Показал на готовые стрелы:

— Это можно забирать?

— Можно, — сказала Сюмерге. — Уже всё?

— Да. Лесовик прислал дятла. Выходим.

Он аккуратно собрал стрелы в пук и побежал обратно.

После ухода охотников становище сделалось печальным и пустым. Скоро почти все собрались в одной большой землянке — семь женщин и столько же мужчин; лишь сам Корож и шаман где-то бродили. После нападения ряженых Сезган караулы отменил — они оказались бессмысленными, люди не увидели и не услышали подкрадывающихся врагов. Теперь шаман Кавал развесил вокруг какие-то шаманские ловушки…

Вальда видела, как он их мастерил. Даже полуготовые — просто пучки сухих веток и перьев, — они пугали.

После пленения и смерти Сенди — родной тётки Кавала — шаман стал мрачен, задумчив и как-то не по-человечески устремлён в запредел; при разговоре он смотрел не на человека, а сквозь него и немного выше… Вальда помнила его только мальчишкой, похожим на толстого щенка. Сейчас он был скорее молодым вороном.