Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali"

— Увы, я была в охране инспекторов, — я помолчала, но все же спросила: — Сколько вам могут дать?

— А сколько вам хотелось бы отмерить в наказание за мои грехи? — он повернулся ко мне, меряя невыразительным взглядом. — С вашей точки зрения, я заслужил не меньше чем пожизненное заключение.

— За что, по–вашему?

— За пренебрежение к вере. Разве мало? — его тон отдавал злым сарказмом.

— Вера бывает разная, — я небрежно пожала плечами и присела на край стола. — И, как ни банально это звучит, от того, верим мы или нет, боги никуда не денутся. От отсутствия веры плохо не им, а нам. Им — открою вам еще один большой секрет — все равно, цитируют смертные книгу Мира или предаются злостному атеизму. Или…

— Избавьте меня наконец от ваших проповедей! — внезапно рявкнул Торрили. — Я полагал, вашего увольнения хватит, чтобы этого избежать.

Как же мало нужно, чтобы выудить коменданта из крайне неприятных волн. Но…

— Вы не дослушали. И, к тому же, заговорили на эту тему сами, — безжалостно припечатала я. — Я просто хотела донести до вашего сознания тот простой факт, что за пренебрежение к вере вы не заслуживаете никакого наказания. На каторгу я бы вас отправила исключительно за дурной характер и дурной же глаз. Вы, кстати, в курсе, почему от вас прячут маленьких детей и молоко?…

Комендант внимательно посмотрел на меня, очевидно, пытаясь понять, зачем я валяю дурака, потому как при всех своих недостатках умом обделен не был. Наконец он сухо поинтересовался:

— Морровер, вы что, считаете, что теперь вам море по колено?

— Вы потрясающе верно ухватили самую суть. У вас есть другие предположения?

— Да. Я вызову охрану.

А я–то надеялась, что слишком его разозлю, и он не вспомнит о таком варианте. Ну что ж…

— Не надо, — совершенно серьезно попросила я. — Я отниму еще каких–нибудь пять минут вашего времени. А вот сплетни о нас будут ходить еще не один месяц.

— Не будут. Не будет никаких «месяцев», — жестко отрезал Торрили.

— Все… Так плохо?

— Это не ваше дело, — он наконец обрел почву под ногами и замкнулся. Снова. Мы снова вернулись туда же… Только время не стоит на месте, в отличие от нас.

— Нет, это мое дело. И мое тоже. Я слишком уважаю вас за то, что вы делали — или пытались делать, дабы эти месяцы были, чтобы отхлестать вас по щекам, как мальчишку… Хотя мне этого хочется как никогда в жизни. Скажите мне, в конце концов, разве проблемы форта нельзя решить деньгами?! — я подошла к нему вплотную и рычала, максимально доходчиво излагая свою точку зрения. Навряд ли я стала бы это делать, не будь так ограничена во времени до вызова охраны — рискованнее этого приемов в моем арсенале не было.

— С помощью денег даже вас можно поставить на службу мракобесам, — Торрили поднял руку к переговорнику, недвусмысленно намекая на конец разговора. Я мысленно попросила у Огня убедительности и удачи. Побольше.

И одним молниеносным движением выдернула переговорник из–за уха коменданта.

— Вы соображаете, что делаете? Отдайте сейчас же!

— Отдам. Обязательно. Но чуть позже, — я зажала переговорник в кулаке: — Мне дорого это место больше, чем какое–либо еще, больше, чем то, где я родилась! Я не прожила в нем всю жизнь, но, знаете, еще сегодня мне действительно хотелось это сделать. Это мой мир, и я не дам вам профукать его последний шанс остаться таким, каким он был десятки лет, даже если для этого мне придется действительно надавать вам оплеух! В нескольких днях пути отсюда лежит шанс на огромное состояние, а вы не хотите даже попробовать! Дурак! — я сощурилась и прошипела: — Или — трус?!

— Да что вы вообще понимаете?! — заорал взбешенный комендант, рванувшись ко мне. Рука почти поднялась для удара, глаза с откровенной ненавистью сверлили из–под растрепавшихся волос.

— Все я понимаю! — орала я в ответ, сжимая кулаки. — Что ты трус!!!

— Сучка!!!

— Урод!!!

— Ах ты… — он рыкнул и схватил меня за руку, выворачивая ее за спину. Я не осталась в долгу и с размаху ударила его по щеке, в последний момент усилием воли разжав кулак.

Звук пощечины эхом отразился от мелко дрожавшего от ора оконного стекла, хлесткий и слишком громкий.

Мир замер.

На щеке коменданта пламенело большое, в пол–лица, ярко–красное пятно.

Тишина была хрупкой, почти стеклянной.

— Иногда бывает полезно посмотреть в глаза своим демонам, — мне хотелось услышать чей–нибудь голос посреди этой тишины. Даже всего лишь свой собственный. — Для разнообразия я вытащила на свет ваших — навряд ли это сделает еще кто–нибудь. Вы боитесь, только и всего. Боитесь неудачи, если корабль окажется пустышкой. За разочарованием следует отчаяние, и его иногда по–настоящему тяжело выдержать. Все оно достанется вам, и… И стоит ли эта земля отчаяния, если уже стоила свободы, решать только… вам.

Я повернулась и тихо вышла, оставляя за спиной такую хрупкую, почти стеклянную, тишину.

Глава восьмая

Рут ждала почти под дверью, глядя на меня огромными испуганными глазами.

— Готовы документы? — я подошла к столу, сунула под мышку свой ящик, брошенный впопыхах. Подобрала вещи. Обернулась, вопросительно посмотрев на секретаршу. — Рутта, ты меня слышала?

— Орие… Что там было? — прошептала она, пропустив вопрос мимо ушей. — Вы так орали…

Орали… А что мне было делать?… Не ждать же, пока он вспомнит про охрану.

— Всего–то минуту… — я поморщилась и устало добавила: — Не вздумай кому–нибудь об этом сказать. Достаточно того, что меня уволили, потому что я напоминаю коменданту о не самых лучших мгновениях его жизни. Не хватало еще, чтобы по той же причине уволили и тебя.

— Да, — Рутта слабо улыбнулась, — ты заноза.

— Верно, дочь моя, это входит в мои должностные обязанности… — я распихала по карманам заверенные документы и кивнула: — Ну все, бывай. Дадут боги, еще увидимся.

— Лучше бы ты осталась. Я буду скучать.

— Не сентиментальничай, Рутта, — я вздохнула, расправила плечи и направилась на выход. — Незаменимых у нас нет. Найдется кто–нибудь и мне на замену.

Страшно подумать, что будет, когда она увидит Мертвяка и его щеку. Как минимум ему припишут пылкую страсть к своему главному предмету раздражения — это ведь так романтично! Пусть, пусть… Моя маленькая месть за то, чего мне делать не хотелось — уходить, оставляя за собой всякое отсутствие надежды. Пусть это и жестоко.

Кстати, о надежде.

Я завернула за угол, открыла уже мелькавшую сегодня перед глазами дверь. Уронила Тиссе на стол свой ящик, в гостевое кресло — рюкзак и «байку», и, не останавливаясь, шагнула в проем следующей двери, провожаемая недоуменным:

— Эй, куда?…

Хозяин кабинета был на месте — он стоял возле открытого окна и смотрел вниз, заложив руки за спину. Я аккуратно закрыла за собой дверь и подошла к столу. Бэйсеррон обернулся, приподнял одну бровь в деланном удивлении и бесстрастно поинтересовался:

— Ну как, уговорили?

— Нет, — хладнокровно отрезала я.

— Как — нет? — в его голосе мелькнула растерянность.

— А почему вы были так уверены, что да? Я похожа на Смерть, вбивающую в неразумные головы истинные знания, или Жизнь, озаряющую души уверенностью в свои силы?

— Вы похожи на достаточно квалифицированного специалиста.

— Из–за вас меня уволили, так что вам стоит придумать что–нибудь получше «квалифицированного специалиста».

— Так значит… вы догадались?

— Между нами, от переживаний вы потеряли тонкость интриги, — я сердито посмотрела на него. — Я не настолько тупа, чтобы не понять, кто мог намекнуть Коэни на положение дел, даже если он об этом не сказал. И не сообразить, что меня позвали в овраг затем, чтобы я услышала именно то, что услышала, не смог бы только полный идиот. Вы ведь для этого попались Атке на глаза?