Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий

***

— Даже если всё происходит в его воображении, всё равно это опасно!

— Мы ничего не можем сделать, пойми.

Из-за двери доносились слова спорящих Леварда и Энн, пытающихся разговаривать тихо. Очевидно, что у них совсем не получалось. Кровать мягко давила на спину, а подушка — невесомая, будто из воздуха, — немного смягчала головную боль. Левую руку, к которой вернулась чувствительность, обхватывала бинтовая повязка — от большого пальца до самого плеча, и, несмотря на то, что теперь движения были скованы, Энью всё же был рад, что лечение прошло гладко. За дверью точно разговаривали о нём: своё имя он слышал отчётливее всего. Энью подумал о том, насколько много доставил проблем тем двоим, и что могло произойти, пока он был в отключке. Теперь он понимал, что это был сон, но тогда… он был настолько реальным. Тело послушно спустилось носками на пол и осторожно поднялось, чтобы не было слышно. От ночного страха почти ничего не осталось, разум был чист, как будто его отскребли щёткой с мылом. Энью медленно подошёл ближе к двери, тихо ступая по самым новым половицам, чтобы не скрипнуть. Там, похоже, не заметили, и он, застыв, облокотился на стену, чтобы лучше слышать разговор.

— Думаю, это всё-таки было важно — дожить до завтра, — ухмыльнулся он про себя.

— …Но то, что он собрал так много магии, ещё кричал и… всё остальное — разве это не признаки болезни? — сетовала Эннелим, сменив шёпот на обычные слова. — Мы должны не лечить последствия, а разыскать и устранить причину.

— Даже я не могу выявить причину! — перешёл с ней на один тон учитель. — Помочь ему и прекратить страдания — вот чем нужно заниматься. Это и будет твоим самым важным вкладом, а без тебя мне не справиться, понимаешь?

— Понимаю, учитель, но… — Энн смущалась спорить со стариком, но в этот раз всё было слишком серьёзно. — Что, если то, что случилось, повторится снова? Что, если он не выдержит следующего потока, ведь его сердце уже было на грани? А видения?! Мы оба проводили процедуру и оба видели их, вы не можете отрицать! Да, расплывчато, да, отрывками, но мне было страшно. «Обычным» это никак не назовёшь!

— В той руке действительно что-то было, но… — Левард вздохнул, собираясь с мыслями, — он его уничтожил и, надеюсь, окончательно. Поэтому за это можно не беспокоиться.

— Но…

— Но есть то, что беспокоит меня гораздо больше, — перебил её в ответ старик. — Во-первых, когда он просил нас не трогать руку, не лечить и оставить как есть, был ли это Энью или кто-то говорил за него? Если второе, то… честно, я не настолько знаком с магией или воздействием подобного уровня. И это никак не могла быть та девушка, она погибла у меня на глазах. А во-вторых…

— А во-вторых, сама девушка и дуэль, после которой всё и началось, я права? — Энн состроила гримасу, показывая, что учитель говорит очевидные для неё вещи. — Да, она сама тоже показалась мне необычной. Одежда точно с Севера, может даже из-за гор, но меч — слишком лёгкий и необычный по форме, ещё слуга, означающий знатность рода, и татуировка… от неё мурашки по телу.

— Она не оговорила условия дуэли… Может, нарочно? — Левард облокотился на стену и взялся за бороду, как делал всегда, когда напряжённо думал. — Да не может быть. Я уверен, мы оба с первого взгляда поняли, что она опытный воин — но так ставить свою жизнь под удар…

— Я бы и не сказала, что она ставила. Весь бой шёл по её правилам, но в конце… — она хмыкнула, прикрыв рот ладонью, чтобы быть потише, — Просто мой друг — мазохист!

— Ладно, твоя взяла, — сдался Левард. — Ситуация сложная, и, думаю, можно пойти на любой риск. У тебя ведь есть предложения? — Энн помедлила, набираясь смелости.

— Я собираюсь найти Её.

***

Они давно ушли, а Энью всё продолжал стоять, ни двигаясь с места, то ли от шока, то ли от усталости. Вдруг Энн что-то знает, раз решилась на такой шаг, вдруг… она жива? Эта мысль не покидала его с той самой секунды, но когда Энн сказала её вслух, она и правда стала иметь смысл. Один этот факт менял всё на корню — всю фальшивость и подлинность его чувств, всё его безумие. Да, он осознавал своё безумие — «осознавать» было последним, что он мог делать сам. Сквозняк потянул его встать с места и пойти вниз — пойти хоть куда-нибудь, может, для того чтобы выпить и забыться ещё на несколько дней, успокоить метания сердца. Он словно видел, как перепутаны, зажаты в клубок воспоминания, выдающие вместо размышлений комки самый несвязных мыслей, но, по правде, боялся его распутать, боялся последствий. Он определённо… потерялся, как те дети из города, о которых Энью много лет назад рассказывал отцу и которых он обещал найти. Теперь ему предстояло нечто гораздо более сложное — найтись самому. «Ты не един с собой» — кажется, эти слова наконец-то обрели для него смысл.

В комнате было холодно, и Энью, морщась, подставил лицо пробивающемуся из-за крыш солнцу. Хотелось выйти на улицу, лечь на мостовую, подставив всё тело тёплому свету, и просто наслаждаться, ничего не делая. После ночной дрожи этого требовал сам организм, пустующий после того, как из него вытащили всю магию. Энью накинул тёплый плащ и захлопнул за собой дверь. Ноги немного тряслись, но немного походить — и это пройдёт. Он медленно спустился в таверну по узким ступенькам, скрипя половицами и придерживаясь за стену. В зале царила обычная утренняя тишина.

— К поражению приводит ограниченность, Энью.

Она сидела там же, где и раньше, напротив всё такого же молчаливого слуги, и на её руках… там не было ран. Ещё более красивая, серьёзная, бесстрастная.

— Мир пластичен, как глина — неподатливая, тяжёлая, но не твёрдая, — а, значит изменяем. Но чтобы лепить что-то из него, сначала нужно вылепить что-то из себя. Заглянуть внутрь — и осознать, принять, переделать или оставить как есть, уничтожить и собрать заново или дополнить.

Энью затрясло, глаза наполнились испугом и слезами. Как она может быть здесь, как она может быть жива? И… даже если так, почему её не заметили Энн и Левард, которые прошли здесь пару минут назад?

— Костёр, разожжённый в лесу, не знает, что случайный порыв ветра в нужную сторону может и потушить его, и превратить в бушующий лесной пожар. Птенец, выброшенный из гнезда, либо взлетает, либо падает на землю и погибает. Всего одно событие — неважно, случайное или нет, кардинально меняет будущее, но каким именно оно будет, решать только тебе самому.

И всё же она была здесь, целая и без единой царапины. Ни на один вопрос не было ответа, но это больше его не волновало. То, что она жива, означало избавление от кошмаров, означало, что он… не убийца.

— Человек сам ставит себе внутренние барьеры, не дающие идти вперёд. Их можно сломать — критической ситуацией, переосмыслением или силой воли, но проходов, спрятанных за ними, несколько. Одни ведут в отчаяние, безумие, разложение. Пока твой разум слаб, что-то другое, порочное, более сильное будет занимать его, навязывая свои желания и уничтожая и так изломанную волю. Другие ведут в становление чем-то новым и в осознание себя, в понимание, чего ты стоишь, и чего ты будешь стоить.

Энью упал на колени, не в силах больше держаться на ногах. Сейчас она была его миром, она была тем, ради чего он проживал каждую секунду, и он благоговейно смотрел, смотрел прямо в эти глаза цвета белого солнца, прожигающие светом каждый сантиметр сознания.

— Твои причины, твои цели, твои принципы — эти три составляющие в моменте делают из тебя того, кем ты являешься. Причины — это ради кого или ради чего ты сражаешься. Это может быть любая вещь, вера, любовь, религия, желание, план или перспектива, твоя подруга или твой учитель — главное, чтобы это отзывалось эхом и в голове, и в сердце. Необходимо понимание важности и готовность идти на жертву ради этого — именно после осознания поражения приходит победа.

Он смотрел, как грациозно она встаёт, поправляет накидку и идёт к нему. Он слушал её завораживающий голос, уносящий от всех проблем, оставляющий только девственно чистый звук, но не слышал, что она говорит.