Боярин Осетровский (СИ) - Костин Константин Александрович
Судя по вскользь брошенному взгляду, Морозов рассматривал возможность нападения на меня. Но, видимо, после сегодняшней неудачи у него начала прорезаться первая извилина, и он понял, что четыре стрельца против десятка охотников — так себе расклад.
— Иди сюда, — махнул я рукой холопке. Девушка, настороженно покосившись на бывшего хозяина и, не менее настороженно — на нынешнего, мол, не меняю ли я хрен на редьку, подбежала к своему разлюбезному Мишке и осторожно взяла его за руку.
Мы вышли за ворота и двинулись к моей карете. Мои люди попрыгали на лошадей — «мои люди», приятно звучит — только Мишка со своей любимой остался стоять, глядя на меня с забавной смесью испуга и вызова.
— Куда нам теперь…
— Викентий Георгиевич, — тихо прошептал Нафаня.
—…Викентий Георгиевич?
— Ко мне, во владение. Ты мой слуга…
— А…
— Кто ты?
Мишка с некоторым трудом выговорил;
— Я ваш слуга.
— А раз так — должен в моем доме жить.
— А Аглаше… Аглаша моя?
— Жена с мужем должна жить.
Смысл этой моей фразы Мишка-Филин понял не сразу, а когда все же понял — расплылся в улыбке. Анимешной такой, когда глаза почти закрываются, превращаются в две полукруглые щелочки.
— И замуж ей разрешишь?
— Да кто ж вольной женщине запретит?
Эту фразу молодожены переваривали еще дольше. Зато как переварили… Будущая бывшая холопка радостно завизжала — а потом завизжала еще раз, когда Мишка подхватил ее и подкинул в воздух. Здоров, чертяка, она же на полголовы его выше.
Подъехал на коне Нафаня, во взгляде которого определенно присутствовало уважение. Старый охотник снял шапку:
— Где же вы таким уловкам научились, Викентий Георгиевич?
Я открыл дверь в карету:
— В Разбойном Приказе.
Глава 22
— Купи мне ветошник.
Я высунулся из кареты и бросил одному из своих охотников монетку. Я сорвался на выручку Филину и его зазнобе даже не позавтракав — сначала визит моих охотников, потом сразу поехали к Морозовым — а сейчас уже и полдень прошел. Желудок тактично — пока тактично — намекает, что пора бы чего-нибудь в него забросить. Перед моим мысленным взором плыли пирожки, гамбургеры, блины, пиццы… Вот именно пиццы мне и захотелось. Понятно, что здесь ее нет — потому что нет помидоров и, как следствие, кетчупа — но зато есть пирожки-ветошники, которые с успехом эту самую пиццу заменяют.
— Держи Викентий Георгиевич.
Правда, если быть совсем честным — эти открытые пирожки, в начинку которых клались всякие обрезки и остатки, больше напоминали не настоящую пиццу, то есть — итальянскую, а ту пиццу, которую нам продавали в школьном буфете: небольшая лепешка из толстого теста с начинкой, залитой майонезом. Здесь, правда, майонеза не было, но, в отличие от всех прочих разов не пожалели сыра.
Ммм… мясо, соленые грибы, огурцы… Мням, вкуснятина!
Надо будет потом спросить, у кого из уличных торговцев купили и взять у него еще на пробу.
Не скажу, что мои охотники сразу прониклись ко мне уважением. Все же, чтобы молодому парню заслужить уважение у старых, повидавших и прошедших всё, мужиков, нужно что-то повесомее, чем обвести вокруг пальца возомнившего о себе дурачка-боярича. Но определенное уважение в их взглядах присутствовало. Вернее, не то, чтобы уважение, скорее, этакая толика гордости, каковая присутствует у подчиненных, если им достался начальник, которым можно похвастаться. Или хотя бы прихвастнуть. В общем, из категории «Ну, этот… новый» я перешел в категорию «Наш-то…». Не знаю, что послужило причиной этого перехода — может, то, что я без слов рванулся выручать молодого Филина, может, то, что я не оставил Морозовым его девушку, может, то, как я смог выцарапать ее у Морозова-среднего… А может — все сразу, включая мою прежнюю службу в Разбойном Приказе. Возможно, охотники и сами не смогли бы сформулировать причину своего уважения ко мне — если оно, конечно, мне не примерещилось. Вероятно, с уважением точно так же, как с любовью: «Если ты подробно и аргументировано можешь объяснить, за что ты любишь человека — значит, ты его не любишь».
У нас в институте преподаватели у студентов тоже делились на категории: от «ну этот…» до «Иван Петрович». Хотя нет — особым признаком уважения были прозвища. Которые были у самых уважаемых преподавателей, и которые переходили от курса к курсу, от поколения студентов, к поколению. Забавно: прозвища были у тех, кого студенты уважали — и у тех, кого терпеть не могли. Впрочем, отличить одного от другого было нетрудно — понятно, что человека с прозвищем «Железный Граф» уважают немножко побольше, чем того, кого между собой называют «Свистком». Или вот был у нас один преподаватель…
На этом месте размышлений мы доехали до терема и нить рассуждений прервалась.
Вышедшему навстречу Ржевскому я приказал обеспечить новоприбывших охотников местом и едой, а сам зашагал вперед, выпрямив спину и постукивая посохом по половицам. Сами понимаете — для боярина посох просто необходим. Правда, когда мы приехали к Морозовым, я его забыл в карете, возможно, еще и поэтому боярич так наглел — не признал во мне равного. А, может, он просто дурак.
— Викеша…
— Потом, Клава, потом.
— Викентий Ге…
— Потом, Мурин, потом.
Мне нужно было. Мне нужно было дойти до…
Она на месте.
Скрипнула, закрываясь, дверь, и я привалился к ней спиной. Чувствуя себя так, как будто, мой позвоночник, до этого натянутый в струну, резко ослаб.
Из разжавшихся пальцев выпал посох, с грохотом упавший на пол и покатившийся.
Аглашка обернулась:
— Викешенька!
Знаете, вот этого сияния влюбленных глаз, мне было достаточно для того, чтобы вновь вернулись исчезнувшие было силы и энергия.
А вы что подумали, что я из-за стычки с Морозовым так разнервничался, что еле до комнаты Аглашки дошел? Да ехал бы он лесом — я с взрослыми и влиятельными боярами разговаривал на самые серьезные темы и не боялся. Просто этот су… впрочем, не будем оскорблять его маму… сам того не зная, умудрился угодить в самое мое больное место.
В мою любимую скоморошку.
Да, перечисляя всю ту грязь, которую он собирается сотворить с девицей Мишки-Филина, он вовсе не имел в виду мою Аглашку. Но зовут-то их одинаково! А фантазия у меня чересчур хорошая, и, как выяснилось сегодня, это не всегда в плюс — я сразу представлял себе то, что он выплевывает… или слово «выблевывает» было бы правильнее?… и мою душу заливала чернота беспомощности и страха. Только не за себя. За Аглашку, за ту, которая мне дорога. Я начала страшно бояться того, что однажды ей будет грозить вот это вот все — мало ли мерзавцев на свете — а я… Я не смогу ей помочь.
Но вот, стоило мне ее увидеть — и вся эта чернота тут же испарилась.
— Аглашенька!
Я не плачу, нет! И даже не собираюсь! Как же она мне дорога!
— Викешенька!
Острые плечи под тонкой тканью домашнего сарафана… Пальцы ерошат короткие волосы моей девчонки…
— Викешенька…
— Аглашенька…
Губы скользят по лицу, беспорядочно целуя всё… всё… всё… И уже непонятно, кто кого целует, кто кого обнимает…
Посреди комнаты стоят два человека. Два человека, которые любят друг друга. И только стук двух сердец слышен.
Тук-тук-тук…
Тук-тук-тук…
Тук-тук-тук!
Да кто там в эту, трижды забытую богами, дверь долбится!
Я с сожалением оторвался от Аглашеньки, она, с по-прежнему закрытыми глазами, тянулась губами к моему лицу, целуя там, где доставала, и… Я быстро чмокнул ее в обнаженное плечико… когда это мы успели?… и двинулся к содрогавшейся от стука двери. За моей спиной раздался тяжелый вздох. Такой сладкий… что я чуть было не развернулся. Нет, под этот стук я не могу…! Ну, в смысле — целоваться. Мы ничего больше не собирались делать. Не собирались. Наверное.
За дверью обнаружился Мурин, мое оружие массового поражения. И, честно говоря, у меня было сильное желание поразить его посохом по лбу. Ну что там за суперсрочное дело такое⁈
Похожие книги на "Боярин Осетровский (СИ)", Костин Константин Александрович
Костин Константин Александрович читать все книги автора по порядку
Костин Константин Александрович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.