Продвигаясь по пустоши на север, Фонси опять приехал в лес и последние два дня шёл по лесу, ведя осла под уздцы, а на ночлег выкапывал норы, достаточно большие для себя и Горошка — умный ослик был приучен большую часть ночи спать лёжа. И вот теперь, подтянув штаны, хоббит вернулся в нору, закутался в плащ, привалился к хрипло сопящему во сне ослу и опять уснул.
— Ты что это, господин старший полусотник, нас за местных принял? — Фонси вытянул руку ладонью вперёд, закрывая болъшецу дорогу. — Союзников не опознаёшь? Отзови-ка своих людей.
— Чего-то я не припомню у нас в союзниках Большой Кучи Половинцев, — отозвался высокий большей, в остроконечном крылатом шлеме и в чёрном налатнике с белым деревом на груди. Знаком он приказал отряду держаться позади, а сам подошёл поближе к Фонси.
— Мы гвардия Артедайна, — сказал Фонси, нарочито по-артедайнски делая ударение на каждый слог, так, что слова его звучали с высокомерной ленцой, — у нас знамя со скипетром и башней за особые заслуги.
— Чего-то я не припомню в гвардии Артедайна подобной мелочи, — скривился старший полусотник, — да и самой-то гвардии Артедайна не припомню. Ты не путаешь, мелюзга?
— Это ты нас не заметил из-за разницы в размерах, — холодно объяснил Фонси, — но вы-то все огромные, как скалы, где вас носило, когда старик Зима взял Северск?
Это несправедливое, но, похоже, знакомое обвинение сбило гондорца с толку. Он задумчиво покрутил ус.
— Со скипетром и башней, говоришь? — сказал он, смягчаясь. — Ну ладно, на ангмарца ты и впрямь не похож, а на артедайнца — ещё как, кроме роста. Вы откуда и куда путь держите?
— Я у тебя, господин старший полусотник, твоих приказов не спрашиваю, и ты будь любезен мне такое же вежество оказать, — нахмурился Фонси, — и ступай себе мимо, куда сам шёл.
— Больно уж ты, как я погляжу, грозен, — усмехнулся гондорец, — ну да ладно, с твоим ростом иначе затопчут. Я тебя, мужичок-с-ноготок, запомню, может, ещё и встретимся.
Фонси проснулся оттого, что рядом зашевелился Горошек. Светало, дождь кончился, и небо почти очистилось.
Хоббит наскоро позавтракал остатками позавчерашнего кролика — из взятых с собой запасов у Фонси оставалось только несколько горстей сухарей да раскрошившегося твёрдого сыра, и хоббит начал добывать себе пропитание при помощи пращи. Кролики в здешних местах водились знатные — огромные, раза в полтора-два больше ширских, и прыгучие. Тёмное мясо отлично шло с незнакомыми Фонси красными кисловатыми ягодами, росшими здесь в изобилии — многие поляны были ими просто усыпаны, и Горошек с удовольствием ел их прямо с жёсткими ярко-зелёными листочками.
И снова в дорогу. Лес поредел, сменился высокой пожелтевшей травой, кустами и небольшими рощицами. Здесь по холмам бродили здоровенные, в полтора раза выше Фонси, бурые мохнатые коровы. Они совершенно не боялись ни Фонси, ни Горошка; разрешали подходить близко и гладить. Фонси подумал было разнообразить стол парным молоком, но потом не решился, коровы были всё-таки дикие.
— Кто их, коров, знает, что им в голову взбредёт, — сказал он Горошку и пересказал ему вкратце слышанную от Шельмеца байку о том, как Шельмец пошёл раз ночью с друзьями коров ронять — это у них шутка такая была: подойти к корове на лугу и пихнуть её как следует, чтобы она упала — и Шенти подговорил Гуго Хвастолапа пихнуть быка. То-то Гуго потом побегал от этого быка.
— Поднимайся давай, утро уже, — Фонси похлопал осла по серому крупу. Горошек не двинулся с места, только приподнял голову и несколько раз кашлянул.
— Что с тобой? — испугался хоббит, но осёл, как обычно, ничего не ответил — он только лежал и хрипло дышал, и что-то булькало у него внутри. Вставать он отказывался. Только попил тёплой воды из котелка и снова положил голову на землю.
Фонси просидел рядом с Горошком весь день. Ослику становилось всё хуже и хуже; он не хотел ни есть, ни пить, из его ноздрей сочилась буро-зелёная гадость, которую хоббит смывал смоченной в тёплой воде тряпочкой. Печальные большие глаза Горошка потускнели, серые бока вздувались и тяжело опадали в такт хриплому дыханию.
— Горошек, — гладя длинные бархатные уши, говорил ему Фонси, — ты, пожалуйста, поправляйся. А то, понимаешь, Горошек, я очень далеко от дома, и мне ещё исхлюп знает сколько идти на этот Север к этому самому Душителю, и ты мне очень нужен. И ты не думай, это не из-за сумок, что там осталось в этих сумках, лёгкие совсем, я их и сам понесу. Просто ты тоже из Шира, и ты всё понимаешь, и надо же мне с кем-то разговаривать по дороге, а то я не знаю, что со мной будет, Горошек, ты понимаешь? Я знаю, что ты понимаешь. Так что ты, мой хороший, полежи сегодня, отдохни, а завтра просыпайся бодрый и здоровый, ладно? Вот и хорошо.
Ночью Фонси спал беспокойно, то и дело просыпаясь, чтобы проверить, дышит ли Горошек, и вытереть ему нос. Горошек дышал хрипло и с бульканьем, но хуже ему вроде бы не становилось. Засыпая последний раз перед рассветом, хоббит был почти уверен, что к середине следующего дня ослик выздоровеет.
Фонси проснулся, когда солнце стояло довольно высоко в небе, встрепенулся и сел. Хриплого дыхания не было слышно — наверное, решил Фонси, Горошек уже поправился и куда-то отошёл попастись. Но когда хоббит осмотрелся по сторонам, он увидел, что Горошек никуда не уходил. Он лежал там же, где и вчера, вытянув шею, уже холодный и закоченевший.
— Я во всём виноват, — всхлипывал хоббит, ожесточённо работая лопатой. — Надо было тебя оставить с Элрохиром, чтобы он отослал тебя в Шир. Уйти одному. Но я даже и не подумал! Не хотел идти один. А надо было. А вот теперь ты тут останешься, а я всё равно буду один... зачем ты умер, а? Зачем? Это я тебя не уберёг, это ты из-за меня простудился!
Засыпав землёй нору, ставшую теперь могилой, Фонси долго не хотел уходить с неё, и только когда понял, что иначе ему придётся здесь же рядом и заночевать, пошёл дальше на север, туда, где за холмом снова виднелся лес.
Ночью ему приснился Горошек — мёртвый, страшный, с оскаленными зубами и укоризной в глазах. Потом осёл куда-то пропал и появился старый собеседник — хоббит, похожий на пустоградское изваяние.
— Ты не виноват, — сказал он Фонси. — Когда вы были у работорговца, за ним не ухаживали как следует, не вытирали после дождя. Он тогда простудился. Ты ничего бы не смог поделать, даже если бы отпустил его с эльфом.
— Кто ты? — спросил Фонси. — Ты мне уже снился.
— Я такой же, как ты, скиталец вдали от родного Шира, — печально ответил каменный хоббит и вдруг качнулся куда-то и пропал, а вместо него стояла перед Фонси толпа незнакомых хоббитов. Большинство их выглядело вполне по-хоббитски, только иные казались кто слишком темнокожими и малорослыми, кто, наоборот, чересчур длинными и странно бледными, а ещё кое-кто — слишком для хоббитов громоздкими. Одежды же такой, как у них, Фонси не видывал никогда. Жилеты, шапки и нарукавники из толстой, негнущейся кожи, с нашитыми железными пластинками, а под ними — грубые рубахи из серого некрашеного сукна. На ногах у многих были грубые кожаные башмаки, за поясами — длинные кривые ножи, а за плечами — луки и тулы со стрелами. Фонси опустил руку на собственный пояс и обнаружил, что у него тоже есть нож. Именно этим ножом Фонси совсем недавно подрезал троих из напавших в темноте большецов.
Хоббиты смотрели на Фонси внимательно, настороженно и тревожно. Фонси встряхнул головой. Почему они показались ему необычными? Все самые настоящие широкие хоббиты, по многим и не скажешь, какой в них крови больше — бледношкуров, шерстелапов или крупней. Вот только мы очень далеко от Шира...
