Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес"

— Что, детинушка, столбом стоишь? Молишься, али мошну потерял? Много ли утеряно?

Обернулся Хвак на дребезжание — прохожий со спины подоспел, старенький дедок. На голове шапка, белая с черным, которые паломники носят, в знак уважения к своим богам — Хвак не раз таких видел, через их деревню паломники часто проходили… Паломники — люди праведные, чистые… И путешествуют много, с богами разговоры ведут, стало быть — умные. Обрадовался Хвак: вот кто ему поможет, туман в голове рассеет!

— Доброй тебе дороги, отче! — Хвак поклонился вежливо, со всем уважением к старости святой.

— И тебе того же, внучек. Денюжки считаешь?

— Ды… не без того. Слушай, дедушка, а у тебя есть деньги при себе?

— Че… чего?.

— Ну… монеты! Кругели там, полукругели? Давай посмотрим, какие у тебя?

Так и затряслись у деда коленки, стоит, ртом пустоту подглатывая…

— По… пощади, сынок… нет у меня…

— Как — нет? — Изумился Хвак и на деда взирает вытаращенными глазами, поверить ему не в силах. Как это у него нет, когда кошель к поясной веревке подвязан?.. Был подвязан, а теперь его старик под жреческий балахон засунул? Хвак поозирался — нет никого вокруг! Ни людей, ни зверей, ни демонов — чего он так испугался, паломник этот?

— Кого ты боишься дедушка, чего ты прячешь? Тут ведь нет никого, ни одной живой души поблизости?

Понял дедок, что — да, чистую правду святотатец речет: нет никого в округе, нечего и надеяться на защиту, на спасение… Бряк на колени и дальше бороденкой в пыль валится, слезы туда роняет. Да только пыль зело густа и высока: туда кувшин вылей — тотчас впитается и даже грязи не образует, а немного погодя и до прежнего состояния высохнет…

— Не губи, сынок, возьми все, что есть, только не губи! Не мое это добро, храмовое!

Видит Хвак — дело как-то не в лад поворачивается, умом тронулся старец, не иначе…

— Вставай, дед, ты чего? Может, воды тебе? Я поищу, где-то тут ручей неподалеку, водицею потягивает…

Нет, завывает старик, в пыли перед ним валяется… И осенило вдруг Хвака: старый пень за лихоимца его принял, за татя дорожного, за разбойника!

— Дурак ты, дедушка! Я как лучше хотел — а ты вон что! Ну и жри свою пыль, коли так, а я дальше пойду! Эй, дед! Слышишь? Уйду ведь, ежели не опомнишься?

Была у Хвака надежда, что незнакомец сей попутчиком ему станет, добрым собеседником, что пойдут они себе по дороге и будет он старцевым словам внимать, почтительно и с благодарностью, мудрость человеческую впитывать в себя… Опять же, денежному счету учиться… А он — вон как! Ну, и лежи себе, на доброе здоровье!

Пошел Хвак дальше. Идет, куда прежде шел, а сам нет-нет, да и оглянется: дорога-то прямая, ровная уложена, далеко по ней видно и вперед, и назад! Одним словом, немного времени спустя — дождался Хвак сего мига — богомолец поднялся на ноги и порысил в обратную сторону, пыли с себя не отряхнув.

Эх, досадно Хваку, что такая несуразность вышла с попутчиком, но тут уж ничего не поделаешь, старые мозги не омолодишь!

Был осадочек на душе, да смахнуло его напрочь теплым ветерком и птеровым щебетаньем из окрестных трав. Давно ли снег с полей стаял — а они уж по колено и выше стоят, травы-то! Скоро ведь косить! Ишь, как птеры луговые раскричались! Это уж не щебет… Видит Хвак — мизгач прямо через дорогу шмыгнул, но не на птеровый грай, а наоборот! И без добычи в зубах! Стало быть, кто-то нарушил покой звериный да птеровый, стало быть, обретается кто-то в кустарнике в придорожном… или прячется… Хвак идет, а сам головой крутит: ну чего прятаться, от кого прятаться? До вечера далече, места обжитые, а он, Хвак, мирно идет, никому никаких угроз не выкрикивая! Никогда не думал он и не предполагал, что за пределами его родной деревни столь странные и непонятные люди живут! Нипочем не угадать — что они будут делать и говорить, когда с ними столкнешься! Взять, хотя бы, старика-паломника… чего он там себе удумал?

Хвак все правильно приметил: стоило лишь ему с кустами поравняться, как вышли оттуда трое, вышли и дорогу Хваку заступили. Боги милосердные! Так он их всех знает: посередке рыжий Огонёк, ошую от него — Петля, одесную — этот… Хрустень. А у Петли-то — ох, как рожу разнесло: и синяя она, и красная, и с кровоподтеками. При этом все трое веселы, довольны чем-то…

— Ну, что корова деревенская, — встретились мы с тобой! Небось, не чаял и увидеть? Петля, поздоровайся с благодетелем!

Маленький Петля расхохотался зловеще, одним горлом, стараясь не шевелить разбитым ртом — все одно побежала с губ кровь мелкими капельками, а сам подступает к Хваку, — аж трясется весь от сладкой злобы — медленно приближается, и в руке у Петли небольшая секира, какие в городах носят: в настоящем бою такая почти бесполезна, однако на ночных улицах, противу случайных грабителей — очень даже хороша! И уж искромсать в куски безоружного увальня — вполне пригодна.

Петля надвигается на Хвака, но и двое сообщников его, Огонек с Хрустнем, не отстают: чуть раздвинулись по сторонам, чтобы друг друга случайно не зацепить, не ранить, и — к Хваку! Хрустень с кинжалом, а у Огонька одноручный меч, но он его рукоять в две ладони ухватил, чтобы, в ущерб увертливости, ударить сильнее. И действительно — сражаться-то не с кем, для того, чтобы сего жирнобокого юнца на ломти нарезать — ловкости особой не требуется!

И тут дошло до Хвака, что никакие они ему не друзья, что они все трое с самого начала были заодно, и что… Так вот они какие, морочники!.. Значит, правду в таверне про них угадали!.. На деревенских завалинках односельчане Хвака часто рассказывали былины и небылицы о городской да дорожной жизни, о том как демоны неосторожных путников подстерегают, о том как морочники облапошивают доверчивых… Теперь вот эти — убить его хотят… за то, что он ненароком помешал им обман творить… Но он же не знал… А знал бы — сразу побежал бы прочь во весь дух… благо, что теперь он при сапогах…

И страшно Хваку, что трое убивцев к нему с оружием подходят, и обидно, что душой и сердцем поддался на обман, а они — вон какие оказались… Как же теперь быть? Руками отталкивать — так руки посекут, а потом и его самого… Прощения попросить — но у Хвака даже и язык от волнения отнялся… и высох весь…

И через предсмертный страх такая внезапная чистота и ясность в голову Хвакову вошла, что все вокруг легко постижимым стало, любую мелочь он запросто различает: ранняя стрекозка над травой трепещет, у Огонька из под левого сапога белый камешек выпрыгнул и в лужицу булькнул, на небе мелкие тугие облачка бегут, а высоко над ними — иные, бледные, словно разлохмаченные, на месте стоят… А сердце стучит в грудь и почему-то в виски… Стрекозка вдруг метнулась к Хваку, чуть об пузо не ударилась и исчезла куда-то… И показалось Хваку, что глазки у той стрекозки знакомого ярко-синего цвета… Где же она?.. Хвак ерзнул глазами по животу и груди — нет стрекозки, только цепь на нем вместо кушака…

— А-а-а! Обманывать! Тигут, да!? А сам — морочник!? Морочник, да?

Хвак и сам не понял, как это ему так удалось — одним рывком цепной узел растребушить, чтобы цепь с себя снять и вместо оружия на руку приладить! Но все словно бы само собой вышло: как махнет Хвак цепью — так сразу Петля от него и отлетел на пять локтей, а только вместо лица у него каша кровавая, а сам Петля недвижим лежит.

Среди троих морочников кабацких умнее и опытнее всех был Огонек, их вожак: уж кто-кто а Огонек сразу понял, что после этакого удара Петли больше нет среди живых, помер Петля и помучаться не успел… Это с одного удара! — осторожнее бы надо… Огонек сразу же прыг на полшага назад, Хрустня с кинжалом вперед себя выпустив, а сам меч в левую руку перехватил: левая у него главная рука, с нею будет проще открытую шею подстеречь, а Хрустень пока этого верзилу на себя отвлечет — все одно его кинжалишка тут бесполезен… Верзила с Хрустнем расправится, а он, Огонек, с этим… как его… с Хваком!

Но не суждено было исполниться Огоньковым хитростям, ибо цепь намотана была в один виток на Хвакову ладонь, и свободная ее часть была в два локтя длиною… Да еще и у самого Хвак ручищи едва ли не до колен, а росту Хвак огромного… Свистнула цепь — и полбашки у Огонька словно и не было! Хоть и умен был Огонек — но и его долгожданная смерть добыла, хоть и глуп был Хрустень, соратник и подельник Огонька, но и до Хрустня дошло, что его очередь следующая!