Проклятый Лекарь (СИ) - Молотов Виктор

Он все не успокаивался и хотел показать мне пациента.

— Говорит, что вы единственный, кто её понимает, — продолжал Сомов. — Даже намекнула, что может пожаловаться мужу, если мы пришлём к ней кого-то другого. А нам сейчас конфликт с главным спонсором совершенно не нужен.

Я попытался незаметно смахнуть фамильяра, делая вид, что поправляю воротник. Нюхль, проявив чудеса акробатики, увернулся и перепрыгнул на другое плечо.

— Она даже Морозову звонила, — Сомов наконец обернулся ко мне. — Лично требовала, чтобы вас назначили её лечащим врачом. Знаете, что он мне сказал? «Если Пирогов так нравится пациентам, значит, он делает что-то правильно. Выполняйте».

— Угу, — ответил я, наблюдая, как Нюхль перешёл к следующему акту. Он картинно схватился за своё несуществующее горло, его челюсть отвисла, а зелёные огоньки в глазницах начали медленно тускнеть, изображая предсмертные конвульсии.

Я мысленно аплодировал его актёрскому таланту, одновременно проклиная его на всех известных мне мёртвых языках. Он не просто показывал. Он кричал мне без слов: «Там, наверху, умирает! А ты идёшь к этой симулянтке!»

— Десять минут твой умирающий подождать не может? — шикнул я на него. — Сейчас отделаюсь от них и пойдём!

Нюхль на мгновение замер, прекратив свою пантомиму. Его зелёные огоньки задумчиво моргнули. Он словно прислушался к чему-то далёкому, оценил ситуацию, а затем… уверенно закивал головой. Мол, да, хозяин, минут десять-пятнадцать у нас в запасе есть.

— Вы меня вообще слушаете, Пирогов? — Сомов остановился так резко, что я едва не врезался в него.

— Да, конечно, — я быстро вернулся к сути разговора. — Золотова. Требует меня. Звонила Морозову. Уже рассказывает о новой жалобе.

— Именно! — Сомов разочарованно покачал головой. — Теперь у неё мигрирующие боли в сердце. Вчера кололо слева, сегодня, видите ли, справа, а завтра, я не удивлюсь, если заболит где-нибудь в пятке. И знаете, что? Она уверена, что это редчайшее заболевание, о котором она прочитала в каком-то дурацком дамском журнале. Идите, Пирогов. И сделайте что-нибудь.

Палата Золотовой утопала в цветах.

Огромные букеты роз стояли в хрустальных вазах, их сладкий аромат смешивался с запахом дорогих французских духов. На прикроватном столике, рядом с модным журналом, стояла тарелка с нетронутыми пирожными и ведёрко со льдом, в котором охлаждалась бутылка шампанского.

Больничная палата? Нет. Будуар скучающей аристократки, которая нашла себе новую, увлекательную игру — игру в «загадочную болезнь».

Елизавета Золотова лежала на кровати в пеньюаре цвета слоновой кости, листая глянцевые страницы.

— Доктор Пирогов! Наконец-то! — она отбросила журнал и театрально всплеснула руками. — Я знала, что вы придёте! Я чувствовала! Эти другие врачи… они совершенно меня не понимают! Они видят только анализы, а не мою тонкую, страдающую душу!

Я активировал некро-зрение.

Её Жива сияла ровным, здоровым, почти наглым светом. Никаких отклонений. Разве что лёгкое, едва заметное помутнение в районе печени — последствия вчерашней бутылки шампанского, не иначе.

— После вашей терапии мне стало гораздо лучше, — продолжала она, — но появились новые, ужасные симптомы! Сердце колет то тут, то там, особенно когда я смотрю грустные фильмы! А вчера, представляете, у меня случилась одышка, когда я пыталась выбрать между двумя бриллиантовыми колье! Это же верный признак сердечной недостаточности!

Она продолжала перечислять свои «симптомы» — от мнимой аритмии до воображаемой одышки после подъёма с кровати. Я кивал, делая вид, что внимательно слушаю и глубоко сопереживаю, пока Нюхль, невидимый и неугомонный, не начал новое представление.

Он снова показал наверх, отчаянно замахал всеми четырьмя конечностями и с драматическим стуком рухнул «замертво» на шёлковую подушку, изображая самую мучительную агонию, на которую был способен скелет ящерицы.

И тут меня осенило. Мне нужно было убрать её из палаты. Под любым предлогом. Мне нужно было наверх.

— Вам определенно нужен свежий воздух, — перебил я её поток жалоб. — Прямо сейчас.

— О! — глаза Золотовой загорелись. — Вы хотите прогуляться со мной по саду? Как мило! Но я так слаба, я едва могу подняться с кровати…

— Каталка, — быстро нашёлся я. — Это новая терапевтическая методика из Швейцарии. Динамическая оксигенация. Перемещение пациента на свежем воздухе в горизонтальном положении улучшает циркуляцию крови и… стимулирует выработку эндорфинов, гормонов радости.

— Каталка? — она приподняла идеально выщипанную бровь. — Как необычно! Обожаю авангардные методы лечения! Все мои подруги будут в шоке, когда я им расскажу! Скорее, доктор, везите меня!

Кажется, я нашёл способ попасть наверх.

Я с самым серьёзным и профессиональным видом помог Золотовой пересесть с кровати на каталку, аккуратно укрыв её ноги пледом.

— Очень важно, Елизавета Аркадьевна, чтобы ваше тело находилось в строго горизонтальном положении, — вещал я с авторитетом в голосе. — Это обеспечивает равномерный приток кислорода ко всем органам и способствует гармонизации потоков Живы.

— О, как интересно! — проворковала она, с восторгом глядя на меня.

Как только мы выехали в коридор, вся моя врачебная солидность испарилась. Я припустил со скоростью курьерского поезда. Колёса каталки взвизгнули на повороте, а пациенты в полосатых пижамах и медсёстры в накрахмаленных халатах в ужасе шарахались к стенам, провожая нас ошарашенными взглядами.

Золотова, вместо того чтобы испугаться, пришла в полный восторг.

— Быстрее, доктор! Ещё быстрее! — визжала она, придерживая свои растрепавшиеся локоны. — Я чувствую, как жизненные силы возвращаются ко мне! Это лучше любого шампанского!

Нюхль был моим личным призрачным штурманом. Он не просто указывал путь. Он появлялся на мгновение у нужного поворота, отчаянно махал когтистой лапой, а затем исчезал, чтобы материализоваться уже у следующей лестницы. Мы работали как слаженная, безумная команда: он — навигатор, я — тягловая сила, а Золотова — драгоценный, но совершенно бесполезный балласт.

— Осторожно! — взвыл санитар, выкатывая из-за угла тележку с грязным бельём. Он едва успел отскочить, уронив полное судно, которое с грохотом покатилось по кафельному полу. — Психов везёте⁈

— Это часть терапии! — бросил я через плечо, не сбавляя скорости. — Инновационный метод стрессовой оксигенации!

Резкий поворот к лифтам — Золотова снова взвизгнула и вцепилась в поручни каталки.

— Обожаю нестандартные подходы! — кричала она, её голос эхом разносился по коридору. — Это как катание на тройке, только лучше!

Катание на тройке. Если бы моя некромантская тройка из призрачных коней была здесь, мы бы долетели за секунды, проскакав сквозь стены. Но нет — приходится изображать извозчика для скучающей аристократки, которая визжит от восторга, пока я пытаюсь спасти свою собственную шкуру.

Лифт, к счастью, оказался пустым. Мы поднялись на нужный этаж. Нюхль привёл нас к операционному блоку. Я сбавил скорость, и каталка медленно, почти бесшумно, подкатилась к двери с табличкой «Операционная № 3». Моё сердце — вернее, сердце этого тела — колотилось от предвкушения. Вот он. Шанс.

Через круглое, как иллюминатор, стеклянное окошко в двери была видна драма жизни и смерти. Яркий свет мощных операционных ламп, холодный блеск стали, зелёные халаты хирургов.

Команда из пяти человек склонилась над открытой грудной клеткой пациента. На столе лежал пожилой мужчина с густыми седыми усами. На тумбочке рядом с ним лежала его больничная одежда, к которой были приколоты орденские ленты — явно важная персона.

Я активировал зрение.

Жива утекала из него, как вода сквозь пальцы. Потоки энергии в его теле были слабыми, прерывистыми. Серебристые нити истончались и рвались одна за другой. Ещё немного, и наступит точка невозврата.

Хирурги явно не справлялись. Но я мог бы… я мог бы стабилизировать его даже отсюда. Просто направив поток своей энергии, укрепив его ауру, дав им те драгоценные минуты, которых им не хватало…