Его выбор (СИ) - Алмазная Анна

Он скомкал очередной лист бумаги и бросил ее в жадный огонь. И не поднял даже взгляда, когда в комнату вошел Эдлай и подал протянул воспитаннику светящийся шарик энергии:

— Если не можешь написать письмо, возьми это.

— Они слишком дороги, — прошептал Арман. — Стоит ли?

— Твоя бледность стоит мне дороже, — ответил Эдлай. — На закате в столицу отправится наш посол. Думаю, он сможет передать посылку Лиину.

— А еще одному человеку? — тихо спросил Арман.

— Лесли?

Арман вздрогнул. Эдлай слишком проницателен. И слишком хорошо его знает.

Лесли. Острые шутки, вечно язвительная улыбка и странное ощущение, что кто-то рядом.

Арману сейчас так нужен друг… не обожающий Лиин, а кто-то кто Армана поймет и примет таким, каким он есть, перед кем не надо играть в замену брату. И не надо быть сильным и идеальным.

— Я привезу Лесли к тебе, — ответил Эдлай, и Арман вздрогнул, сомкнув пальцы на сгустке энергии. — Если ты этого хочешь. Ты точно этого хочешь?

И Арман радостно кивнул, сжав в ладони сгусток энергии и откинувшись на спинку кресла. Да, так легче. Хоть и дороже. И одиночество вдруг отступило, а маленький светящийся шарик на ладони вобрал все, что клубилось в душе: и щемящую тоску по брату, и страх, и бегающие в голове мысли. Арман знал, что Лиин поймет. Знал, что разделит эту тоску, и сразу дышать стало чуть легче.

Теперь и Лесли можно дождаться.

А потом за окном вечер кутался в снежную шаль. Потрескивали дрова в камине, гуляли по стенам изменчивые тени. Тоска не проходила, дышать все так же было тяжело, но Арман заставил себя стоять прямо. Навязчивое тепло заливало всю комнату: высокий, до потолка, шкаф, набитый книгами, тяжелый письменный стол с резными ножками и мраморной столешницей, статуэтку Ирении, богини мудрости, и плавные изгибы стульев, обитых бархатом.

Было душно, так душно, что хотелось подбежать к окну, распахнуть створки и вдыхать, вдыхать морозный воздух до сладостного опьянения, но Арман заставил себя остаться на месте.

Перед глазами расплывалось, и теперь Арман понимал, почему Эдлай запрещал ему писать Лесли. Все, что было до отъезда из столицы, оказалось навязчивым бредом, непереносимой глупостью. Льющийся из камина свет ластился к магическому зеркалу, за которым...

Арман вспыхнул от стыда, затылком чувствуя холодно-презрительный взгляд опекуна. За зеркалом была небольшая, убранная в золотые тона спальня, где тощая женщина уговаривала лучшего друга:

— Знаю, что ты его терпеть не можешь. Но Арман будущий глава северного рода.

Скажите, что все это неправда! Что Лесли сейчас улыбнется искренне, и скажет, что мать что-то попутала, что Арман его лучший друг. А разве можно про лучшего друга, про товарища по шалостям, про партнера на жестких тренингах "терпеть не можешь"? Они ели вместе, спали вместе, они все делали вместе, и в школе их называли неразлучными. Называли. Когда-то.

— Ма-а-а-ам! — протянул Лесли, опасно сощурившись. Как знаком Арману был этот взгляд. Так Лесли редко, но смотрел, когда был готов вытворить очередную гадость. — Я помню. Все помню. Дружить с главой крупного рода — это место при дворе, хорошая жена и вечный достаток. Но он же хороший больно, понимаешь? И с ним ни повеселиться нормально, ни пошутить…

Арман прикусил губу, отвернувшись от зеркала и подавив неожиданный приступ тошноты. Пошутить? Это выпустить из школьного террариума ядовитого паука и посмеяться, когда их одноклассника откачивали виссавийцы. Это дать толстому прислужке пинка под задницу, чтобы он полетел на каменный пол с подносом, заставленным дорогими пирожными. А вечером всенепременно сходить полюбоваться на порку. Потому что нерадивые слуги должны быть наказаны, а нерадивых учеников трогать не смей, пока они не трогают арханов или пока не попадаются. Лесли не попадался никогда.

Арман прощал другу все. "У каждого свои недостатки, — шутил Лесли в ответ на упреки Армана. — Прости, ничего не мог с собой поделать. Но ради тебя постараюсь".

И старался же. И на тренировках был лучшим напарником, и вечерами лучшим рассказчиком и лучшим слушателем. И потом они вместе сбегали из школы и можно было забыть и о доме, что Арману казался чужим, и об обожающем взгляде младшего брата, и о холодной матери. И о том, что Арману даже поговорить было дома не с кем. Не со слугами же? А вот Лесли всегда слушал. Отвечал задумчивой улыбкой, находил нужные слова и становилось легче. И потом они вместе гоняли по улицам верхом. Вместе и терпели порку, когда их наконец-то ловили и возвращали в школу. Вместе... так почему же теперь?

— Главное — не какой он, а кто он, — увещевала мать, стягивая мышиного цвета волосы Лесли в тугой хвост. — У Армана умер единокровный брат — посочувствуй мальчику.

— Мой бы умер, я бы только обрадовался, — еще больше сузил глаза Лесли.

Арман вспомнил единокровного брата «друга», затюканного первогодку в их школе. Ходили слухи, что родился мальчонка от тайной связи отца Лесли с какой-то придворной дамой, и имени той дамы никто не знал. Учителя говорили, что мальчик умный и талантливый, ученики его терпеть не могли, Арман даже понять не мог почему.

Пару раз выловив мальчонку из выгребной ямы, он не выдержал, спросил у Лесли: зачем позволяет издеваться над младшим? Лесли тогда скривился, покраснел густо, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но посмотрел ошеломленно на Армана и промолчал. Однако его брата после этого почему-то никто не трогал.

— Не вступился бы этот дурак, давно бы я «братишку»… — прошипел Лесли. — Но у Армана такой взгляд был… «Не защитишь, так и ты мне не нужен». Хороший шибко? А я что, дерьмо?

Да не хороший Арман, он действительно не понимает. Для него тронуть кого-то из семьи — это тронуть его. А брат — это брат. Единокровный, родной, какая разница? Эрр тоже единокровный, и что? Был единокровный… Арман отшатнулся от зеркала.

— Временами даже магия бывает полезной, не так ли, мой мальчик? — рука опекуна тяжело легла на плечо и так его сжала, что Арман от боли втянул сквозь зубы воздух. — Надеюсь, что ты такой ошибки, как твои гости, не совершишь. Надеюсь, ты всегда будешь помнить, что тебя могут подслушать, и примешь меры предосторожности.

— Уж не сомневайся, — прохрипел Арман.

Свои тайны он выдавать точно никому не собирался. И доверять после такого… никому. Горько, противно. И взгляд все равно тянется к покрывающемуся темной пленкой зеркалу, стремясь досмотреть, питаясь надеждой, что все это лишь досадная ошибка. И уже осознавая, что ошибки быть не может, а зеркало медленно превращается в черный, сливающейся с остальной стеной камень. Представление закончилось.

Арман покачнулся. Ошеломленно опустившись на стул, он вплел пальцы в волосы и уставился на мраморные прожилки столешницы. Его била мелкая дрожь, во рту пересохло, но когда в дверь постучали, он уже взял себя в руки. Даже нашел силы встать, гордо выпрямиться, посмотреть в глаза Лесли спокойно и не выпустить наружу жрущие душу горечь и презрение. К себе, к «другу», а разница?

— Идем во двор! — потянул его за руку Лесли. — Говорят, там такие зверюги, замок охраняют.

Зверюги? Только зверюги его волнуют? К этим «друзьям» Арман как безумный рвался в столицу? Подальше от Эрра? Бред. Боги, скажите, что это всего лишь лихорадочный бред! И сейчас Арман очнется, и все будет как прежде. И Эрр будет жив, и Лесли станет прежним. Близким, родным. Не тем, кто только что говорил матери гадости, а теперь вновь улыбается, с легкой грустью, будто сочувствует, но и в самом деле рад встрече.

— Боюсь, время для игр сейчас не подходящее, — ответил за воспитанника Эдлай. — Траур обязывает, мой мальчик.

— Мы понимаем. — Паучиха бросила в сторону Эдлая заинтересованно-игривый взгляд. Армана передернуло, показалось вдруг, что столица, школа были всего лишь бредом… и настоящее тут, а между ним и когда-то родным Лесли разверзает пасть бездна. — Мы заглянем позднее. Мой сын с удовольствием останется с вашим воспитанником. Думаю, в столь сложное время поддержка друга будет весьма кстати.