Чёрная Тень - де Кастелл Себастьян

Один из студентов помахал мне рукой.

— Может, он слепой?

Я перешел от попыток изящно смыться к размышлениям, не переживаю ли я самый постыдно глупый момент в своей жизни. И решил, что это именно он.

Почему-то при этой мысли мне стало легче. Я завалил поручение Фериус, и у меня оставалось два пути: уйти с поджатым хвостом и признаться аргоси, что, после сражений с сильными магами и магами, владеющими заклинанием оков разума, после битвы с лучшим другом и победы над лорд-магом — да-да, над лорд-магом! — я не смог справиться с группой подростков (ладно — с группой мажористых подростков). Единственной альтернативой было — попробовать что-то другое.

Да пес с ним. Если я и провалю дело, так по крайней мере пущу в ход весь свой арсенал. Я выбрал наугад — девушку с короткими кудрявыми черными волосами, державшую на коленях огромную книгу. Как и остальные, она внимательно смотрела на меня, но пока что не произнесла ни слова. Я встретился с ней глазами и прислушался, мысленно отсчитывая секунды… одна… две… повернулся к остальным и прижал палец к губам.

— Шшш.

— Он только что шикнул на нас? — спросил парень на подоконнике. — Ты хотя бы учишься здесь?

— Я учусь прямо сейчас, — сказал я.

Малявка, та самая, в очках и с зелеными глазами, спросила:

— А что ты изучаешь?

Я снова взглянул на девушку с книгой, исполнился всей доступной мне уверенностью и непринужденностью — клянусь, если бы у меня за спиной была стена, я бы коснулся ее попой, плечами и головой для уверенности, — и сказал:

— Искусство.

В комнате послышались стоны вперемешку со взрывами смеха. Я позволил этой волне прокатиться по аудитории, подошел к девушке и протянул ей руку.

— Келлен, — сказал я.

Она одарила меня кривой улыбкой, и я понял, что она считает меня слегка нелепым, но все равно пожала мне руку.

— Крессия, — произнесла она с певучим гитабрийским акцентом. — Ты всегда такой странный, Келлен?

Не пропустив ни такта в музыке, я сказал:

— Всегда. Честное слово.

Кто-то похлопал меня по плечу и прошептал так, что услышали все:

— Друг, если ты ищешь любви, ты на ложном пути. Крессии… мы не по вкусу…

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что он имеет в виду. Когда до меня дошло, смеялись практически все, включая Крессию. Ладно, заметка для будущих попыток пофлиртовать: не приударять за девушками, которым нравятся другие девушки.

Парень на подоконнике поднял руку так, словно держал бокал.

— За… Келлен, да? За Келлена, парня, осмелившегося сделать попытку, обреченную на трагическую развязку.

— За Келлена! — провозгласили остальные.

Я ухмыльнулся и отвесил несколько поклонов.

Потом все пошло не так уж плохо. Я произвел впечатление романтичного дурака, пусть и странноватого, но зато не какого-нибудь отморозка. Когда они убедились, что я умею не терять головы, они мною даже заинтересовались. Следуя методу Фериус, я отвечал почти на все вопросы встречным вопросом, позволяя ребятам говорить, подмечая, что для них было важно, играя роль тишины в музыке, которую мы создавали вместе. Вскоре мне это уже почти нравилось.

Я продолжал притворяться дальним родственником Сенейры, и по вопросам, которые мне о ней задавали, пытался больше узнать о ней самой и о ее семье. В целом студенты вроде хорошо к ней относились, разве что один и тот же разговор шел по несколько раз — как припев, в котором почти не было разнообразия.

— Не могу дождаться, когда она вернется, — сказала одна из девушек. — Конечно, она пропустит много занятий, но к концу семестра все равно будет первой по всем предметам.

Раздалась пара смешков, напоминавших ударные в нашей музыке.

Еще один студент вступил в разговор, не теряя ритма.

— Сенни удивительно талантливая. Она отлично успевает по всем предметам. Ей, кажется, даже заниматься не надо.

Крессия, которая нравилась мне все больше, стала контрапунктом к этой мелодии.

— Вас, ребята, насквозь видно! Келлен, — она указала на меня, — просто вежливо не подает виду. Вы всерьез думаете, он не понимает, что вы тут издеваетесь над его… кто она тебе?

— Четвероюродная сестра, — сказал я. Крессия явно мне не поверила. Еще одна причина ею восхищаться.

Толлер, который, видимо, прирос к подоконнику, сказал:

— Ладно, Кресс, все знают, что Сенейра гений, но у нее есть некоторые преимущества.

Остальные смотрели на меня, ожидая моей реакции. Инстинкт подсказывал мне согласиться и надеяться, что так я им больше понравлюсь. Инстинкты мне обычно врут.

— Преимущества? — переспросил я, а потом расхохотался, будто в жизни ничего смешнее не слышал.

— Что? Что я такого сказал? — смутился Толлер.

Я не ответил и просто улыбнулся.

— А… понял, — он показал на себя и других. — Ты имеешь в виду, раз мы все…

Я кивнул.

— Ладно, это справедливо.

— А ты? — спросила Линди, малявка в очках. — Ты собираешься поступать в Академию?

Я не знал, как лучше ответить. Я думал, что неплохо умею выкручиваться, но почему-то мне было неловко врать им больше, чем нужно. Вспомнив, что Фериус сказала мастеру Вестриену, я ответил совершенно искренне:

— Это была бы честь для меня.

Крессия с громким хлопком положила книгу на один из столиков и, подойдя ко мне, обошла кругом, словно я был скульптурой, которую она оценивала.

— Интересно, какой же предмет должен изучать наш Келлен?

— Конструирование, — предложил Толлер. — У него такой вид, как будто он всегда пытается понять устройство вещей.

— Может быть, — сказала Крессия, сделав еще один круг, — но он романтик — мы уже это выяснили.

— Поэтику, — заявила Линди. — Ему нравится умничать.

— Возможно, возможно, но вид у него слегка потрепанный для оратора, — возразила Крессия.

Они перечисляли разные предметы и причины, доказывающие, подходят они мне или нет. Я терпеливо ждал, когда они угомонятся, не давая им догадаться, что каждая возможность притягивала меня, каждая их идея была шансом найти что-то в жизни, стать кем-то.

Наконец, Крессия остановилась передо мной.

— Ну что, Келлен, не томи. Кто прав? Какой предмет ты стал бы изучать, если бы тебя приняли в Академию?

Все конкретные ответы представлялись мне бесполезными, и поэтому я дал единственно возможный.

— Тот, о котором ты думаешь, — сказал я. — И который еще никто не назвал.

В комнате воцарилась тишина, все ждали, затаив дыхание.

Проклятие, иногда в мою голову приходят гениальные идеи.

Улыбка Крессии озарила комнату.

— Я так и знала, — она ткнула меня в грудь. — Дамы и господа, у нас завелся настоящий живой философ!

Толлер простонал:

— О Марсий, бог войны, сделай так, чтобы мне не пришлось дружить с будущим философом.

Линди подозрительно всмотрелась в меня.

— Философ сидит у себя в кабинете, а у него загар путешественника.

— Я, наверное, ближе к натурфилософии, — сказал я.

Она перевела взгляд на мою челюсть.

— И у него синяк. Даже несколько.

Я не знал, как это объяснить, и не стал даже пытаться.

— Иногда людям нравится меня бить.

Толлер фыркнул.

— Ха! Ладно, вот теперь я верю, что он действительно будущий философ.

Я засмеялся вместе со всеми, и следующие два часа я слушал, рассказывал истории, шутил, снова слушал и даже размышлял о будущем с людьми, которых видел первый раз в жизни — с ребятами, которые жили, учились и которые пойдут по жизни самыми разными путями. Я почти забыл, зачем я туда вообще пришел, но в конце концов я понял, что уже разузнал все, что мог. А еще я заметил за дверью Берена Трайна, который всячески старался оставаться незамеченным. Получалось у него не очень.

— Мне пора идти, — сказал я.

Кто-то скорчил рожу, а Линди сказала:

— Бу!

— Но ты же хочешь поступать в Академию, да? — спросила Крессия. Она снова ткнула меня пальцем в грудь. — Мы с коллегами решили, что ты достоин присоединиться к нашему блестящему обществу, философ Келлен. Конечно, тебе придется пообещать соблюдать одно правило.