Сны Черной Жемчужины (СИ) - Линкольн К. Берд

Пламя, не гнев, загорелся внутри. Кои. Я — Кои. Река, рыба, свет сквозь слои воды зарябили на миг между одним вдохом и другим, и я осознала свое двойное существование: Кои в пещере и Черная Жемчужина в Хэйлунцзяне. Это осознание пробудило голод баку. Раскрылась дыра, желающая, чтобы ее заполнили. Я хотела забрать этот сон, сущность Жемчужины, сон, к которому она возвращалась день ото дня, пытаясь держаться своего сознания в холодной темнице. Огонек стал ярче и больше.

«Гори, огонек, гори».

Пламя поглотило сон, жар пробежал по моим конечностям с приятным пульсом. Теперь во мне накопилась жизненная энергия Черной Жемчужины, давила на горло и под ребрами. Приятная полнота с теплом и силой.

«Я должна остановиться», — но сон был соблазнительным, и во мне еще было место. Мой голод был ужасающим, тело — просторным, и древняя могла много отдать. Еще немного.

Часть Кои во мне помнила, как лежала осунувшаяся ледяная старуха Дзунуква на площади, и как меня сдавил стыд из-за того, что я чуть не убила ее.

«Я не сделаю с Черной Жемчужиной то, что сделала с Дзунуквой».

Я приказала огоньку уменьшиться. Кои. Я — Кои в пещере. Это работало. Голод баку утихал, и я возвращалась в тело человека. Я все еще ощущала себя без костей, когда попыталась двигать человеческой шеей как гибкой спиной Черной Жемчужины. Я медленно отодвинула руки, боль пронзала мышцы. Боль собралась у основания черепа. Сердце вылетало из груди.

— Держишься? — голос Кваскви.

Почему так темно? А, мои глаза были крепко закрытыми. Я приоткрыла их, слабое сияние Юкико казалось слишком резким.

— Я тут.

— Хорошо, что не высосала драконшу до смерти. Поднимем ее.

Юкико поплыла к двери. Кваскви подошел ко мне, пока я пыталась сдержать выпирающие внутренности, давя ладонями на ребра.

— Ты точно съела достаточно, чтобы она не была против такого обращения?

— Конечно, нет! — гневно завопила я. — Я ни в чем не уверена!

— Мы все равно попробуем, — сказал Кен. Я посмотрела на него, обрамленного сиянием рассвета на дне лестницы. Юкико нагрела пещеру, чтобы Кен смог тут находиться. — Я буду спереди на случай, если она проснется.

— Вечно мне зад достается, — проворчал Кваскви. Я ткнула его в ребра. — О, ладно тебе, смертельная опасность куда веселее.

Кен возился с чем-то у двери, загорелся красный свет для экстренных случаев по периметру пола пещеры. И я впервые увидела драконшу. Она была красивой. Черная чешуя переливалась радугой, светлела у ее хвоста. Голова была на изогнутой шее, как у морского конька, нос был изящно длинным, скругленным, большие глаза были смешанными оттенками синего, бирюзового и индиго. У нее были мелкие лапки с перепонками спереди, у головы, и крохотные рудиментарные лапки у хвоста, похожие на крылья с когтями.

Я смотрела в ее глаза, она медленно моргнула, и изящные чешуйчатые наросты вместо бровей дрогнули. Она наполовину проснулась, но ослабела. Я покраснела всем телом, пот проступил на висках, несмотря на холод.

Я это сделала. Я. Я не была злодеем. Я не нападала. Но часть меня радовалась наполненности моего живота и дрожи в мышцах рук от украденной силы, курсирующей в них.

Юкико и Кен подошли по бокам к голове Жемчужины, обняли ее вокруг шеи — их руки едва могли соприкоснуться. Кен охнул от боли, когда они подняли ее голову.

— Ты не можешь! — выпалила я, подошла, чтобы отодвинуть Кена. — Просто дай мне ветровку.

Кен был глупым и раненым. Лучше мне использовать одолженную силу на что-нибудь полезное, иначе придется снова кого-то ударить. Мышца дергалась на его челюсти, но он отдал куртку. Руки Кена были длиннее, так что рукава ветровки свисали ниже моих пальцев — идеально, чтобы не касаться кожи. Я сжала ладони Юкико через ветровку, склонила голову, чтобы волосы закрыли мою щеку. Чешуя драконши была удивительно мягкой сквозь защиту из моих волос, словно замша, и ее запах плесневелых носков затмевал все. От запаха слезы выступали на глазах. Мы подняли голову и шею Жемчужины к лестнице.

Передние лапки Черной Жемчужины задевали ступеньки, словно хотели скорее покинуть пещеру. Но два слоя век опустились на ее красивые глаза — одни были прозрачными, другие — молочно-белыми. Она еще не до конца проснулась.

На середине лестницы ее тело распрямилось, и Кен с Кваскви стали тащить хвост. Странный мелодичный стон заполнил лестницу, словно пели киты. Он звучал из тела Жемчужины, дрожь передавалась моим костям. Песня несла сильную волну одиночества, я перестала дышать, слезы на глазах застыли, и сердце сдавило жжением.

Я зажмурилась из-за слез. Я сжималась обнаженная и одинокая в темном месте, не в своем доме, ощущала воспаленные раны на душе из-за утраты реки, друзей, любви Абки Хехе, они не заживали.

— Юкико-сама, — охнул Кен.

Я завыла низко и протяжно, как одинокий волк в лесу. А потом мое дыхание застыло облачком, холод окутал меня и голову Черной Жемчужины приглушающим житом.

Юкико пришла на помощь.

Песнь кита прекратилась на вершине лестницы. Я опустила голову Черной Жемчужины на траву с помощью Юкико, уперлась локтями в колени и заплакала.

— Ох, как же она печальна.

— Мы отправим ее домой, — крикнул Кен с лестницы. — Еще немного до машины. Мы почти там.

Грузовик был в миллионе миль отсюда. Я шмыгнула носом. Юкико склонилась и обвила руками шею драконши, не тронутая песней и моим срывом. Я снова сжала ее ладони и подняла, одолженная сила придавала моим мышцам мощь бодибилдера.

К счастью, силы хватило до грузовика, где сойки Кваскви кружили над головами. Если Тоджо и Кавано искали нас, сойки сразу нас выдали бы. Но никому не было до этого дела.

— Что теперь?

Кен забрался в заднюю часть грузовика и отцепил брезент.

— Она будет тут, — я склонилась, чтобы поднять ее голову, но не могла даже выпрямить ноги. Мышцы моих рук стали как лапша.

— Я выдохлась, — я отошла, чтобы Кваскви и Кен занялись делом. Они втроем смогли засунуть голову Черной Жемчужины в багажное отделение, Кен опирался при этом на палку, и его лицо было напряжено. Мы тянули за кольца ее тела, устраивали их в тесном пространстве.

Юкико грациозно пригладила свое одеяние, опустилась в сэйза среди колец дракона. Она кивнула Кену.

Он поманил нас в грузовик, а потом закрепил брезент.

— Ты с нами к реке? — сказал он Кваскви.

— Наверное.

— Ты поедешь в грузовике?

— Нет, у вас, влюбленные пташки, хватает проблем. Ложь. Подозрения. Предательство, — он посмотрел на меня. — И она отчаянно хочет платок. Я за вами.

Сойки громко заверещали. Они разлетелись в стороны, и одна полетела снарядом к голове Кваскви. Он поднял руку параллельно земле. Сойка выровнялась в последний миг и опустилась с воплем на его запястье. Кваскви оскалился.

— Тоджо в музее, — он снял шапку и сунул ее в карман.

Кен прошел, хромая, к водительскому месту, завел грузовик, хотя я еще только забиралась в него. Он сдал назад, выбрался из парковки. Кваскви пропал из виду, а мы поехали по кочкам к шоссе. Три черные машины стояли у входа в музей, фары горели. Мы проезжали, кто-то хлопнул дверцей.

Пока мы ехали по городу, оба напряженно молчали, ожидая, что Тоджо или Кавано в любой миг заявятся в зеркале заднего вида.

Кен замедлился у платных ворот и без слов отдал мне билет. Мы проехали на шоссе, окруженное металлическими стенами.

— Что снится драконше? — тихо сказал Кен.

— Дом.

— И война?

— Да.

— Ты будешь говорить со мной не так коротко?

— Нет.

— Ты не можешь все время меня избегать.

— Я хорошо умею избегать. Я — королева отрицания.

Кен посмотрел на меня с надеждой из-за моего обманчиво бодрого тона. Я изо всех сил держала себя в руках. Он приподнял бровь в стиле хитрого лиса, и обычно я таяла от этого. Но не теперь.

— Когда мы доберемся до реки Аисака, тебе придется выпустить Черную Жемчужину.

— Боже, а что мы сейчас сделали? Разве не выпустили ее из пещеры?