Системный Творец III (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич

Эффект был как от разорвавшейся бомбы. Толпа ахнула. Кто-то вскрикнул от неожиданности, кто-то засыпал окружающих вопросами. Солдаты перешептывались, смотря то на Вальтера, то на меня с нескрываемым изумлением. Капитан Горст смотрел на имперца широко раскрытыми глазами, явно не понимая, что происходит.

— Три дня… всего один человек… — пробормотал кто-то рядом.

— Но… почему он? — испуганно прошептала мать Лины.

Сама Лина вцепилась мне в руку так, что кости затрещали. Орн стоял, гордо выпрямив спину, но я видел, как дрожат его старческие пальцы.

А я… просто смотрел на Вальтера. Он сдержал слово. Дал мне шанс спасти их всех. Или умереть в одиночку.

Не отпуская ладонь Лины, я сделал шаг вперед. Потом еще один. Толпа передо мной молча расступалась, образуя узкий коридор. Взгляды, полные страха, надежды, недоверия и даже зависти, провожали меня. Я был их щитом. Или разменной монетой.

Я шагнул на открытое пространство перед помостом и отпустил руку Лины. Обернулся, чтобы взглянуть на них в последний раз — на Орна, на Лину, на ее семью, на бабушку Агату. Постарался запомнить их лица. Потом повернулся к статуе Топора. Древний, могучий обелиск, казался сейчас вратами в иной мир, из которых почти никто не возвращался.

Сделав глубокий вдох, я поднял глаза на Вальтера. Его взгляд, ледяной и пронзительный, остановился на мне. В его бездонной глубине, возможно, промелькнула тень эмоции, которую я не смог расшифровать.

Я подошел к холодному камню статуи и поднял руку.

Вся площадь замерла.

Мои пальцы коснулись шершавой, древней поверхности.

И мир взорвался белым светом.

Глава 2

Белый свет обрушился на меня с такой силой, что на мгновение я перестал существовать. Не было ни тела, ни мыслей — только ослепительная, всепоглощающая белизна, в которой тонуло всё. Даже чувство времени исказилось и пропало: невозможно было сказать, длилось это состояние секунду или вечность.

Затем прямо в сердцевине этого света начали проявляться строки. Четкие, безжалостные, выжженные на сетчатке. Системный шрифт, который я уже научился и ненавидеть, и уважать.

Обнаружен генотип мира Эйвель. Начало сканирования предрасположенности к Системе…

На миг в белизне замелькали призрачные образы — будто быстрые кадры моей жизни в этом теле.

Предрасположенность к стандартным классам: низкая. Активирован протокол уничтожения…

Ледяной ужас сковал меня. Это был конец. Прямая дорога в никуда, как для сотен других. Но ведь этого не должно было произойти! Я же… Не успев додумать мысль, строка передо мной дернулась, замерцала и изменилась с резким, почти материальным щелчком…

Ошибка. Найдены новые данные

Обнаружен разум Первого Игрока. Возможен полный доступ к Системе. Требование — прохождение испытания.

Награда: подходящий системный класс + вариативно, зависит от количества набранных очков Инициации.

Строки повисли в белой пустоте, а внизу замигал единственный интерактивный символ.

Согласны пройти испытание? [ДА] / [НЕТ]

Я вчитывался в эти строчки, и все кусочки пазла наконец сложились с пугающей, неумолимой ясностью. Сначала Система увидела во мне лишь жителя Эйвеля и тут же приговорила к уничтожению из-за низкой расположенности. Но затем она распознала нечто глубже.

Все мои догадки, все опасения… Все было правдой. Я оказался Первым Игроком. Вернее, я был им для моего родного мира — Земли.

Жгучий холод пробежал по спине. Если я умру здесь, то с Землей случится то же, что и с Эйвелем. Начнется хаос… Мой родной мир будет обречен на ту же мучительную агонию.

«Нет». Мысль прозвучала тихо, но с железной, несгибаемой силой. Я не просто должен был выжить. Я должен был победить. Ради Орна, Лины, бабушки Аглаи. Ради этого жестокого мира, который стал мне почти домом. И ради Земли, мамы, папы, друзей, о которых я старался не вспоминать, потому что это было слишком больно.

Я не мог этого допустить. Я выживу, пройду это испытание и попытаюсь спасти оба мира. В мыслях, не имевших голоса, но полных непоколебимой решимости, я выбрал вариант [ДА].

Свет перед моими глазами погас, будто кто-то щелкнул выключателем. Белая пустота сменилась абсолютной, непроглядной чернотой.

Вальтер стоял неподвижно, словно изваяние, его бесстрастное лицо было обращено к статуе Топора и мальчику, что прикоснулся к ней. За его долгую жизнь, за десятки, а может, и сотни Инициаций, он видел одно и то же. Однообразную вереницу обреченных. Испуганные, пустые, полные слепого ужаса или тупого смирения взгляды. Лишь изредка встречались те, кто шел добровольно — в их глазах горела надежда, но даже в самых отчаянных и смелых он всегда замечал страх. Тот животный, первобытный страх небытия, который невозможно скрыть.

Почти все, кого он провожал к статуе, бесследно исчезали. Стирались ластиком из реальности, не оставляя ни имени, ни памяти. Он давно перестал считать и чувствовать. Это был механический процесс — необходимая, хоть и чудовищная, рутина для выживания Империи.

Но сейчас… все было иначе.

Перед ним стояла его родная кровь. Племянник. Сын брата, на которого у него никогда не хватало времени. И в глазах этого мальчишки, в миг, когда их взгляды встретились перед Инициацией, Вальтер не увидел ни капли страха. Ни тени сомнения. Лишь холодную, отточенную сталь решимости и безрассудную, почти яростную уверенность в своих силах. Он горел изнутри желанием спасти своих людей, и этот огонь был ярче любого страха.

Вальтер, к собственному удивлению, почувствовал нечто давно забытое, похороненное под грузом долга и цинизма. Гордость. Он был неимоверно горд за него.

И вот мальчик положил ладонь на шершавый камень статуи. Имперец мысленно приготовился к привычному зрелищу — фигура, растворяющаяся в мерцании света. Но произошло нечто, от чего его ледяное сердце на мгновение замерло, а по спине пробежали мурашки.

Статуя Топора… ожила.

Каменные зрачки дрогнули и разомкнулись, испуская ослепительное сияние. Древний, бездушный монумент повернул свою тяжелую голову и уставился на Макса. Не на место, где он стоял, а прямо на него. И от исполина во все стороны, молчаливой, сокрушительной волной, разошлась Сила. Не та, что была у Инициированных, и не та, что излучали артефакты. Это была мощь первородная, фундаментальная, сама основа Системы. Она заставила содрогнуться землю, зазвенеть доспехи стражников, а самого Вальтера, ветерана и элитного системщика, на мгновение сковал животный, первобытный ужас. Он почувствовал себя букашкой перед лицом урагана.

Такого не случалось никогда.

Так же внезапно, как и началось, все прекратилось. Сила отступила, статуя замерла в привычной позе, ее глаза снова стали слепыми камнями. Но на площади, где только что стоял Макс, было пусто. Он исчез.

Инициация началась. Но что это было? Вальтер впервые за многие годы чувствовал себя совершенно сбитым с толку. И в глубине души, под толщей льда, шевельнулась крошечная, трепетная искра надежды.

Я открыл глаза, и меня окутала густая, почти осязаемая тишина. Белый свет и чернота сменились полумраком. Я лежал на спине, а надо мной, в невероятной, пугающей вышине, смыкались кроны деревьев-исполинов. Они были так велики, что их вершины терялись в сумраке, и лишь редкие, жидкие лучи солнца пробивались сквозь эту живую кровлю, освещая призрачным светом лесную подстилку.

Я оказался в Лесу. И, несмотря на всю абсурдность, был абсолютно уверен: это он. Тот самый Великий Лес, что породил все беды этого мира. Но в голове билась мысль: реальность ли это, или же хитроумная, до мельчайших деталей проработанная симуляция Системы?