Чупакабра (СИ) - Бальсина Екатерина

Тиллирет сделал два шага назад и рухнул в вовремя попавшееся под ноги кресло. Одну руку маг прижимал к взволнованно стучащему сердцу, другую — к на глазах опухающей голове.

— Но как такое возможно?

— Очень просто, — ответил зверь, недовольно топнув лапой по полу. — В лесу чего только не наслушаешься! Так что ваш людский язык выучить — совершенно не проблема. Скажи спасибо, что я культурно выражаюсь, а не так, как ваши дровосеки или те же охотники.

Маг представил себе, как могут выражаться охотники и дровосеки, и ему поплохело окончательно.

Я со смешанным чувством удовлетворения и злости наблюдал за растерянным лицом белошерстого. Людский язык был обязательным к изучению для каждого в нашем роду, независимо от способностей и умений, поскольку человеки были самыми злостными нашими врагами. А так всегда можно было отвести от себя беду, отбежав в сторонку и покричав что-нибудь душещипательное. Лучше всего срабатывали плач и крики: "Мама, где ты?"

Белошерстый наконец вспомнил про мое присутствие и посмотрел на меня. К своему ужасу, я заметил в его глазах любопытство молодого самца, впервые самостоятельно вышедшего в лес. Все, теперь он от меня не отстанет, пока не доведет до безумия бесконечными беседами. Никогда не понимал людскую привычку часами перекидываться словами. То ли дело мы — половину необходимой информации передаем через движения тела.

Белошерстый резко вскочил и выбежал из этой части берлоги. Я тяжело вздохнул и снова свернулся калачиком, стараясь игнорировать жалобные завывания пустого желудка.

Тиллирет судорожно копался в кладовке в поисках мяса. Сырого, да еще и с кровью, у него, понятное дело, не было, но для знакомства сойдет и копченое. Найдя долгожданный кусок, правда, совершенно не там, где ему полагалось быть, маг, с трудом удержавшись от того, чтобы не покрыть его благостными поцелуями, радостно прижал его к груди и побежал обратно.

Чупакабра с понурой мордой лежал, свернувшись калачиком и нервно подергивая ухом на каждое завывание собственного желудка. Маг сотворил в сплошной сфере небольшое окошко и просунул в него ароматное мясо. Зверь поднял голову и с недоумением принюхался к свалившемуся чуть ли не на морду куску.

— Что это?

— Копченое мясо, — ответил маг.

— Я же сырое просил, — чупакабра укоризненно посмотрел на человека, но Тиллирет только пожал плечами в ответ.

— Сырого нет, есть только такое.

Зверь еще раз принюхался к еде и осторожно отщипнул сбоку маленький кусочек. Неторопливо прожевал, словно распробуя, проглотил.

— Неплохо, — острые зубы впились в мясо уже серьезно.

Маг со смесью удовлетворения и любопытства наблюдал за тем, как три острых клыка — два сверху и один снизу — с легкостью рвут на части кусок.

— Это надо записать, — пробормотал он, не отрывая глаз от трапезничающего чупакабры и одной рукой нашаривая перо. Вляпавшись пару раз в зловредную чернильницу, Тиллирет опомнился и наконец соизволил посмотреть на стол. Подчиняясь взмаху руки мага, с записей исчезло уже впитавшееся чернильное пятно, а перо само прыгнуло на пергамент, приготовившись увековечивать гениальные наблюдения. Бродяга задумчиво пощекотал кончиком пера подбородок, собирая мысли в кучу, и принялся строчить.

Глава 2

Тиллирет распечатал толстое письмо, пришедшее от его старого друга и коллеги Пинмарина по прозвищу Весельчак, вытащил пачку исписанных мелким убористым почерком страниц и отложил конверт в сторону. Пинмарин уже третий год грозился навестить приятеля, но все как-то откладывал визит: то год выдастся неурожайный, то погода нелетная, то радикулит не вовремя разыграется. Вот и сейчас, маг был просто уверен в этом, первые несколько страниц будут посвящены клятвенным заверениям, что уж в этом-то году Пин, как сокращенно называл Бродяга друга, обязательно выберет подходящее время и приедет в гости.

Однако все оказалось намного хуже. В первых же строках своего письма Пин жизнерадостно сообщал приятелю, что уже выехал и обязуется добраться до Загребинки к первым числам октября. Тиллирет поднял голову и посмотрел на огромный календарь, висевший напротив. Зачарованное окошко, самостоятельно перемещающееся между месяцами и числами, показывало, что сегодня семнадцатое число, месяц, несомненно, октябрь, а на улице моросит мелкий и очень противный дождик. Бродяга встревожено скомкал в руке письмо. Пин, конечно, чудак большой и вполне мог перепутать даты, но ведь могло статься и так, что старый пройдоха элементарно заблудился и теперь бродит где-нибудь по округе, пытаясь понять, где находится. С чувством направления у него всегда было плохо — не зря же еще одним из его прозвищ было Растяпа, так что он может пять раз пройти рядом с жилым домом и не заметить этого.

Тиллирет поднялся на ноги и взволнованно прошелся взад-вперед по комнате.

— Что-то случилось? — подал голос мирно дремавший в сфере чупакабра. — У тебя вся морда перекошена, словно тебе на нос села очень недовольная оса, и ты боишься, что она тебя укусит.

— Ко мне должен был приехать друг, еще пару недель назад, — пояснил Бродяга. Чупакабра хоть и делал вид, что люди его крайне раздражают, но наблюдал за старым магом с ничуть не меньшим интересом, чем тот за ним. — Но его до сих пор нет, и я переживаю, что с ним могло что-нибудь случиться.

За последнюю неделю и маг, и зверь привыкли вести по вечерам неспешные беседы, так что подобный разговор был в порядке вещей.

— Да, мало ли что может случиться в пути, — согласился чупакабра. — Хищник может выследить и поймать, лапу можно покалечить, шею свернуть. Сходи ночью в лес, попробуй отыскать след своего друга, может быть, ему нужна помощь.

— Ты забываешь, что у меня нет звериного чутья, и найти Пина по запаху я не смогу, — возразил маг. — Если только тебя посадить на магический поводок и отправить искать след.

— Ну уж нет, — настала очередь зверя отрицательно крутить головой. — Я же не знаю, как пахнет твой друг, забыл?

Препирания между Тиллиретом и чупакаброй были прерваны на самом интересном месте раздавшимся громким стуком в дверь.

Я насторожил уши, пытаясь уловить хоть какие-то отголоски того, что творится в соседней комнате. В берлоге, по словам белошерстого, их, комнат, было пять на первом этаже и три на втором. Я сидел все в той же комнате со шкафами, только в более большой сфере, чем раньше. В этой я, по крайней мере, мог пройти пару шагов туда-сюда.

До меня долетели странные выкрики, словно кому-то прищемили хвост. Только от этого можно так пронзительно визжать, по себе знаю. Однажды вообразил, что смогу проскочить между двумя стволами, растущими рядом. И проскочил. Весь, за исключением хвоста, попавшего в узкую развилку между криво растущими ветками и намертво там застрявшего. Верещал я тогда до хрипоты, пока не прибежал удивленный дядька и не помог мне. После этого я всегда смотрю, куда лезу. Ну, почти всегда.

Выкрики приближались, и вскоре я смог улицезреть их источник в виде еле стоящего на задних лапах, подозрительно покачивающегося человека, такого же белошерстого, как мой хозяин, за одним только исключением. У этого в бороде виднелся клок черной как безлунная ночь шерсти.

— Он что, болен чем-то? — полюбопытствовал я, усаживаясь на хвост.

— Нет, просто сильно пьян, — пыхтя от натуги и пытаясь усадить гостя в кресло, ответил белошерстый. Я все равно ничего не понял. Что значит — пьян?

— Ч-что эт-то? — заплетающимся языком выговорил черноклокий. — Тилли, ты завел себе говорящую зверушку? Или это мне мерещится? А ну, кыш! Свят-свят, изыди!

Я с большим любопытством выслушал всю эту ахинею. Затем зевнул и попросил белошерстого:

— Общайтесь потише, я подремлю.

Тиллирет наконец-то усадил друга в кресло и присел на краешек стола. Сердце предательски колотилось в груди, намекая, что в его возрасте не стоит таскать с места на место пьяные в стельку тела, а пора бы немного поберечься. Однако не мог же Бродяга оставить на пороге старого приятеля, пусть даже заявившегося в непотребном виде и во все горло распевающего неприличные песенки? Тем более что не далее как пять минут назад собирался отправляться на поиски этого самого друга.