Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна

Лепесток кивнула.

– Поэтому слушай мой совет. Если твой батя правду чует, как борзая зайца, расскажи ему всё, как было, – проговорила она, и видя, как исказилось страхом распухшее, залитое слезами лицо девушки, поторопилась объяснить: – Скажи, что пять лет назад тебя унес оборотень, какой роду человеческому и не снился, спрятал в пещере, где ты претерпевала обращение, неподобающее для твоего рождения, а сегодня тебя вызволили монахи, и по их заступничеству явилась сама богиня Сю Сю Сю и лично доставила тебя домой.

Слезы остановились, и изумление медленно сменило отчаяние и страх.

– Но это… это… Это же… правда!

– Ну вот видишь, – царевна покровительственно похлопала ее по плечу. – Правду говорить легко и приятно. Учись. Дитя моё.

– Ну вот и договорились, – лучась доброжелательностью и сочувствием, богиня повела рукой – и у ее ног возникло обещанное междугороднее облако. – Вернусь во дворец через пять минут. Приберитесь там пока, поставьте чай и сделайте клубничное желе и кокосово-лимонный торт на десерт, – обратилась она к слугам.

Повинуясь нетерпеливому жесту, Лепесток села на пушистую спину продукта конденсации водяного пара рядом с богиней, и облако взмыло в иссиня-чернильное небо и пропало из виду. Рой серебряных искр окутал прислугу и тут же рассеялся, оставив лишь отсветы в глазах и аромат сандала и персиков.

– Между прочим, мы могли бы ее и сами до дома подбросить, – обиженно косясь в ночную высь, пробормотал его премудрие.

– Агаш, – Серафима хлопнул друга по плечу. – Давай хотя бы вотвоясьских девиц оставим без разбитых сердечек, а?

Чародей буркнул что-то неразборчивое и отправился седлать каменного коня.

Часть третья

Лёлька с подозрением оглядела разложенные на циновках одежды, обошла их вокруг – сначала по часовой стрелке, потом обратно, и снова глянула на Чаёку с видом уязвленной невинности:

– Это что?

– Кимоно, Ори-сан.

– К кому… оно?.. – не глядя на девушку, княжна присела перед травяного цвета одеянием, вышитым ландышами, и осторожно, словно полудохлую гадюку, потыкала пальцем рукав.

– К им, – пояснил сообразительный Ярослав.

Лёка с облегчением выдохнула:

– А я уж подумала, что к нам.

– Кимоно – это такая вамаясьская национальная одежда, – с поистине восвоясьским терпением сохраняя нейтральное выражение лица, пояснила Чаёку.

– А это тоже… оно? – Лёлька взглядом указала на такое же одеяние рядом, только голубое в желтую звездочку.

– Да. Для Яри-сан.

Девочка поднялась и недоуменно захлопала глазами на служанку:

– Но мы только что умылись. Нам не надо халаты. Нам надо что-то, в чем можно ходить на улицу.

– Лё, – вмешался Ярик, с не меньшим интересом разглядывавший подарки хозяев. – Но они же в этом и на улицу ходят. И ничего.

– Ты, практически наследник лукоморского престола, собираешься это надеть, чтобы тебя все в нем увидели?! – в голосе княжны звенел почти неподдельный ужас.

– Ну а что тут такого? – брат осторожно пожал плечами и стал ждать развития мысли княжны.

– Ты в нём будешь похож на какого-то… – Лёка поискала в своем небогатом запасе запретных слов подходящее и нашла – украдкой примеченное в толстом иллюстрированном романе тёти Елены, который та обычно прятала при приближении детей: – дико…дентного… дикоодетого… сластолюбца!

Ярик недоуменно моргнул, не понимая проблемы. С его точки зрения данное слово описывало его на сто процентов. За пирожные, конфеты и вафли в шоколаде, не говоря уже о самом шоколаде, особенно поверх бананов, он был готов на всё. Ну или почти на всё. Но, памятуя недавнюю взбучку за вылезание поперек старших в пекло, язык он придержал, и лишь промычал нечто неопределенно-вопросительное. Лёльке же только того и надо было.

– Мы, отпрыски царской крови, не можем выходить в места общего пользования одетые как… как… – взгляд ее упал на растерянное лицо Чаёку, лично против которой она ничего не имела – и закончила фразу: – как лица нелукоморской национальности! Вдали от родины мы должны сохранять наши трындиции, нашу национальную едино…дентичность и сомосознание!

Глаза Ярика, изо всех сил кусавшего себе язык, чтобы не вылезти с подсказками правильных слов, и вамаясьской девушки сравнялись по величине.

– А что же тогда ваши величества хотят носить в часы бодрствования? – нашла она наконец подходящие по смыслу и вежливости слова. Лёлька сделала вид, что задумалась, и махнула рукой брату:

– Ярка, бери уголь, бери остатки ширмы и рисуй!

– Что?

– Костюмы для меня и для тебя!

– Какие?

– На-ци-о-нальные! – четко выговорила Лёка.

Глаза Ярика затуманились. Национальные костюмы!.. "Приключения лукоморских витязей" с цветными иллюстрациями!.. Правда, цветных угольков еще никто не придумал, но когда это останавливало семилетнего человека с желанием рисовать!

В ожидании национальных костюмов дизайна "от Ярика" прошел день. Дверь оставалась запертой снаружи, что не столько беспокоило, сколько раздражало княжну, зато окно было распахнуто настежь. Устроившись на подоконнике в обнимку с одеялом в случае Ярослава, и с розовой лягушкой, на удивление теплой и пушистой – в случае с его сестрой, дети сидели, поджав ноги, и смотрели вниз на буйство цветущих садов. Розовые, желтые, кремовые, белые, алые цветы всех размеров обсыпали деревья разноцветными сугробами, так, что не было видно ни листвы, ни стволов, а каждый порыв ветра доносил такой аромат, что мальчик закрывал глаза и дышал полной грудью с выражением высшей степени блаженства на лице, забывая обо всём на свете.

Чтобы довести его сестру до такого же пароксизма эстетического наслаждения требовалось что-то иное, и пока это нечто на ее пути не встречалось. Поэтому Лёка просто сидела, обняв коленки и задумчиво глядя вниз на снующих по белым песчаным дорожкам вамаясьцев и вамаясек. Или восвоясьцев и восвоясек. Придуманное обозначение аборигенов женского пола ей в обоих случаях нравилось не особо, но ничего иного на ум не приходило, да и думать про семенящих набеленных кукол, сходивших тут за женщин, ей было недосуг. Мысли, что роились в ее маленькой светло-русой головке, сделали бы честь если не ее матери, то дяде Граненычу – точно.

Было уже ясно, что они надолго застряли в этой нелепой стране, где не умели провести прямую линию даже чтобы проложить дорожку в саду, не говоря о том, чтобы сделать нормальную крышу. В том, что родители придут за ними рано или поздно, она не сомневалась тоже – не только как ребенок, верящий во всесилие мамы и папы, но и как знаток семейной истории. Значит, их с Яркой задачей было продержаться до подхода главных сил с наибольшим уроном для противника.

Пока задача выполнялась так себе. Уроненный всего один раз Вечный в список уронов входил весьма условно. К остальным победам можно было причислить порванную ширму, предполагаемые расходы на пошитие им лукоморских национальных нарядов по наброскам романтичного, но ничего не понимавшего в практичности Ярика, едва предотвращенное харакири повара, когда от него потребовали пожарить суши, размотать роллы, выбросить бурую бумажку, в которую они были завернуты, а в рис положить сметану; ввергнутую в ступор и кое-как отпоенную успокоительными чаями Чаёку, добитую ширму, на которой они с братом уже совместно поверх кривых деревьев и приземистых избушек рисовали мебель; расходы принимающей стороны на дополнительную порцию успокоительных чаев – уже для лукоморцев, отчаявшихся объяснить ошалевшим аборигенам для чего нужны кровати, стулья, столы и шкафы, предполагаемые расходы на изготовление того, что у них получилось нарисовать… Пока не много.

Лёлька почесала лягушку там, где у млекопитающего было бы ухо, и та снова замурчала, щуря малиново-синие очи на выкате.

– Назвать тебя как-нибудь, что ли? – пробормотала девочка, моментально привлекая внимание брата.

– Меня? – настороженно уточнил он. – Ты меня уже как только не называла, когда бранила…