Возвращение домой (СИ) - Легер Дмитрий Витальевич

— Нет! Прочь! Уйди! — послышался из темноты голос с нотками ужаса и безумия.

— Пьер это ты? — с беспокойством спросила Трицитиана и сделала пару шагов в ту сторону, откуда раздались крики. Костыль наемницы мерно постукивал по деревянному паркету.

— Что? Кто это? — ответили из глубины гостиной. — Кто тут?

— Лаи, зажги свечи. — попросила арт-три.

Юноша кивнул и, достав свечу из своего фонаря, принялся зажигать большие восковые свечи, стоящие на тяжелом золоченом подсвечнике. Золотое покрытие местами потрескалось и кроме того было чем-то испачкано.

— Не надо! Не надо свечи! — заверещал голос и из темноты, а затем появился его обладатель — Пьер Мольберт. Лицо художника было бледным, как мел, а глаза глубоко запали и светились огнем безумия.

Аргилай замер в нерешительности, не зная продолжить свое занятие или нет. Но это было уже не важно. Света от зажжённых свечей хватило чтобы выхватить, из темноты комнаты, большие бурые пятна на полу и брызги на стенах. Трицитиана медленно провела ладонью по одному из этих пятен и резко сжала пальцы в кулак. Ее худший кошмар, ее опасения и предчувствия, которые она гнала прочь, как мерзких насекомых, жужжащих над ухом — все это сейчас обретало плоть и становилось явью.

— Я не хотел… — застонал художник, видя, как потемнело лицо арт-три. — Не хотел. Правда не хотел! Я не знаю, как это получилось… Подсвечник сам оказался у меня в руках.

Аргилай внимательнее посмотрел на тяжелый подсвечник, свечи на котором только, что зажигал. Пятна, принятые юношей за грязь, сейчас предстали для него в совсем ином свете. Трицитиана ничего не ответила Пьеру, но глаза женщины сильно расширились, а дыхание участилось. Она сделала шаг в сторону художника. Костыль издал характерный «бом» по паркету.

— Ты не понимаешь! — закричал Пьер, отступая назад, во тьму гостиной. — Она хотела забрать дочь!

«Бом!» — вновь отозвался деревянный пол на удар костыля.

— Хотела лишить меня всего! — пискнул художник, продолжая пятиться.

«Бом!» — Трица сделал еще шаг, а ее правая рука извлекла из-за пояса острый нож дядюшки Чуряя.

— Выгнать из дома! Оставить нищим! Бросить на улице! — заверещал Пьер Мольберт и упал на пол, получив костылем в висок.

Рыча, наемница навалилась сверху на лежащего художника и приставила к его горлу нож.

— Не надо! — пискнул тот.

Трица надавила на клинок и по шее жертвы заструилась струйка крови, показавшаяся в темноте черной.

— Пожалуйста! — взмолился Пьер и из его глаз брызнули слезы. — Пожалуйста, Фея, не убивай! Ты же сама… Сама просила меня. Сама дала зелье.

От последних слов художника, арт-три вздрогнула и застыла, затем медленно убрала оружие.

— Где Искра? — хриплым и низким, совсем не своим голосом, спросила женщина. — Где ее тело?

— Вдовий пруд. — с облегчением выдохнул художник, поняв, что ему сохранят жизнь. — В пруду… Большей частью.

— Лаи, — позвала наемница. — Помоги встать.

Юноша быстро выполнил просьбу своей наставницы — помог женщине подняться и проводил до кресла, стоящего возле камина. Трицитиана перевела дух и утерла рукавом слезы на щеках. Затем она с отвращением взглянула на, все еще лежащего на полу, Пьера Мольберта и с трудом заставляя себя говорить, тихо произнесла:

— Убирайся из города. Сейчас.

Художник быстро закивал, вскочил на ноги и опрометью бросился к двери, но окрик арт-три остановил его.

— Нет! Уходи через заднюю дверь. У главного входа ждет Маркграф.

Солнце поднялось выше облаков. Утренний Грейсван медленно просыпался и оживал, наполняясь привычным гомоном и шумом. На деревьях щебетали птицы, над клумбами жужжали пчелы. Несмотря ни на что жизнь продолжала свой ход, а день обещался быть погожим.

Долговязая рыжая женщина с костылем и могучий мужчина с внешностью горца, сидели на ступенях двухэтажного домика с башенкой. Радом стояла рыжая девочка с длинными распущенными волосами, и юноша, чьи темные волосы были собраны в хвост.

— У нас говорят: женщина является отражением любви своего мужчины. — тихо проговорил Маркграф. — До чего должен был довести ее этот мерзавец, чтобы Искра решила выгнать его на улицу?

Трицитиана не ответила. Она молча смотрела в одну точку.

— Я бы никогда не посмел поднять руку на Искру. — продолжил мужчина. — Ты же знаешь, Фея.

— Знаю. — рассеяно ответила та, не переставая смотреть в одну точку.

— Ее дочь ни в чем не будет нуждаться. — заверил могучий мужчина. — Воспитаю, как родную.

— Хорошо. — вновь, без эмоций, промолвила Трица.

— Не понимаю… — обреченно покачал головой Марк Макинтош. — Почему она предпочла художника? У нас же было все хорошо.

Женщина закусила нижнюю губу и прикрыла глаза, отыскивая в себе храбрость, чтобы ответить, но не успела. По мостовой громко застучали копыта, приближающейся лошади. Всадник подъехал к ступеням и остановился. На мостовую, словно мешок с землей, упало мертвое тело. Из груди Пьера Мольберта торчала короткая арбалетная стрела.

— До самых Северных ворот успел добраться. — усмехнулся старый Хопкинс, успокаивая разгоряченную лошадь под собой. — Почти убег, шустрик.

Маркграф поднялся на ноги и с тожественной улыбкой посмотрел на труп своего давнего соперника.

— И так будет с каждым, кто поднимет руку на дорогих мне людей! — громогласно провозгласил бывший глава гильдии Городских Стрелков. Затем повернулся к Трице и спросил. — Ты что-то хотела сказать?

— Не важно. — мотнула головой наемница, рассматривая мертвое тело.

Ломтем ваницианской дыни в чистом ночном небе над Грейсваном светила полная большая луна. А с черной глади Вдовьего пруда на луну смотрела ее точная копия — подружка-отражение. Такая же круглая, такая же яркая и столь же красивая во всем, кроме одного — не настоящая.

— Не может быть в мире двух лун. И второй такой как ты никогда не будет. — тихо промолвила Трицитиана. В одиночестве она сидела среди высокой травы на берегу пруда и глядела на темную спокойную воду.

Женщине никто не ответил. В городском парке стояла умиротворяющая тишина. Ни один листочек не колыхался на деревьях. Лишь ночные насекомые пели свою печальную песню прощания с летом, и звезды мерцали на небе цвета спелой ежевики.

Внезапно в кустах кто-то зашуршал. Наемница резко повернулась на звук и замерла, сливаясь с густой темнотой. Прислушалась. Звук не повторился. Трицитиана расслабилась и вновь перевела взгляд на черную, как смоль, воду Вдовьего пруда. Где-то там, в глубине лежала ее лучшая подруга. Где если не здесь сказать последние слова и проститься.

— Ты была лучше меня во всем. — призналась Трица. — Я могла прыгнуть выше головы, могла совершить невозможное, но никогда не достигала твоих успехов. Я лишь твое блеклое отражение. — произнесла женщина, качая головой. По щеке скатилась одинокая слеза. — Прости меня Искорка, прости за Марка. Я действительно любила его и хотела превзойти тебя хотя бы тут. Но даже в этом, даже после приворотного зелья, что я подлила тебе, чтобы ты полюбила другого — Марк все равно не стал моим. Он продолжал и продолжает любить только тебя. Не понимаю, как ты это делаешь. — она утерла слезу. — Если бы я знала, как все обернется. Эх, коли бы знала… Хотя кого я обманываю? Мое честолюбие родилось раньше меня. Но я действительно любила Марка, правда.

Она немного помолчала, затем подобрала с земли костыль и с трудом поднялась на ноги. Еще раз посмотрела на темную гладь пруда с плавающей там луной.

— Твоя кровь на моих руках, твоя смерть на моей совести. Прости меня, если сможешь. А я… Я никогда, никогда тебя не забуду, подруга. Ты всегда будешь жить в моем сердце маленькой искоркой счастливых воспоминаний. Ты слышишь?

Ей вновь никто не ответил. Но налетевший порыв ветра принес облако, которое закрыло луну в небе. Подружка-отражение в пруду тоже исчезла. По воде пробежала рябь, в парке стало темнее и заметно похолодало. Трицитиана развернулась и медленно заковыляла прочь от Вдовьего пруда.