Выбор пути (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

— Приказываю, Прошка и Минька, в том случае, если я погибну во время открывания тайной комнаты и прохода в нее, вы спускаетесь в старый колодец и живете там, не вылезая на свет до скончания веков! Да будет так! — рявкнул я, и меня затопила волна паники, ужаса, такого страха, что меня даже шатнуло, как от порыва урагана.

— Стой! Стой, хозяин! — завопили оба, и бросились передо мной на колени — Не говори эти слова! Вначале надо снять защиту, иначе ты погибнешь!

— Ах вы ж мрази! Поганые злобные твари! Интриганы гребаные! — с некоторым даже удовлетворением констатировал я — Дайте-ка догадаюсь! Если я гибну, вы освобождаетесь и отправляетесь по своим делам, куда хотите — так ведь? Или не так?

— Только если твоя гибель явилась следствием твоей неосторожности, или ты покончил с собой — мрачно констатировал Минька — В том случае, если тебя кто-то убил, или ты умер по нашей вине, мы остаемся вечно прикованными к этому дому, или к этому месту, если дома нет. Прости, хозяин… мы хотели освободиться. Но мы ведь тебе не врали, так? Эти слова действительно открывают комнату! Никакого обмана!

— Пиши слова заклятия, снимающего защиту. И вообще — что это за защита? — устало бросил я, усаживаясь на табурет. Мне сейчас стало по-настоящему тошно. Я вдруг понял, с какими силами имею дело. Происшедшее напоминало то, как если бы некто дал ребенку в руки пистолет, и когда тот спросил, как из него выстрелить — все подробно ему и рассказал. Кроме одной маленькой детали — ствол нужно направлять в сторону от себя, а не в глаз, и не в рот.

Кошмарное ощущение на самом-то деле. Хотя чему я удивляюсь и почему так расстроен? Бесы, одним-то словом.

— Если бы ты произнес слова, и открылся проход — на пороге в тебя воткнулись бы отравленные штыри. Потому надо вон там повернуть вешалку вверх ногами. Тогда механизм заблокируется, и копья не воткнутся. Механизм срабатывает тогда, когда ты переступаешь порог. Там есть сигнальное заклятие. Только не спрашивай, хозяин, как оно работает — мы не знаем. И нам кажется — старый хозяин тоже не знал как оно работает. Он приглашал мастера издалека, тоже колдуна — только по металлу. Тот механизмы всякие делал с магией. Сложная штука, и дорогая. Ну как хозяин тогда говорил!

— Стоп! Так ты все-таки помнишь о прежней жизни хозяина? — холодно заметил я.

— Помню. Мы — помним! — ответил Прошка, и от него пошла волна печали и… злости — Помним то, что было при нас. И то, что поручал нам хозяин. То есть то, чему он нас обучал — поиску трав и других ингредиентов.

— Ладно. Потом с этим разберемся. Поговорим. А пока…

Я подошел к указанной мне вешалке — темной, грубо выточенной то ли из дуба, то ли из лиственницы, на ней сейчас висела сухая тряпка, в которой я узнал обрывок форменной ментовской рубахи. Уцепился за деревяшку, напрягся, попробовал покрутить направо-налево… направо не пошла, а налево довольно-таки легко повернулась, и что-то явственно в стене щелкнуло. Я обернулся, и оба беса спокойно мне кивнули.

— Все! — подтвердил Прошка — Так покойный хозяин и делал. Теперь безопасно. Гарантирую!

Я вздохнул, и громко, с выражением сказал колдовскую фразу, одновременно пытаясь представить, что она, эта дурацкая фраза, достаточно насыщена магической энергией.

И замер, изумленно глядя на стенку чулана. Или вернее — на то, что было ранее стенкой чулана.

Глава 5

Никакой обложки из человеческой кожи, никакого золотого тиснения. Книга была похожа на обычную книгу, в которую вахтер вписывает посетителей конторы. Пришел, предъявил паспорт — вахтер важно тебя осмотрел, сравнил твою личину с фотографией, записал твои данные в «амбарную книгу» и наконец-то пропустил в этот самый вожделенный «Снабстройкомплект».

Надписи на темной твердой поверхности обложки тоже не было. Найди я такую штуку где-нибудь в заброшенном деревенском доме — даже внимания бы не обратил на такую ерунду. И вот как тогда отличить колдовскую книгу от всяческой ненужной макулатуры?

— А почему ты сказал, что не знаешь, где она лежит? — спросил я беса, примерно зная, что он ответил. И бес меня не разочаровал:

— Это правда. Я же не знал, куда именно бывший хозяин ее положил! Может на одну полку, может на другую! Я же этого НЕ ЗНАЛ!

— Знаешь, Прошка, ты наверное кажешься себе таким хитрым, таким продуманным… правда ведь? А меня считаешь глупым… (волна веселья, злость) Так вот, Прошка, и ты, Минька… я к вам никакого зла не питаю. Вы мне никто. Но если будете себя вести плохо, если будете мне пакостить… я сделаю так, что вам будет очень плохо. Очень. Вам это надо?

— Не надо, хозяин! (волна грусти, злость) Но как мы будем жить без шалостей? Мы не можем иначе! Если ты запретишь нам шалить с людьми — нам придется шалить с тобой. Иначе мы будем мучиться от голода! Или ты сам должен шалить с людьми — а мы будем питаться. Или отпусти нас на волю!

— Извините, братцы, но я вас пока не отпущу. Прожили вы со своим хозяином столько лет, поживете и со мной. Насчет шалостей… а что вы вообще понимаете под шалостями? Поясните мне.

— Это у вас называется «эмоции» — вмешался Минька — я не знаю, как мы едим, не знаю кто мы такие, это вы нас называете бесами. Но мы никакие не бесы. Но едим ваши эмоции. Вот ты побил кого-нибудь, сделал кому-то плохо — он плачет, переживает, вот мы и… покушали. Нам хорошо. Понимаешь, хозяин?

— А если сделал кому-то хорошо? Если он испытал удовольствие? (И почему это я при этих словах увидел Машу? Не Бровину — здешнюю Машу, учительницу?) Эти эмоции вы можете есть?

— Можем. Только с них мы живем впроголодь! А еще — они невкусные! Такими эмоциями питаются другие сущности, не нашего рода. Вот те — да, питаются положительными эмоциями. Ну как бы тебе объяснить, хозяин… вот медведь — он ведь может и траву есть. Ягоды всякие, овес. Но вкуснее ему мясо! Нет, это плохой пример. Лиса! Она с голоду может что угодно съесть! Даже хлеб! Только захиреет и помрет! Вот так же и мы без отрицательных эмоций — захиреем и впадем в спячку. Мы живем только возле людей, а когда людей нет — впадаем в спячку. Думаешь зачем мы предыдущего жильца мучили? Пугали всячески? Кушать-то хочется!

— Да они просто гады подколодные! Вот и все!

Я вздрогнул от неожиданности — голос был хриплым, и каким-то странным, гулким, как из бочки. Такой голос должен принадлежать огромному человеку, толще меня раза в три и выше на голову!

Но принадлежал он маленькому, не выше моих бесов мужичку с окладистой, ухоженной бородой. Борода была с проседью и на вид мужичку лет шестьдесят. Если забыть о росте, и о том, что обут мужик был в натуральные, как в фильме-сказке Роу лапти — обычный мужичонка, каких в деревнях в общем-то каждый второй. Старая рубаха, заштопанная на плече, старые штаны, обтрепавшиеся по низу — ничего примечательного.

— Это еще кто такой?! — осипшим голосом спросил я, разглядывая гостя — Что за гость такой?!

— Это ты гость! — бухнул мужичок, и по комнате пошла волна обиды и возмущения — Домовой я! Охрим меня зовут! Я в этом доме с самого его рождения! И с ним умру! А вы, люди, гости в этом доме! Этому дому триста лет! Вот так!

— Вылез… выползок! — скривился Прошка — Чего под печью не сиделось?!

— Да потому что вранье ваше слушать противно! Вишь ли, они по дому работают! Полы моют! Это я полы мыл, паря! А этим только бы говны накидать, да чтобы кто-нибудь вляпался! Ууу… надоели, аспиды! Паря, ты это… телевизер-то не отключай, ладно? А я завсегда и полы помою, и приберусь ежели чо! Скучно, понимаешь? Ох, как скучно! Как эти два козла беспутных прежнего жильца выжили — совсем стало скучно! У него-то телевизер был! Вот что вам не жилося?! Чего несчастного мучили?! Моя воля — отправил бы я вас в геенну огненную, откуда вы и вылезли! Нечего такой нечисти по белу свету лазить!

— Сам-то кто?! — взвизгнул Минька, и по комнате пронесся даже не ветер, ураган неприязни — Нечисть и есть! Во всех народных преданиях тебя нечистью называют! Нечисть! Нечисть! Тьфу на тебя!