Поход скорпионов - Лобачев Евгений Борисович

– У тебя есть медные деньги?

Усвоивший (надеюсь) урок варвар ничего не сказал, молча полез в свою котомку и достал несколько медных монеток, таких же странных, что и его драхмы. Взяв парочку, я кинул сидящему в грязи человеку.

– Пусть Скорпион даст тебе сил на последний шаг, брат, – пробормотал я скорее для себя, чем для Слабого.

Тот с удивительной проворностью подобрал с земли монеты зубами и опустил их себе за пазуху. Эписанф во все глаза смотрел на обрубленные чуть ниже локтя руки, но от вопросов удерживался.

Когда мы входили в харчевню, Глаз неуверенно тронул меня за плечо:

– Я узнал его, Бурдюк. Это Кузнечик. Помнишь его?

С досады я даже плюнул на пол. Вот ведь воистину, бывает, что и один глаз – это слишком много. Кузнечика я помнил, конечно. Друзьями мы не были и вместе не работали никогда, но пару-тройку раз за одним столом сидели. Прозвище свое он получил за почти нечеловеческую прыгучесть – уходя от стражи, прыгал с крыши на крышу. Вот, допрыгался, значит… Грустно это, и думать об этом незачем, даже Глаз должен понимать.

Но ответить я постарался как можно спокойней:

– Ты ошибся, Глаз. Кузнечика больше нет. Это – Слабый.

Поскрипев мозгами, Глаз неуверенно согласился. И мы наконец проникли в прохладу полупустого зала. У Хряща никогда не бывает многолюдно. Дело не в высоких ценах, не в плохой кухне и не в скверной репутации. Дело в том, что Хрящ – рак, и убей меня не пойму, что его удерживает в Земле скорпионов. Может, тамошняя стража на него что-то имеет, не знаю, Хрящ об этом не распространяется, а мне в голову никогда не приходило любопытствовать.

В Скваманде взгляды пошире, чем в том же Хроквере и подобных ему городишках, однако же и тут люди в основном обходили эту харчевню стороной. Потому я ее и выбрал, к слову.

По наивности или от безысходности Хрящ оптимизма не терял, полагал, что вот-вот люди к нему потянутся. Года три уже полагал, бедолага.

Справедливость требует отметить, что по ряхе его нельзя было сказать, что дела в харчевне идут неважно. Здоровенная ряха, пошире моей раза в полтора. А уж когда он улыбался… как сейчас, например, увидев меня. Я одним из немногих не брезговал иногда перекинуться с ним парой слов помимо заказа.

– Здорово, рак, – вежливо сказал я.

– Здорово, скорпион.

Вот те раз! До меня не сразу дошло, что эта необхватная туша проявила зачаточное чувство юмора. Не требует ли это поощрения… вроде тычка в зубы? Впрочем, нет, сейчас Хрящ мне нужен.

– Ты все шутишь, старина, – совсем по-дружески сказал я.

– Я вижу, Бурдюк, ты теперь путешествуешь… – начал было Хрящ, разглядывая Эписанфа, но остановился, глядя на мою поднятую ладонь.

– Да, Хрящ, ты прав, я теперь путешествую, – радостно закивал я. – И мне нужна комната и ужин. Только не говори мне, что свободных мест нет, этой шутке я не поверю.

– Для тебя всегда найдется комнатенка. – Хрящ попытался улыбнуться еще шире, чем раньше, но у него не получилось. – Пойдемте.

– Какой же ты нетерпеливый, Хрящ, – огорчился я. – Мы ведь только начали беседу, я еще не получил от нее всего удовольствия, на которое рассчитывал.

Хрящ напрягся. Любой бы на его месте напрягся, но на этот раз я не имел в виду ничего для него плохого.

– Возле дверей стоит повозка, позаботься о ней, – сказал я. – Еще одно. В повозке моя собственность, и что-то мне подсказывает, что за ночь с ней ничего плохого не случится. Как, не обманывает меня предчувствие?

Хрящ засопел и напрягся еще сильнее, вытирая вспотевшие ладони о грязный серый фартук.

– Бурдюк, ты же знаешь, что я всегда относился к тебе с уважением, ты только скажи, и я все сделаю. Но если там… – Он замялся. – Если стража будет…

– Да расслабься ты, боров. – Я с отвращением смотрел на эту трясущуюся от страха гору жира. – Ты неправильно меня понял. Я не работаю в Скваманде, и страже нет никакого дела до моих пожиток. В повозке моя рабыня, и если с ней что-нибудь случится… Глаз, что тогда будет с нашим другом Хрящом?

– Мне неприятно даже думать об этом, Бурдюк, – процедил сквозь зубы Глаз.

– А! Понял! – Хрящ снова расплылся в улыбке. – Девка!

Может, все-таки выбить ему пару зубов?

– Да, девка. Моя девка, – отчетливо проговорил я. – И ты, рак, окажешь мне дружескую услугу. Ты лично отведешь повозку на задний двор и лично проследишь, чтобы никто не подходил к ней до самого утра. Мы поняли друг друга?

– Почти, Бурдюк. – Хрящ заискивающе посмотрел мне в глаза. – Для полного понимания не хватает самой малости…

Я хмыкнул, посмотрел на Эписанфа и щелкнул пальцами. Варвар, ставший вдруг удивительно понятливым, достал серебряную монету. Я покачал головой и щелкнул пальцами еще дважды. После того как три драхмы перекочевали в карман Хряща, взаимопонимание было установлено.

Отвечу перед дюжиной богов, Хрящу нечасто доводилось принимать постояльцев. У меня вообще возникло подозрение, что лишенную окон комнату, где нас поселили, еще недавно использовали под склад продуктов.

Но – три соломенных тюфяка на пол, пара свечей и вполне сносный ужин – и я примирился с действительностью. За Лаиту я мог не волноваться… «А чего это я вообще должен за нее волноваться?» – с возмущением спросил я себя и затряс головой.

От мыслей о Лаите меня отвлек Эписанф, которого распирало от вопросов. Тогда как мы с Глазом начали с вина – более или менее приличного – варвар явно чтил любопытство больше, чем жажду.

– Тот калека возле харчевни… – неуверенно начал он.

Я вздохнул. Тема мне неприятная, но никуда от нее не деться. Лучше рассказать все сразу, иначе варвар не даст мне покоя до самых Проклятых Земель.

– Слабый, – сказал я. – Так называют таких людей. Это бывший наш товарищ по ремеслу, который попался в руки стражи.

– Им отрубают руки? – ужаснулся Эписанф.

Я снова вздохнул.

– В некоторых Землях воров казнят. В других казнят только душегубов, а ворам выжигают глаза. У нас обычай самый милосердный. Пойманному дают выбор. Взойдя на эшафот, он может положить на плаху либо голову, либо руки. Второе выбирают немногие, но они есть. В любое время он может попросить исправить эту ошибку, ему пойдут навстречу, но…

Скривившись, я сделал большой глоток вина.

– А как же тогда… – Эписанф заморгал. – Как же Глаз, он фактически напрямую сказал тому стражнику, что ты вор?

– Ну и что? – не понял я. – Я вор, это мое ремесло. Я могу кричать об этом на каждом углу, кому до этого дело, если меня не поймали? Не знаю как у вас, Непосвященных, но в Землях Зодиака за ремесло не наказывают, наказывают за содеянное.

Эписанф принялся осмысливать услышанное, а я принялся за еду. Что касается Глаза, то он это занятие и не оставлял.

Летопись Милька

Одним богам известно, как пережил я те несколько дней, пока шло строительство. Ведь, сказать по чести, затея была столь рискованна, что не всякое безумие можно было бы поставить с нею рядом. Все в ней было безумно – от замысла до воплощения, от надежд, которые питал Гиеагр, до шутки, которую в итоге сыграла с нами судьба. Впрочем, о последней – в свой час.

Итак, все это время я пребывал в чрезвычайной тревоге, и было отчего. Мало того что герой доверился Капюшону, этому пройдохе, так еще на третий день строительства пришли в движение люди из Арзакены. То и дело из ворот выезжали небольшие группки конных солдат и устремлялись вверх по ущелью. Едва завидев это, змеелицый Званцо, повсюду следовавший за мной в моих «инспекциях», озабоченно покачал головой.

– Плохо дело. Они рассылают разведчиков.

– Думаешь, они уже оправились от страха? – с сомнением проговорил я. – Еще вчера они носа не казали в ущелье, столько ужаса нагнал на них Гиеагр.

– Вчерашний день не дороже ослиной отрыжки, Непосвященный, – наставительно произнес Званцо. – Забудь о нем. Раз они лезут в ущелье, значит, сегодня твой приятель недостаточно старается, чтобы их напугать. А может наоборот, так перестарался, что они уже готовы на все, лишь бы избавиться от неизвестности.