Всадники Темного (СИ) - "ЙаКотейко"

Анвар с ужасом и отвращением уставился на поглотившую мужика дверь, судорожно размышляя, как потактичнее отказаться от такой сомнительной чести. И меч, как назло, в комнате остался.

Пока размышлял, неуверенно нащупывая спрятанный нож, из чудовищного нутра деревянного монстра в клубах пара и одуряющего запаха листвы с хриплым криком выбежала очередная жертва. Не разбирая дороги, красный как глаза демона мужик, с прилепленными к блестящему телу черными плюхами, умчался наружу, хлопнув спасительной, ведущей на улицу дверью.

Анвар окончательно убедился, что такое веселье не для него и, бросив сжимаемый в руках тюк на лавку, попытался последовать за мужиком, но внутренняя дверь, ведущая не иначе как во владения Первозданного Тьмы, распахнулась раньше…

— Ну, ты скоро ль? — аккуратно прикрыв ее за своей спиной, вопросил давешний счастливый мужик.

Яростно мотая головой, Анвар попятился, уперся ногами в лавку, чуть не сев на нее и согнулся, оскалившись, без боя он не сдастся. Рука скользнула под рубаху, вытаскивая нож.

— Ты чего это? — недоуменно сдвинул брови местный палач.

Внешняя дверь вновь хлопнула, впуская обратно весьма довольного жизнью мужика, оказавшегося Михалем, с таким же удивлением, как и первый, уставившегося на гостя, не спешащего воспользоваться гостеприимством хозяев и на зажатое в руке оружие, отбрасывающее широким лезвием тусклый свет, льющийся из маленького занавешенного окошка.

— Чегой-то он? — не дождавшись ответа от Анвара, переспросил у Михаля палач.

— Раздевайся заходи, — покровительственно улыбнулся старший, указав на дверь.

— Нет уж, я туда не полезу, — зло процедил Анвар и возмущенно закончил, впрочем, опустив нож, — вы, может, не заметили, но у меня женщина есть.

На несколько мгновений в доме повисла тишина, задумчивые крепыши переглянулись и разразились громовым хохотом. Так что даже слезы из глаз брызнули.

— Ну, ты и да, гость, — стонал Михаль, — ты слышал, Потап? — и вновь зашелся в приступе дикого, неудержимого смеха. — Ох, повеселил, ох потеха. Не боись, гость дремучий, то парня. Моемся мы там!

Анвар осторожно подкравшись, недоверчиво заглянул в приоткрытую Потапом дверь. С досадой разглядел бадейки, наполненные водой, ковшики и куски мыла. А также веник в руках красного, не то от стоящей внутри духоты, не то от смеха, третьего местного, наверняка расслышавшего, что творилось снаружи.

Вынырнув из исходящей паром дыры, Анвар смущенно кивнул и аккуратно обнажился. Зашел за скрывшую от его глаз весельчаков дверь и охнул от невозможности сделать вдох.

— Спокойно, привыкнешь, — пообещал Михаль и, подтолкнув к лавке у стены, велел, — присядь-ко, подыши погрейся. Сейчас мы и за тебя примемся.

Обещание было зловещим. Действия и того хуже. Одурманенный жарким влажным воздухом, Анвар с ужасом наблюдал, как эти бар-бары бьют друг друга связанными в веник ветками. Окатывают водой, дымящейся даже при стоящей здесь температуре.

На верхнюю лавку его затягивали в четыре руки. Оправдывал себя Анвар тем, что от непривычной обстановки впал в прострацию и не смог оказать должного сопротивления. От первого удара Всадник чуть не спрыгнул вниз, на голову весело хохочущего Потапа. После десятого стиснул зубы, с тоской вспоминая удары кнутом, там хоть понятно присудили пять — пять и получил, когда же закончится эта пытка, оставалось только гадать.

Как оказалось, избиения не худшая пытка в этой милой деревне. Стоило жестким прутьям остановиться, а поверившему в избавление Анвару, вздохнуть облегченно, на него вылили полный ушат кипятка. Таких криков деревня не слышала давно, а сам Анвар никогда не издавал. Подлость местных на этом не закончилась, следом за кипятком Всадника окатили ледяной воды, прервавшей крик. Горло сжалось в спазме не в силах сделать вдох, сердце пропустило даже не удар, а с десяток их, а когда завелось вновь, попыталось покинуть обреченное тело, вырвавшись через ребра.

— Накось выпей, — Анвар пришел в себя, сидя в маленьком помещении с лавками, заваленными одеждой. Под нос ему сунули глиняную кружку, всю покрытую холодными каплями. Внутри оказался какой-то приятный, сладкий напиток с пузырьками, ледяной.

Жадно выхлебав предложенное, Анвар осоловелыми глазами уставился на довольных палачей:

— Изверги! — констатировал он, и под громовой хохот побрел обратно во чрево тьмы.

То, что посадили за стол, уже не было Анваром. Всадник был уверен, что жизнь, дух и прочее, что должно присутствовать у человека, покинули его в том жутком доме, еще после первого круга пыток.

Чистая одежда, выданная хозяйкой в том злополучном свертке, приятно обнимала не желавшее шевелиться тело. Квас, тот самый напиток, что ему давали во время «помывки», приятно освежал. На столе быстро появлялись еда и питье, за столом веселые, улыбчивые лица. Справа мужские, слева женские, но только взрослые. Детей погнали, как только мужчины вернулись из парни.

Лилась неспешная беседа с обсуждением дня, ночи, лета и дел неизвестной Анвару богини Меши, а Всаднику не хотелось не то что шевелиться, думать.

Неспешно поглощая еду и отвечая на вопросы о путешествии, Анвар вдруг понял, что вполне счастлив. Не хотелось никого убивать несмотря на их издевательства. Когда же пришла Сауле, он в этом убедился. Наложница, радостная и разрумянившаяся, радовала взгляд чистым опрятным платьем, надетым поверх белой рубахи и заплетенными в косу волосами. Вот только посадили ее на дальний конец стола, среди женщин.

— Ну, вот и все в сборе, — торжественно произнес Михаль, когда пришли женщины. — Пусть Меша увидит нашу радость и поможет нашим гостям в их поиске! — после его слов все дружно протянули руки вверх, ладонями к себе, застыли так на мгновение и вернулись к обсуждениям и празднованию.

— Михаль, — не выдержав любопытства, позвал Анвар, — мы, что, к вам на праздник попали?

— Конечно! — махнул головой бородач, — праздник, мил человек, у нас после захода солнца.

— Всегда? — недоуменно протянула Сауле под неодобрительным взглядом Анвара из-за нее лишь открывшего рот.

— Конечно, Меша богиня ночная. Днем она вся в заботах и хлопотах. А ночью отдыхает. Чтобы ни смущать ее своим мельтешением, да не злить, намекая, что мы вот и после заката работаем, не ломаемся, мы, как только солнце земли коснется, работу бросаем. Одеваем чистое, да и отдыхаем, песни поем, пляшем, веселимся. Пускай и богиня отдохнет, наши напевы слушая.

Анвар приподнял брови в изумлении.

— Странно, что вас еще темными не признали.

К его удивлению, Михаль вскинулся зло, насупился, поджав губы, но пояснил спокойно:

— А отчего ты думаешь, мы от всех вдали сидим? Темными нас признать не смогли, не подходим по дару, но и считать равными себе не захотели, глядели как на зверье лесное. Все оттого, что мы от Меши отказаться не пожелали. Раньше мы со зверолюдами торговали, еще прадед мой жив был, а теперь? А теперь даже енти, кони, на нас как на пустое место глядят. В нашей стороне, Анвар, ты не найдешь светлых, нет их тут. И темных нет. Все у нас равны, все живут по-соседски, по-доброму. И мы, и махнаухие с севера и охотники мрачные. Раньше и жрецы свои были, обо всех богах знали, все обряды провести умели, капище богов отвергнутых доглядывали. На берегу морском у камня, что три стихии соединяет, дней десять неспешного пути. Да не стало их, две зимы назад увезли их рогатые на черном корабле.

Анвар слушал и не верил ушам, в то, что в обеих империях остался хоть кто-то, кто не делит существ по цвету.

— Куда увезли? — подал он голос, чтобы хоть как-то обозначить заинтересованность и не сидеть с открытым ртом, переваривая услышанное.

— А кто ж их знает, — печально потупился Михаль. — Хорошие там люди жили, всегда на помощь приходили. Всегда ночлег давали, тем же охотникам, что за зверем морским ходят. А как корабль ушел на берегу почти все братья и осталось. Отец, мать… да братья.

— Семья?

— Да нет, — слегка качнул головой Михаль, — они друг друга так называли, старик-отец, старуха-мать да братья, сестры, что помладше.