Малахит (СИ) - Лебедева Наталья Сергеевна

Берковский был раздосадован. Обсидиан оказался хорошо осведомлен о нападении, и хорошо к нему подготовлен. Подходя к нему с небольшим передовым отрядом, с которым он рассчитывал окончить дело за полчаса, Берковский с неприятным изумлением увидел наглухо задраенные входы-выходы. Мост был поднят. Выходящие в поле окна закрыты дубовыми щитами — за исключением узеньких бойниц. И воинов было явно больше, чем предполагал Алмазник. Он предрекал нескольких владеющих луком слуг, самого Обсидиана да пару — тройку гостей, так что Берковский рассчитывал просто войти во двор с небольшим отрядом, перебить тех, кто окажет сопротивление (что такое десяток застигнутых врасплох мужчин с примитивным оружием против тридцати хорошо вооруженных боевиков?), и принести ребятам воодушевляющие подарочки из подвалов Обсидиана. О местной коллекции камней ходили легенды.

После недолгого размышления Берковский все же решил напасть. Он спешно отправил за подкреплением и пригодным для осады оружием. Но встать пришлось в чистом поле, у всех на виду. Расстояние выбрали безопасное, из расчета дальности полета стрелы или камня из катапульты. Но расчет оказался неверным. В какой-то момент стрела тяжело свистнула у уха Берковского и вошла точно в горло одного из солдат. Берковский выдернул ее из трупа: она была странная, с черным каменным наконечником, и летела чересчур далеко — вопреки всем законам физики.

Ребята психанули. Завязалась перестрелка.

Паша услышал первый выстрел и вздрогнул. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что он слышал по телевизору. Это было очень громко и очень страшно. Оказалось вдруг, что Паша не может сражаться. Он не мог даже сообразить, что происходит. Что-то взрывалось, тонко взвизгивали и звенели тетивы боевых луков, отлетали от стен отбитые пулями обломки, трещали горевшие повсюду факелы, собаки выли тонкими голосами, кричала надрывно женщина. Уже давно стемнело, и двор был полон неясных силуэтов.

В какой-то момент Паше в голову пришла бредовая мысль. Он почему-то подумал, что лучше разберется в ситуации, если поднимется на стену. И Паша направился к лестнице. Он шел вверх, и кто-то обогнал его, не обратив на него внимания.

В ту минуту, когда Паша поднялся на стену, вдруг наступила полная тишина. Он ступил на верхнюю площадку, выпрямился во весь рост, и свежий ночной ветер ударил ему в лицо. В какой-то момент Паше показалось, что небо, вооруженное звездами, летит на него, и он зажмурился, словно и вправду испугался этого удара.

Что-то грохнуло — еще и еще раз, взорвалось, упало. Что-то загорелось, и воздух наполнился дымом. Что-то ужасно тяжелое упало на Пашу. Паша покачнулся, стукнулся о каменный зубец и тяжело осел на пол, не в силах скинуть с себя эту непонятную, неожиданную тяжесть. И вдруг в какой-то момент он понял, что на нем лежит человек. Вот же его круглая, твердая голова облокотилась о Пашино плечо. Вот рука плетью лежит вдоль бока. И темная кровь на виске. Это мертвый человек. От него пахнет гарью.

Паша осознал все это и забился в ужасе, как бьется пойманная птица, но у него никак не получалось выбраться из-под этого тяжелого тела. Потом появился кто-то. Кажется, это был Вадим. Он стащил с Пашиных колен труп и хотел было поднять друга, но тут метнулась мимо них еще какая-то тень. Со стоном опустилась эта тень на колени перед убитым солдатом, начала выть и раскачиваться в такт гремящим выстрелам. Паша безучастно смотрел, как Вадим берет эту несчастную женщину на руки и несет вниз, прочь со стены, а она в кровь раздирает ему ногтями лицо. Потом громыхнуло что-то еще, и Паша на какое-то время оглох и ослеп.

Он сидел на чем-то теплом и мерно покачивался. От качки немного тошнило, но еще хуже было из-за неразберихи с головой. Ощущение было такое, будто в солнечный и морозный январский день выходишь на улицу и, как ни пытаешься, не можешь открыть глаза — настолько ярок отраженный снегом свет. Вот так же Паша не мог заставить голову воспринимать, ясно осознавал это и мучился от беспомощности.

Первым, что он услышал и понял, был удар грома. В лицо ударил свежий ветер. Он был так силен, что мешал смотреть и дышать. Капли дождя падали и разбивались о лицо, и с каждой секундой сознание прояснялось. Дышать становилось легче. И хотя Паша промок до нитки в первые же несколько секунд, он благословил целительную бурю.

Лошадь шлепала копытами по грязи, и Паша был близок к тому, чтобы лечь ей на шею и вцепиться пальцами как можно сильнее — он ехал верхом второй раз в жизни и удивлялся, почему не упал раньше, когда состояние его было полуобморочным. Но гордость заставляла сидеть прямо. Он оглянулся осторожно, так, чтобы не свалиться на землю, и увидел, что едет в середине довольно большого отряда вооруженных людей. Отряд ехал медленно и, казалось, никуда не торопился. Вадима не было видно.

Берковский подумал было, что ночь будет жаркой. Уже были потери и с той и с другой стороны. Уже бойцы его не просто выполняли свою работу, но и злились на тех, кто скрывался за крепостными стенами. Но тут, в какой-то момент, Берковскому показалось, что стрелы с высоких стен летят не так уж и часто. И странные каменные иглы, серьезно ранившие четверых его солдат, больше не вспарывали землю под ногами. Берковский приказал прекратить огонь и поразился наступившей тишине.

Замок молчал. Пригибаясь и каждую минуту ожидая выстрела, саперы побежали вперед. Они перебрались через ров — сухой и заросший репейником — и никто их не остановил. Взрыв пробил и массивные, в руку толщиной, дубовые доски, и прутья чугунной решетки, и передовой отряд вошел внутрь.

В замке никого не было. Объяснилось все просто. Защитники крепости бежали через подземный ход. Это была целая подземная галерея — широкая, выложенная камнем, такая, что по ней мог бы пройти целый обоз, не то что несколько десятков всадников. Подвал с камнями тоже был обнаружен, и это несколько заглушило досаду Берковского. Камни были великолепны, и их было много. Правда, Алмазник утверждал, что Обсидиан увез с собой особый ларь, в котором лежали волшебной красоты солитеры — гордость древнего рода.

А вот лошадей, на которых рассчитывал Берковский, не было. Значит, придется грабить Кузнецово — решил он.

В ту ночь шел дождь, на следующую ночь шел дождь. Паша дремал в гостиной Лазурит и смотрел в окно на серую, совершенно не майскую хмарь. Он не знал, сколько времени прошло, не очень хорошо понимал, кто находится сейчас рядом с ним. Куда же нужно идти? А куда ты хочешь попасть?

Он очнулся внезапно. Как будто просто проснулся однажды утром. В комнате не было никого. Он выглянул в окно, с сожалением и мрачным удовлетворением посмотрел на раскисшую от многодневного дождя землю, на огромную лужу, в которой радостно плескались утки, на листья сирени, с которых стекали капли только что прошедшего дождя. Он чувствовал себя злым и очень голодным. Слабость в ногах не давала свободно двигаться, и эта неполноценность злила еще больше. Послышались шаги. В комнату вошла Лазурит. Увидев Пашу, она по-детски всплеснула руками, подошла, потрогала лоб, измерила пульс, послушала сердце. Все деловито, будто настоящий доктор. Пашку это раздражило еще сильнее. Он вырвал руку из ее цепких пальчиков и отстранился.

— Что-нибудь болит? — участливо и покровительственно спросила Лазурит.

— Ничего не болит, — ответил Паша. — Вадим здесь?

— Да, здесь. С ним все в порядке.

— Его не зацепило там, в замке?

— Нет. Он везучий, не то что ты. Говорят, он раненым помогал спуститься со стены во двор. Весь бой провел на стене — и не царапины. Ну, кроме тех, что ему Лал наставила, когда он ее со стены уносил.

— А кто это — Лал?

— Ты не помнишь? Вадим говорил, ты был при этом. У нее убили мужа. Они и женаты-то были всего две недели. Она увидела, как Турмалин упал, бросилась к нему, потом, когда поняла, что он мертв, хотела броситься со стены, Вадим ей не дал, унес вниз, во двор. Не помнишь?