Влюбленные из Хоарезма - Стюарт Торн Сейшел

Не успело еще Око Эрлика выкатить из-за деревьев, как на берегу появились Юлдуз и Фейра. Девушка, недолго думая, бросилась Конану на шею.

— Если бы не ты, никогда мне не видать моего счастья!— восклицала она.— Сами боги привели тебя в наш дом, о Конан из Киммерии!

— Скорее уж, Мишрак ибн Сулейн,— ухмыльнулся Конан.— Ну, вы собрались? Надеюсь, вина и еды у вас вдоволь?

— Да, я уж давно все приготовила,— кивнула Фейра, указывая на две большие переметные сумы, которые с трудом волок на плече Юлдуз.— Я вас всю ночь прождала. Твои люди тоже не спали: я слышала, как они бродят по двору.

— Ничего, я их быстро призову к порядку. Да всыплю, как следует Харре за то, что не дал выспаться отряду,— весело отозвался Конан.— А вы летите. Вон уже солнце встает. В Праздник Пророка люди поднимаются рано, как бы вас не увидели.

Молодые послушно уселись на ковре, пристроив рядом сумки, и Юлдуз произнес трижды свое кхитайское слово, прозвучавшее, как звон спущенной тетивы.

Ковер медленно поднялся над озером…

— Удачи!— крикнул Конан, вскинув вверх сжатый кулак.

— Прощай!— закричали муж и жена в один голос, и Фейра помахала рукой.— Будь счастлив!

Ковер набрал высоту, став едва заметной точкой в безоблачном синем небе, и улетел в сторону солнца.

Известно, что уходящий уносит с собою лишь треть разлуки, оставшийся же принимает на себя две трети. Эти двое улетели в новый, сулящий им золотые горы край, оставив заботы и огорчения прошлого в старом доме, словно ненужную утварь. Они улетели, а киммерийца Конана ждал новый день, полный обычных забот и тревог начальника отряда, на которого возложена тяжелая тайная миссия, от исполнения которой зависит судьба целого государства. Киммериец встряхнулся и зашагал к усадьбе.

— Харра, вырви Нергал твою печень!— загремел его голос еще от масленичной рощи.— Вы в казарме или в веселом доме? Что здесь такое творится, я вас спрашиваю, сборище толстобрюхих байбаков!..

Но продолжить ему не удалось. На него налетели, едва не сбили с ног, облепили и затормошили. Хвала богам, это перемежалась самой черной бранью, и громче всех был восторженный рев Харры, поминавшего Эрлика, Крома и всех прочих небожителей и демонов. Случайный прохожий, услышь он эти разноголосые вопли, решил бы, что этой ночью целый пантеон как светлых, так и темных сил, объединившись, вызволял из страшной беды какого-то легендарного героя.

— Да слезьте вы с меня!— отплевывался Конан.— Бешеный шакал вас покусал, или тарантулы ужалили в голые задницы? Мало мне Мардуфа, теперь мой собственный отряд вознамерился сжить меня со свету! А ну, строй-ся!— рявкнул он, наконец, во весь голос.

Привычная команда возымела действие. Орущий и машущий руками клубок распался и превратился в более-менее ровный строй. Конан перевел дыхание.

— Животы втянуть! Что за вид? Вы всю ночь кувыркались в соломе? Где твои сапоги, Фархуд? Чалмы грязные, шлемы не чищены! Через колокол начало Церемонии Десятого дня, а у вас такие рожи, будто вы пили три дня без просыпу! Харра, ты сегодня будешь чистить конюшню. Один. Я оставлял на тебя отряд, а вернулся в барсучье логово!

Харра пробормотал что-то, ухмыляясь во весь рот. На остальных брань ун-баши тоже, видимо, не произвела должного впечатления, потому что после команды: «Марш в воду, глаза б мои вас не виделись — весь отряд помчался к озеру с хохотом и гиканьем.

— Харра, останься,— велел Конан. Первый помощник, все так же ухмыляясь, подошел к нему.— Есть у нас что-нибудь пожрать? Клянусь Кромом, я голоден, как волк с ванахеймских ледяных равнин.

— Сейчас все будет,— ответил Харра и, выставив перед командиром полный кувшин вина, ушел к кухне.

Только сделав первый глоток, Конан понял, как хотел пить все это время. Он выпил, не отрываясь, уже почти половину кувшина, когда Харра принес холодную баранину, лепешки и урюк.

— Рассказывай,— потребовал он, сгрузив все это на стол.

— Потом,— буркнул Конан с набитым рюм.— Выставим первую смену, тогда все услышишь. А сейчас, ради Праздника Пророка, дай мне поесть спокойно!

Через час двое сияющих начищенным металлом воина встали в привычный караул во внутреннем дворике усадьбы. Разводил их лично Конан, и с удовольствием отметил, как вытянулось лицо у толстого Бахрама при виде живого и невредимого ун-баши. Астролог, видно, полагал, что нескоро теперь встретится с ненавистным северянином.

Вернувшись к казарме, Конан застал две трети отряда спящими в тени масленичных деревьев. На ногах были только сменщики караульных и Харра. Первый помощник, напевая что-то веселое про необъятные зады красоток, выгребал навоз из конюшни. Конан разделся до шаровар, взял вторые вилы и принялся ему помогать.

— Жила в Аграпуре девчонка одна,— самозабвенно пел Харра, орудуя вилами, — троих в один раз ублажала она… Такие себе отрастила бока…

Дальше шла уж вовсе непристойная строчка про то, что удовлетворить ее не сумел даже бык, как ни старался. Тут Харра заметил ун-баши и, прервав повествование об удивительной девушке, весело крикнул:

— Конан! Услышу ли я, наконец, поучительнейшую и занимательнейшую историю о твоих похождениях в Хоарезме, о, мой усердный к труду военачальник?

— Вилами по хребту ты получишь, а не историю!— отозвался Конан, но все же рассказал обо всем, что произошло за эти две ночи.— Потом Юлдуз оставил меня у озера, и сходил за Фейрой. Ловкая девчонка собрала все загодя, так что они скоро вернулись. Они уселись на ковер и улетели в свой Кхитай, а я пошел к дому. Вот и все, — закончил Конан.

Харра, слушавший с великим вниманием и не перебивший своего ун-баши ни разу, задумчиво присвистнул.

— Чего только не бывает на свете!— вымолвил он, наконец.— Ну, а я тут управился с Бахрамом, как сумел, и собирался вытаскивать тебя с боем… В итоге больше всех пострадал вздорный старикан: я слышал, как он полночи кряхтел и потирал бока. Я его, наверное, просто убил бы вчера, но он ныл и скулил, как трусливый пес, и мне стало противно… Смотри-ка, я и не заметил, как мы с тобой все вычистили, пока ты рассказывал. Осталось только свежей соломы принести. Пойдем?

Но выйдя из конюшни, они нос к носу столкнулись с багровым от ярости Бахрамом. Очевидно, церемония последнего дня закончилась, старик отправился поднимать заспавшуюся дочь — и не нашел ее.

— Где этот узкоглазый?— вопил астролог, носясь по двору.— Где этот паршивый сын недостойного отца?

Увидев Конана, он в первый миг осекся, но затем бросился к нему, негодующе воздев к небу руки.

— Пусть скажет мне доблестный ун-баши, где его новый воин?

— А почему ты не спросишь меня, где твой летающий ковер?— насмешливо поинтересовался Конан.

Увидев жалкого, в синяках и ссадинах старика, он понял, почему Харра не прибил его насмерть. Этот человек был недостоин ни гнева, ни мщения.

— Кажется, вместе с дочерью пропал и он, а, почтенный Бахрам?

Харра сделал знак проснувшимся и глазеющим на эту сцену воинам: «Идите сюда, сейчас повеселимся».

Астролог опешил.

— К-какой еще летающий ковер?— заикаясь, вымолвил он, ибо здесь уже пахло чернокнижием, а за чернокнижие полагались дознание под пыткой и смертная казнь.— Летающие ковры бывают только в сказках, доблестный ун-баши.

— Тот самый, что лежал у тебя перед садовой калиткой,— наступая на него, ответил Конан.— Синий, в пестрых птицах. Я видел, как твоя дочь улетала на нем сегодня. Может, она ведьма? Может, она летает по ночам на богомерзкие сборища, где совокупляется с Нергалом в образе черного козла? Отвечай, лживый старик, прикрывающий астрологией и ученостью свои бесчисленные грехи!

Бахрам, перепуганный насмерть, пятился, пока не уперся спиной в стену.

— Я не знаю, о чем ты говоришь!— завизжал он, словно придавленная крыса.— Этот ковер я продал, утопил, сжег! Мне подсунул его кхитайский колдун!

— В таком случае, я отвечу тебе. Юлдуз, твой зять, отпущен мной, ради своей недавней свадьбы, погостить к родным, и я не вижу ничего удивительного в том, что законная жена пожелала сопровождать его в этой поездке,— веско, раздельно произнося каждое слово, сказал Конан, нависая над струсившем астрологом, словно сторожевая башня.