Семейные обязательства (СИ) - Келин Алекс

Продолжать попытки соблюдать приличия было невыносимо. Элиза подошла к открытому гробу, в последний раз посмотрела на чужое, очень старательно загримированное лицо, поцеловала мертвый холодный лоб и ушла.

В голове еще долго эхом звучал мощный голос священника: "Да простит Господь тебе, чадо духовное, если ты что вольно или невольно соделал в нынешнем веке, ныне и всегда и во веки веков..."

Элиза не помнила, как вернулась в опустевший дом с прикрытыми черной тканью зеркалами. Дворецкий печально поклонился хозяйке и подал ей небольшую коробку.

- Елизавета Павловна, приезжали со службы, из канцелярии. Передали для вас его вещи...

- Спасибо.

Элиза поднялась к себе. Поставила коробку на кровать, открыла и стала перебирать лежавшие в ней мелочи, просто чтобы хоть чем-то занять руки. В коробке были перья, несколько монет разных государств, блокнот с маловнятными заметками и фрагментами рисунков, а еще небольшая картинка в рамке на подставке. Видимо, Пьер держал на столе этот простенький пейзаж - лес, елка, тропинка между деревьев. Обычные окрестности Гетенхельма.

Она перевернула рамку - может быть, есть подпись?

Пейзаж так и осталась безымянным, но Элиза заметила торчащие крепления. Как будто их отгибали и не слишком аккуратно вернули назад. Она осторожно сняла заднюю стенку и обнаружила под пейзажем карандашный рисунок.

С него в лицо Элизе смеялась юная девушка в форме курсанта военной академии.

Элиза замерла, глядя на нее. Каждый карандашный штрих светился любовью художника. Она была абсолютно уверена - спокойно-равнодушный Пьер не способен на такие чувства!

Оказывается, способен. Не было никаких сомнений, что рисовал именно он - наброски в блокноте были выполнены явно той же рукой.

Элиза просидела бы так целую вечность, если бы с пола не раздалось требовательное мяуканье. Кошечка, которую она подобрала в день смерти мужа, не могла запрыгнуть на высокую кровать из-за шины на сломанной лапке. Она приползла со своей подстилки и кричала: "Хозяйка! Помоги!"

Элиза подняла кошку, положила себе на колени, погладила по чисто отмытой шелковистой шерстке и наконец-то заплакала.

Перед рассветом снова пришел знакомый кошмар. Она опять бежала во тьме от кого-то невыразимо жуткого. Клубящаяся чернота наступала, обволакивала, Элиза кричала, но звука не было - был только страх, шершавый камень под босыми ногами и отчаянный бег.

Безымянные твари догоняли. Элиза чувствовала затылком их холодное, обволакивающее дыхание...

Сегодня их было намного больше. Как будто те, прежние кошмары оказались просто намеком, предчувствием этого - настоящего, огромного, смертельного!

Предплечье пронзила резкая боль, и Элиза с криком проснулась.

Покалеченная маленькая кошка вцепилась ей в руку. Драла кожу хозяйки коготками здоровой лапки и ожесточенно кусала.

Элиза дернула рукой. Кошка мгновенно разжала зубы и спрятала когти. Она лежала на боку, тяжело дышала и низко, опасно порыкивала. Шерсть вздыблена, тощий длинный хвостик распушен изо всех сил - жуткая зверюга, а не больной котенок.

- Спасибо, кошка, - прошептала Элиза, гладя ее по спинке. - Охранница ты моя... Спасибо!

На коже Элизы остались тонкие, почти не кровоточащие царапины.

Котенок постепенно успокаивался, перестал рычать и даже позволил пригладить шерстку. Через пару минут кошечка терлась головой о руку Элизы и громко урчала.

- Как же тебя назвать? - спросила Элиза, почесывая кошке подбородок. - Нравится имя Герда? Я любила эту сказку... Ты ведь меня спасаешь от ледяного ужаса, да, кошка? Будешь Гердой?

Кошка презрительно фыркнула. Или просто фыркнула - кто разберет кошачьи мысли?

- Да, кошка, - вздохнула Элиза. - У твоей хозяйки фантазия... как у табуретки. Но что поделать? Какая уж есть.

Кошка осторожно прихватила ее руку передними лапками, не выпуская когти.

- Герда хорошая кошка, - ласково приговаривала Элиза, продолжая ее гладить. - Герда меня охраняет от страшных тварей... Вот только надо нам с тобой, Герда, придумать, как тварей совсем прогнать...

Кошка перевернулась на спину, подставляя белое пузо.

Глава 12. Поминальные свечи

Элиза ходила по дому с кошкой на руках. Гладила ей шерстку, почесывала мохнатый подбородок, слушала уютное, доверчивое мурлыканье и тихонько шептала ей: "Герда, как мы с тобой будем жить дальше? Я боюсь, кошка..."

Герда дергала ухом. Кошке было тепло, впервые в жизни она была сыта, вымыта и даже расчесана. Вот только хозяйка щекочется - да и ладно, это пустяки. Зато по первому мяву выдают кусок печенки, курицы или еще что-нибудь вкусное. Кошка глотала угощение, почти не жуя - дворовая привычка. Ешь быстрее, пока не отобрали.

"Тебе хорошо, Герда, ты скоро поправишься, будешь снова скакать за птичками и мышами, а я... Я не знаю, что делать!"

Элиза всегда была под чьей-то опекой. Сначала слушалась родителей и гувернанток, потом монахинь в монастырской школе, после - строгого отца...На краткий миг ее жизнь закрутилась вокруг мужа. А теперь?

Она мечтала о свободе и самостоятельности, рвалась на волю, даже пыталась сбежать из-под венца, глупо, по-детски, в глубине души ни на грош не веря в успех...

Вот тебе твоя свобода.

Делай что хочешь. Никто тебе не указ.

Господи, страшно-то как!

После вчерашних похорон осталась гора писем с соболезнованиями. Закончив завтрак, Элиза уселась их разбирать, чтобы заняться хоть чем-то. Нужно было разобрать красивые листы со стандартными, каллиграфически выведенными пустыми словами: "Скорбим... Утрата... В расцвете лет...".

Элиза пересела поближе к горящему камину и попыталась представить лицо Пьера. Вместо мужа в памяти все время всплывала нарисованная девчонка. Интересно, она была на прощании? Элиза хотела вспомнить, но кроме горького: "Ты! Ты его убила!" ничего не всплывало в памяти.

Может быть, найти ее? Отдать портрет? Это будет не сложно, не так уж много женщин - курсантов военной академии... А дальше что? Устроить скандал с любовницей покойного мужа?

"То-то мало о тебе сплетен по Гетенхельму ходит, - с сарказмом сказала себе Элиза. - Забывать начали, надо подогреть интерес".

Она читала имена на конвертах с соболезнованиями и бросала их в огонь. Толстая бумага горела плохо, особенно когда в камине скопилась достаточно большая стопка. Элиза пошевелила письма кочергой, закашлялась от едкого дыма, зато пламя заплясало веселее.

Она взяла следующий конверт и удивленно хмыкнула.

Это было обыкновенное письмо. Без траурной рамки, простой пакет. "Петру Васильевичу Румянцеву, собственный дом". Вместо обратного адреса - размытая печать.

Элиза на секунду задумалась - сжечь, не читая? Все-таки чужие тайны...

Рука сама потянулась к ножу для бумаги.

"На ваш запрос от двадцать пятого октября сего года направляю копии обоснований для перечисления денег из императорского благотворительного фонда"

В конверте лежало несколько приказов, переписанных профессиональным канцелярским почерком. На каждом из них в правом верхнем углу стоял штамп: "копия верна" и крючковатая подпись архивариуса. Видимо, это те самые "скучные бумаги" с которыми работал Пьер. В основном это были документы о церковной благотворительности - столько-то на приют при монастыре, столько-то на раздачу еды нищим...

Элиза равнодушно читала о перечислении денег на школы и больницы для бедняков. Это было лучше соболезнований.

"Получатель - Елизавета Николаевна Лунина" значилось на одной из бумаг.

Что?!