Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес"

— Сударь Санги Бо?

— Да, это я. С кем имею честь?

— Перед вами трое самых верных и горячих сторонников Всесветлой богини Уманы, недостойные иноки Ея: брат Варци, сестра От и я, смиреннейший служитель Всесветлой, верховный жрец Дэрусу.

Снег еще раньше успел покинуть седло и выслушал обращенные к нему слова стоя, теперь же он низко поклонился всем троим, без угодливости, без робости, но с уважением к высокому сану стоящих перед ним служителей, ибо во всех земных пределах не было у богини людей более приближенных к ней и выше поставленных над другими, богине Умане посвященными. Ответные поклоны жрецов были столь же глубоки и неспешны.

— Все ли из нас помнят слова договора, заключенного некогда?

— Я хорошо помню свои слова, братья и сестры во богине вашей, ибо я прибыл сюда, в назначенное место, не преступив опозданием отведенный для этого срок.

— Всесветлая Умана не забывала свои, поэтому ныне мы, посланники ее, также здесь. Помолимся.

Жрецы в один голос пропели тихую недолгую молитву, Снег же стоял молча.

— Все, сударь. Пришел час, когда мы вынуждены предложить вам то дальнейшее, что повелевает нам служение Всесветлой. Сие — закон и обычай, принятый с начала времен, и нет в нем ничего, подвергающего сомнению вашу честь и вашу доблесть. Мы надеемся на понимание и смиренно умоляем простить нас за действия, в которых нет ни капли враждебности.

— Цепи, что ли? Будучи достаточно грамотным и сравнительно образованным, я заранее знал об этом, святые братья и сестры, и не усматриваю в них ни малейшего покушения на честь мою и достоинство. Каждый из нас — да исполнит свое предназначение! Но позвольте мне сначала попрощаться с мечом? Я буду краток.

Жрецы молча поклонились рыцарю и приготовились ждать.

Снег подошел к краю неглубокой пропасти — он еще на подъезде приметил одну расщелину в ней — не спеша снял с себя пояс, перевязь с мечом, отцепил шпоры, обнажать меч не стал, просто поцеловал ножны и навершие рукояти. Прощай, все мирское, прощай!

— Вы, сударь, действительно были кратки, даже слишком, на наш взгляд. Мы могли бы ждать и долее, не подгоняя вас и не проявляя нетерпения.

— А… что толку время тянуть? Все изведано уже, все сказано, все счеты сведены… Почти все.

— Согласно обычаю — и только поэтому, я вынужден спросить, не делая ни малейших попыток к обыску: все ли оружие вы извлекли, от всего ли избавились?

— От земного — да. Меч, секира, кинжал, швыряльные ножи, еще что-то там по мелочи… кошель с деньгами, — все выброшено. Однако, со мною магические способности и знания, я не могу их отделить от себя так же просто, как шпоры и перевязь.

— Сие не против обычая, а наша с вами богиня, сударь Санги Бо, настолько превыше магии людской, что просто не заметит ее наличия.

— Я давным-давно, хотя и не с детства, отказался от природного служения ВАШЕЙ богине (Снег намеренно выделил голосом слово «вашей», как бы еще и еще раз отторгнув его от себя), но до конца жизни готов соблюдать свои слова и чужие честные обычаи.

— И вам недолго осталось влачить сей тяжкий груз. Мы приступаем.

— Погодите. Лошадь Булава. Согласно моему устному завещанию, она принадлежит отныне сударю из дома Та-Микол, рыцарю Докари Та-Микол…

— Мы позаботимся о ней, сударь Санги Бо, лошадь и сбруя с седлом будут переданы по назначению в целости и сохранности. Сорочку можете не снимать, достаточно будет закатать рукава. Цепи мы накладываем сейчас и тут же удаляемся, оставив вас наедине с молитвами. Вокруг сего святого места наложены охранные заклятья, наложены самою богиней, поэтому ни одно существо в мире, включая и нас, не обеспокоит нечаянным вторжением ваше одиночество. Когда же явится богиня…

— Она сама пожалует, или, там нафы, щуры?

— Безусловно сама. Когда именно явится Всесветлая, мы знать не смеем, но, скорее всего, сие случится еще до наступления рассвета. А может быть еще и до заката, все в ее власти и воле. Тем не менее, промежуток времени, предоставленный вам для последних размышлений, получается изрядным, так что вам следует сейчас, немедленно, пока руки свободны, озаботиться теми или иными сиюминутными потребностями, если в таковых нуждается ваша плоть.

— Воды, пожалуй, сделаю пару глотков. В остальном нет нужды.

Исполнив свое дело, трое жрецов удалились, а Снег остался ждать. Цепи, наложенные на его запястья, были умеренно тяжелы и довольно холодны, как если бы холод сей постоянно подпитывали горные ледниковые воды. Расклепывать и заклепывать ни наручники, ни цепочные звенья не пришлось, ибо магическая сила, вплетенная в них богиней Уманой, сделал все сама: наручные ободки сомкнулись на запястьях и пришлись им впору, так, что руке не туго в них, но и нет ни малейшей возможности выдернуть кисть руки из волшебных оков. На каждую руку — своя цепь, каждая длиною в шесть локтей. Волшебство богини, сдобренное вспомогательными заклинаниями жрецов, прикрепило концы этих цепей к скале, размах расстояния между крепежами — около десяти локтей. Если добавить к этому размах рук… Да, Снег попробовал и убедился: можно стоять, можно сидеть… даже прилечь… Можно прогуливаться — пару коротких шажков туда и сюда… Это немного помогает против хлада ранней весны. Вероятно, богине хочется наблюдать не просто трепещущую от ужаса плоть, но именно метания жертвы, более наглядные признаки предсмертного страха. Напрасны чаяния сии: Снег был уверен, что сумеет погасить внешние проявления своей трусости… Постарается суметь.

Меч. Нет, даже если бы при нем был его верный меч — цепи бы устояли против любых его ударов, мощь в них дремлет преизрядная, можно сказать без преувеличения — божественная. Если столкнутся в ударе цепь и меч — даже его меч! — цепь останется без царапинки, а меч лопнет, причем в любом, самом прочном месте, запросто… Но нет ни меча, ни секиры, ни кинжала — только изъеденные временем зубы и старческие пальцы… И с полдюжины язвительных слов, если, конечно, он сумеет и успеет их произнести. Любопытно: откуда и как она появится? И когда? Лучше бы попозже. О, НЕТ! Лучше бы пораньше, он не трус! Просто хочется собраться с силами, с мыслями, хотя бы напоследок понять что-то важное, такое, чтобы не стыдно было бы кануть с этим в запределье к богам… И сил нет, и мыслей нет. Снег погремел цепями, взвесил, поднимая поочередно руки, одну, другую… Поупражнялся в прыжках и ударах… Куце, неуклюже, позорно… Если бы, предположим, она приняла облик земной, как в тот раз… и если бы удалось… ненароком придвинуться к ней поближе, то один удар локтем, а лучше ногой — пусть безобидный, но, так сказать, злорадный, он бы сумел… может быть… А может и не успеет, не сумеет… Зато упражнения, даже такие бесполезные, удивительно согревают душу и тело.

Снег даже легко запыхался, сбил дыхание, увлекшись разворотами и уклонами. Проклятые цепи, так и высасывают тепло из души — словно те безглазые посланцы морева!

Шорох. И еще… и еще! Это не шорох, это… шаги. Идет.

Снег расположил ноги поустойчивее, на ширине плеч, приказал им, чтобы не дрожали, а сам затаил дыхание, замер, глядя на угол скалы, из-за которой слышались мерные, приближающиеся шаги. И вот!..

Но… это… вовсе не Умана… О, боги.

— Здорово, Снег! Вот уж кого не ожидал увидеть! А ты чего здесь делаешь? И что это за украшения у тебя на руках, никак — цепи?

В первой мгновение этой невероятной встречи Снег почувствовал нечто вроде счастья, прихлынувшего в оледенелое сердце, а вместе с счастьем надежду… Однако, тут же опомнился — и зубы у него лязгнули. Да, следует признать: такого хитрого удара он не ожидал, не предполагал, даже вообразить его не мог.

— А… Зиэль. Вот уж, честно сказать — удивил! Кого, кого — а тебя я здесь не ожидал увидеть. Я думал — ты с Уманой не одно и то же, и вообще с нею не в ладах?

Тот, кого назвали Зиэлем, длиннобородый верзила, одетый как ратник «черная рубашка», весело расхохотался в ответ, снял с себя войлочную шапку, чтобы ею же стереть пот с лица и с шеи налысо бритой головы.