Лекарство от любви (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович

— Есть, конечно. Но знаешь, как говорят — если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, делай это сам.

— Угу. Если хочешь, чтобы мир управлялся хорошо…

— Именно, Кай.

Она поднялась, легким и гибким движением, и Каю на миг показалось, что сейчас она шагнет через карниз. Ее спуск с неба был бы, наверное, особенно эффектным способом встречи собственной армии. Но вместо этого она направилась к открытому им слуховому окну, ступая по крутой крыше с неизменным изяществом, но вместе с тем и с осторожностью простой смертной, для которой высота чревата не только триумфом, но и гибелью.

Триумфальное шествие Армии Любви продолжалось один день. Собственно, оно могло бы уложиться и полдня, если бы армия двигалась в максимальном маршевом темпе, который, с учетом наличия пехоты и обоза, составлял для тренированных бойцов 25 миль в сутки. Однако в каждом селении, попавшем под воздействие Изольды заодно с Кербельсбургом, жители устраивали Госпоже торжественную встречу и дружно записывались добровольцами, тут же получая из обоза заранее заготовленные пехотные мундиры и пики. Все эти мероприятия, разумеется, замедляли продвижение сами по себе, а необученные новобранцы из вчерашних крестьян еще и не могли держать должный темп.

— Зачем они нам? — негромко спросил Кай у Изольды во время первого же приема добровольцев. — Ищешь удобный предлог еще замедлить нашу скорость?

— Не только. Выстраиваю иерархию. Видишь ли, когда все подданные подчинены Госпоже, было бы неправильно, если бы при этом все они воспринимали друг друга просто как соперников… тем более — как равных соперников. Надо дать каждому определенную ступень — не обязательно формальную — и утешительное право доминировать хоть над кем-то. Офицеры — над капралами, капралы — над рядовыми, участвовавшие в походе — над оставленными в тылу, рядовые, прошедшие подготовку в Беллиандских горах — над добровольцами, примкнувшими в ходе похода, примкнувшие раньше — над примкнувшими позже. Пусть даже это «раньше-позже» определяется всего лишь географией, а не личными заслугами. У нас не будет боев и не будет боевых наград, а стало быть, тонкие различия, стирающиеся во время реальной войны, выходят на первый план.

— Хочешь связать свою Армию Любви узами всеобщей вражды и зависти? — усмехнулся Кай.

— Не вражды. Дисциплина будет поддерживаться и конфликты гаситься. Новобранцам, кстати, сразу объясняют, что за серьезные нарушения их ждет кастрация. Но для поддержания дисциплины полезно не только принуждение, но и уважение. Создавать слишком много формальных званий и рангов — это чересчур усложнило бы управляемость. Но большое количество неформальных ступенек, по принципу «я должен уважать таких-то, потому что они присоединились к Госпоже раньше, но в то же время те, кто вообще не участвовал в походе, должны уважать меня» — это пойдет на пользу.

— Разделяй и властвуй?

— Если угодно. С той поправкой, что я буду над ними властвовать в любом случае. Мне нужно как-то упорядочить их отношения между собой. Я помню, что ты ненавидишь любую иерархию, можешь не напоминать.

— Для себя лично — да. Но я не отрицаю полезности иерархий в обществе. Если они строятся на основании личных достоинств, а не того, кто в чьей семье родился или на каком расстоянии от Фламмештайна жил.

— На практике очень часто места в жизни распределяются именно по принципу «кто оказался в нужном месте в нужное время», — пожала плечами Изольда.

— Ты хочешь делать, как «на практике», или ты хочешь строить новый мир на разумных началах?

— Это же не кастовые и даже не сословные перегородки. Всего лишь некоторое неформальное деление. Разумеется, талантливый человек, не участвовавший в походе, сможет сделать карьеру, обойдя ветеранов, примкнувших ко мне первыми.

— Ты в этом уверена? А по-моему, ему будет намного труднее, чем при нынешних порядках. Сейчас таланту из низов мешают подняться из карьерной и сословной ревности, а тогда — еще и из любовной, которая посильнее будет. Сдается мне, что наверх, ближе к тебе, будут специально выпихивать самых бездарных, в надежде, что на них ты уж точно не польстишься. А наших на все руководящие должности, очевидно, не хватит.

— Хмм… умеешь ты поднять настроение, — пробурчала Изольда. — В конце концов, существуют объективные критерии отбора, а наказаний за сознательный саботаж тоже никто не отменял. Пока же пусть Армия Любви триумфально растет — и дисциплинирует всех, кто в нее вступает.

За первый день похода численность армии удвоилась. Однако этот рост закончился на следующее утро. После двухчасового утреннего марша они подошли к очередному городку — точнее, по меркам Хельбиргена, довольно крупному городу под названием Марленштадт. Это был тот самый город, где Кай впервые увидел надписи, сделанные агентами Изольды (или просто глупыми мальчишками) и где тогда кипела обыденная жизнь. Сейчас Марленштадт был совершенно пуст. Пуст, как Кербельсбург — но на сей раз отнюдь не по приказу Изольды.

Ворота были распахнуты. Запирать их в надежде задержать противника не имело смысла — перебраться по приставным лестницам через неохраняемые стены можно за четверть часа. Гулкое эхо копыт в узких безжизненных улицах и возносящийся высоко над черепичными крышами шпиль ратуши — если не сестры-близнеца, то уж точно кузины кербельсбургской — в первый момент живо напомнили Каю подаренный ему город, но это сходство быстро развеялось. Если Кербельсбург был покинут жителями хотя и быстро, но достаточно организованно и сохранил, по крайней мере внешне, аккуратный вид, то здесь уже на улицах повсюду видны были следы поспешного бегства. Брошенные и растоптанные толпой личные вещи — одежда, белье, детские игрушки, книги… да, и книги тоже — они стоят недешево, но и весят немало, и пытавшиеся унести с собой хотя бы самые ценные, очевидно, вскоре обнаруживали, что переоценили свои силы. Тут сорванная шляпа, там разорванный плащ, здесь одинокая туфля со сломанным каблуком… похоже, в узких улочках не раз возникала давка. А это что?! — Каю показалось, что он видит содранный скальп, но он тут же понял, что это просто парик. А вот сломанный костыль… несладко, должно быть, пришлось его обладателю. Попадались целые сундуки или тюки, спихнутые в сточные канавы рядом с опрокинутыми и разбитыми тележками.

Но, по крайне мере, трупов нигде видно не было. Или во всех давках и заторах все-таки обошлось без смертельных случаев, или, несмотря на явную спешку, чтобы не сказать — панику, мертвецов все-таки вывезли и похоронили; последнее, конечно, было крайне маловероятным.

Несмотря на то, что ожидать сопротивления не приходилось, Изольда и Кай (ехавший слева от нее с вежливым отставанием на полкорпуса) не двигались впереди всех. В полусотне ярдов перед ними, пристально всматриваясь в окна и подворотни и не выпуская луков из рук, гарцевал головной дозор, а летучие пАры и тройки конных разведчиков прочесывали боковые улицы. Как знать, какие сюрпризы могли подготовить перед оставлением города имперцы. Еще одного иммунного к любви убийцу? Голодных собак или других опасных зверей? (Впрочем, вряд ли, учитывая открытые городские ворота — хотя подобные твари могли поджидать не на улицах, а в помещениях.) Тонкие веревки, приводящие в действие самострелы или сбрасывающие с крыш тяжелые каменные шары? Изольда, учитывая подобные опасности, облачилась в изготовленные специально для нее позолоченные латы и шлем с открытым забралом, которые, однако, едва ли защитили бы ее от стрелы в глаз или каменной глыбы на голову…

Но ничто, кроме подков и сапог победоносной армии, не нарушало мертвой тишины покинутого города. Никакое движение, никакая подозрительная тень или блик не привлекали зорких глаз разведчиков. Похоже было, что известие о захвате Изольдой Кербельсбурга застало местные власти врасплох — несмотря на то, что они, очевидно, должны были учитывать возможность подобного в любой момент — и они, не имея, разумеется, понятия, как скоро Чернявая Ведьма двинется дальше, не помышляли ни о чем кроме как можно более скорой эвакуации двадцати тысяч местных жителей (хотели те того или нет). Когда же последний из горожан, подгоняемый нервными окриками, а возможно — и кавалерийскими нагайками солдат и стражников, покинул родные улицы, организаторы исхода и сами сбежали отсюда, не задерживаясь ни на одну лишнюю минуту для устройства прощальных пакостей.