Подземелье ведьм (СИ) - Иванова Полина "Ива Полли"

Дав глубоко вдохнул, прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и вдруг громко расхохотался. Эйрин недоумённо посмотрела на парня, выдернув локоть из его руки. Он примирительно поднял ладони вверх, не переставая смеяться.

— Пошли, поможешь, стрекоза, — и широким шагом отправился на задний двор. Мама ещё с утра попросила принести воды и прополоть грядки за домом. Дав бы мог справиться и один, но что-то внутри него не хотело упускать возможность остаться с незнакомкой наедине.

Эйрин, покусывая большой палец, смотрела, как Давен скрывается за углом дома. Она уже неделю жила в этом доме, но до сих пор не поблагодарила парня за своё спасение. А ведь если бы не он, то она могла бы так и остаться лежать на земле, погребённая под сотней чужих шагов. Эйрин задумалась всего на мгновение… И поспешила за Давеном.

В какой-то момент они вдруг расслабились и начали шутить, бросаясь друг в друга сорняками. Эйрин пряталась за колодцем, но её чёрная макушка, торчащая из-за его стен, выдавала девушку. А потом, когда он её поймал и прижал спиной к этому старому колодцу, она вдруг перестала смеяться. Она пташкой затрепетала в его объятиях, ища пути для побега и не находя. И, сдавшись, закрыла глаза, а он, повинуясь непонятному порыву, прижался неловким поцелуем к мягким и тёплым её губам, пахнущим пряными травами и палыми листьями, запутался пальцами в тёмных прядях её волос, почувствовав, как теряет силы сопротивляться этому наваждению, что не отпускало его с тех пор, как он подхватил на руки незнакомку, теряющую сознание посреди площади…

Дав вернулся мысленно в настоящее. Ещё раз потянувшись, юноша опустил босые ступни на холодный пол, накинул на голый торс белую рубаху и вышел в зал. Мама привычно суетилась на кухоньке, но Эйрин по обыкновению рядом не было.

— Маам, а где наш приблудыш? — растягивая слова, протянул Дав, стараясь не выдать своего беспокойства.

— Пташка-то? Так спит поди, — мама встряхнула руками, измазанными в муке, — я её со вчерашнего дня не видела, утомилась, видать, птичка, — она улыбнулась сыну одними уголками губ и вернулась к столу, — сходи, разбуди, если хочешь, только постучи сначала, — крикнула она в спину Даву.

А он уже остановился у резной деревянной двери, не решаясь взяться за ручку и потянуть за неё. Он снова и снова вспоминал вчерашний день.

Давен взлохматил волосы, собираясь с мыслями, и постучал. Он стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу, как подросток. Сразу после того робкого поцелуя Эйрин сбежала от него, и Дав не знал, как посмотрит ей в глаза, что скажет. Не услышав никакого ответа, он медленно приоткрыл дверь. Полоска света, выбившаяся через появившуюся щель, залила тёмный коридор. Дав судорожно вздохнул и сделал шаг. Он уже приготовился отшучиваться, оправдываться, извиняться… Но в комнате никого не было. Давен обессиленно опустился на кровать и обнял подушку, всё ещё пахнущую Эйрин. Он отчего-то сразу понял, что девушка ушла. И необъяснимая боль, появившаяся в груди, собралась в тугой, мешающий дышать комок.

Эйрин прикрыла глаза, пытаясь отгородиться от воспоминаний, лавиной снёсших всё на своём пути. Стены, так грубо воздвигнутые матерью и охраняющие тот клочок памяти, связанный с Давом — рушились. Голова, казалось, взорвётся и разлетится на сотни осколков. Эйрин не понимала, что происходит: неясные и далёкие образы, кажущиеся выдумкой, обретали очертания, обрастали плотью… И это было больно. Она обхватила себя за плечи, стараясь укрыться от собственных мыслей, но разве от них укроешься? А Давен только и мог что с отчаянием наблюдать, как она покачивается из стороны в сторону, не осмеливаясь ни притронуться к ней, ни назвать по имени.

— Мама, — вдруг раздался детский, но такой строгий голос.

Эйрин обернулась. Сейчас никто не назвал бы Томми невзрачным ребёнком. Его прежде блёклые глаза сияли, наполнившись цветом свежей утренней зелени. Он сжал в маленьком кулачке деревянный листочек и подошёл к ней:

— Мама, хватит вести себя, как маленькая, — он насупил брови, — я же тебе говорил, что он придёт.

Вэн только сейчас заметил мальчика, стоящего рядом с Эйрин. Мальчика, который не раз тянул к нему руки сквозь сон. Мальчика, сжимающего в руке резной листочек.

— Ну, и долго ты так будешь стоять? — пробурчал Томми, глядя на него, вдруг потерявшего всю свою уверенность. — Подойди уже к ней. Взрослые… А ведёте себя, как дети.

Томми не знал, как разрядить обстановку. Он столько лет мечтал об этом дне, а теперь чувствовал себя абсолютно лишним.

Давен наконец сделал шаг вперёд и заключил Эйрин в объятия.

— Стрекоза, — вновь прошептал он, окутанный таким знакомым запахом прелой листвы и полыни, — стрекоза… — и ещё крепче прижал девушку к груди. Эйрин тихонько всхлипнула, вцепившись длинными острыми пальцами в его рубашку. Ей больше не требовалось слов. Тело помнило, как это — прижиматься к этим сильным рукам, закрывающим в своих объятиях от любых напастей. Ей хотелось бы так стоять вечно, но опасно было находиться в пещерах, где продолжали рыскать чужаки, непонятно что высматривающие, да и Томми стоял рядом…

— Дав… — она подняла заплаканное лицо и отстранилась, — Дав, я… — Эйрин не представляла, как сказать ему о том, кто она такая… Сказать, и потерять ещё раз.

— Мама, — нетерпеливо потянул её за рукав платья Томми, — пора. И папа пусть с нами идёт. Он хороший, я знаю.

— Папа? — Давен оглянулся на парнишку и застыл, разглядывая мальчика.

— Папа, — твёрдо повторил Томми, не сводя с него глаз, и Дав поверил. Уже было не важно, как это могло стать возможным.

Давен поднял щуплого мальчугана на руки, прижимаясь носом к ароматной макушке, взял Эйрин за руку и сказал:

— Веди, стрекоза, я тебя больше не отпущу, — и первым направился вглубь пещеры.

Ей было лет семь, когда она первый раз обманула маму. Из-за какой-то ерунды, о которой и помнить-то не стоило… Она и не помнила. И только слова мамы тогда так сильно врезались в память, что та, самая первая ложь, стала последней.

— А ты соврала мне. Дважды. За что, мама?

Венди не ответила. Она сверлила взглядом человеческого мужчину, стоящего за спиной у Эйрин. Он твёрдо и прямо смотрел ей прямо в глаза, не позволяя себе отвести взгляда. Почти такой же взгляд, что был у отца Эйрин: честный, упрямый и…

— Ты привела человека в Регстейн, Эйрин. Ты понимаешь, что ты наделала⁈

Красивое лицо Венделы исказила старательно сдерживаемая гримаса ярости и боли. Не хотела она для своей дочери такой судьбы, ведают боги — не хотела. Но разве мать в состоянии огородить дитя от всех опасностей и ошибок, что стоят у него на пути?

— Мне наплевать на твои законы, мне наплевать на твои указы, младшая из круга семи, — сквозь зубы выдавила Эйрин, крепче стискивая ладонь Дава и прижимаясь спиной к его груди в надежде ощутить то спасительное тепло, от которого когда-то бежала. — Ты, которая учила жить в правде — соврала мне. Дважды. Когда стёрла память и когда отрицала это.

— Это ради твоего же блага, Ри, — женщина сделала шаг навстречу дочери. В её ледяных глазах промелькнула нежность… но Эйрин, ослеплённая злостью и болью, этого не заметила.

— Какого блага, мама⁈ Сколько можно решать за меня, как мне жить⁈ Всю, всю мою жизнь ты ломала меня, мешая быть счастливой. Забрала у меня память о любимом. Хотела оставить одного из моих детей сиротой. Заставляла плести эту лунную паутину, когда я просто хотела собирать травы и варить отвары! — голос Эйрин сорвался на крик.

— Стрекоза… — прошептал ей на ухо Давен, стараясь остановить взаимные упрёки. Никогда ещё он, воспитанный в атмосфере любви и гармонии, не видел, чтобы родные, такие близкие люди выплёскивали друг на друга всю свою боль. Казалось, что ещё одно слово — и его кожу разъест яд, проникая в лёгкие вместе с пылью и каменной крошкой этого подземелья, которое Эйрин зовёт домом.