Чары колдуньи - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88

— Ну, возвращайтесь! Да будет с вами Велес, да расчистит вам путь Хозяин Дорог, да пребудет с вами Перун и наделит воинской удачей! — Князь Станислав махал им вслед золоченым топориком, словно благословляя.

С тем и расстались. Дружины трех князей ушли вниз по Днепру, и Вольга долго еще не мог разобраться во впечатлениях, которые остались у него от знакомства с владыкой верхнего Днепра. Заносчивый, самодовольный, честолюбивый, но дружелюбный и искренний, он и притягивал, и отталкивал. Но то, что они сумели заручиться его дружбой, было большим преимуществом. Владеющий волоками верхнего Днепра держит в руках торговые пути на все стороны света. Без дружбы с ним и Киев утратит половину своих преимуществ. И подружившись с князем Станиславом, они могли считать, что наполовину завоевали Киев.

Глава 6

Проходили дни, и слухи о приближении большого войска с севера, так напугавшие Киев, получали все новые подтверждения. Заметно сократилось число торговых гостей, прибывающих с верховий Днепра, и это было верным признаком того, что на пути появилась преграда. Какая же, если не войско? Тем не менее кое-кто все же приезжал, добавлялись все новые подробности. Выяснилось, что возглавляют это войско два князя: Волегость плесковский и Одд Хельги, иначе Ольг, русский князь, зять или уже почти зять ладожского воеводы Домагостя, а еще с ними внук Всесвята полотеского с дружиной. Говорили, что в войске у них не то две, не то три тысячи человек.

Еще весной, готовясь воевать с деревлянами, князь Аскольд созвал к себе старейшин полянской земли, приказав им собирать ополчение. Поначалу они отговаривались, не желая отрывать рабочие руки от полей и лугов в разгар сенокоса, в ожидании скорой жатвы и молотьбы, предлагали даже отправить посольство к князю Мстиславу и назначить время битвы, как люди делают, зимой, когда реки встанут. Но теперь, при новой угрозе, со вздохом покорились.

— Уж что сумеют собрать бабы, отроки и старичье, с тем и будем зимовать, а если мужиков под копье не ставить, то и сами все в полон уйдем, — приговаривали они, утешая друг друга.

Целыми днями старейшина сидела в княжьей гриднице. Поток торговых гостей с севера совсем прекратился, и отсутствие новостей угнетало больше, чем самые неприятные вести.

— Мои родичи в Ладоге грубо разорвали наши докончания, — говорил князь Аскольд. — Когда я брал в жены дочь воеводы Домагостя и обещал сделать ее полянской княгиней, он в ответ клялся, что не пропустит сюда дружин руси. Он нарушил свое обещание. Я еще мог бы понять, если бы он был разбит. Но вы сами слышали, что никакой битвы в Ладоге не было, что русь возглавляет зять Домагостя, женатый на его старшей дочери, и с ним идет плесковский князь, женатый на его младшей дочери. Вы сами слышали рассказ человека, который был свидетелем прощания Домагостя с князем Ольгом. Они расстались как родичи и друзья, и воевода Домагость призывал на него благословение богов. Это означает только одно: Ладога предала меня и вступила в сговор с моими прямыми врагами! Теперь и я считаю себя свободным от родственных обязательств и могу поступать так, как считаю нужным.

Дивляна в эти дни не знала, что и думать. Ее порадовала новость о том, что ее отец не был разбит, а Ладога не разрушена, что в ее родных местах все благополучно, родичи живы и здоровы. Но как тогда понять их поведение? Ее отец не мог нарушить уговор! Не мог хотя бы потому, что отлично понимал, как это скажется на судьбе его дочери. Мать, Велем, Яромила, братья и сестры, родичи — все они не позволили бы ему поставить ее под удар. Она не верила в предательство своей родни, но оттого происходящее становилось еще более необъяснимым.

Само по себе было приятно известие, что варяжский князь Ольг, которого она хорошо помнила по удивительным событиям четырехлетней давности [12], вновь объявился, вернулся и женился (или собирается жениться, в этом торговые гости не были согласны) на Яромиле. Она и раньше понимала, что именно он был отцом ребенка ее старшей сестры — пусть маленький Огнебож, дитя купальских костров, считался сыном Волхова, но всякий понимает, что рождение священных детей не обходится без участия обычного земного мужчины. Теперь у ее племянника есть настоящий отец, а Яромила наконец стала замужней женщиной — ведь именно для этого боги создали ее, такую красивую, добрую, разумную.

Вторая новость — о том, что Вольга плесковский теперь тоже является зятем Домагостя, — вызвала у нее совсем другие чувства. Дивляна даже разрыдалась, когда осознала, что это значит. Елинь Святославна долго допытывалась, в чем дело, но Дивляна только мотала головой, отказываясь отвечать. Зачем ворошить прошлое? Она давным-давно знала от Велема, что Домагость помирился с Судиславом плесковским, предложив тому в невестки младшую дочь. Дивляна помнила Велеську совсем девчонкой и не могла представить ее взрослой девушкой, невестой и женой — а ведь за прошедшие четыре года именно такой она и должна была стать. И вот это случилось. Перед Купалой Велеську отослали в Плесков, и теперь она — жена Вольги. Всхлипывая, Дивляна пыталась желать им счастья… и не могла. В сердце стояла острая боль: казалось, ее ограбили, отняли самое дорогое. Ну почему судьба к ней так несправедлива? Она очень любила Вольгу, она не желала себе никакого другого счастья, а досталось оно ее же младшей сестре. Домагость все равно отдал Вольге свою дочь, потому что ему нужен союз с Плесковом, — но почему не ее, не Дивляну? Судьба растоптала ее, отняла желанное, сделала нелюбимой женой завистливого, неприветливого и несправедливого мужа. Чем она заслужила такое несчастье? Неужели это наказание за давнее непокорство, когда она пыталась бежать с Вольгой? Тот проступок она давно уже искупила, послушно и добровольно покорившись желаниям рода. Она — избранница богов, та, которой восхищается все племя полян, — сейчас чувствовала себя самой несчастной женщиной на киевских горах.

Кончался месяц червень, начиналась жатва. На Зажинки Дивляна вышла на поле, где весной с песнями ездили Леля и Ярила на белых конях, где сама она на День Земли поливала молодые ростки молоком и закапывала в борозду каравай.

— произнесла она, кланяясь созревшей ниве.

Фигуры жниц, вышедших на Зажинки в праздничных красных нарядах, казались пламенеющими маками в спелой золотой ржи. Все-таки это случилось — она выпросила у богов и дружных всходов, и дождей в нужное время, уберегла поля от засухи, от града и молнии. Сейчас она ощущала свое полное единство с землей-матушкой, с которой они вместе старались, целое лето растили урожай. Земле так же тяжело, как ей. Но скоро наступит облегчение. Земля разрешится от беремени, ее покормят, поблагодарят и дадут отдых до новой весны, чтобы она восстановила силы… Огнедева поможет земле удачно разродиться, а там, глядишь, земля-матушка поможет и ей.

Живот мешал Дивляне наклоняться, но все же она неловко, кое-как сжала первый рядок, как полагалось княгине и старшей жрице. Ее собственные родины ожидались через месяц с небольшим после начала родин земли — как раз на окончание жатвы, к середине месяца вересеня.

Теперь уже начался серпень, и Дивляна почти не выходила из дому — из-за своего положения, а еще опасаясь, как бы не сглазили ребенка. С тех пор как пошли разговоры о предательстве ее ладожской родни, люди смотрели на нее с каким-то особенным тревожным любопытством, будто гадали, что с ней теперь будет? И ничего хорошего ждать не приходилось. Женщина, переходящая при заключении брака из рода в род, не только жена, но и почетная заложница. Аскольд был вынужден считаться с ней, пока его хорошее обращение с женой обеспечивало ему дружбу ладожской родни. Но теперь, когда он считает докончания нарушенными, а дружбу разорванной… Более того, он убежден, что сам Домагость снарядил на него двух своих зятьев, а значит, первым объявил ему войну! И это в то время, когда он со дня на день ждал появления на Днепре лодей с деревлянским войском! Легко догадаться, кто у него будет первым виноватым во всех его тревогах.