Время Изерлона (СИ) - Котова Анна Юрьевна

По-хорошему, у Дасти дел было невпроворот, некогда… теперь долго будет ни до чего… — но уйти не смог. Дошел с ними до дверей палаты. Увидел, как дыхание начало выравниваться, а ресницы задрожали и медленно опустились.

— Так-то лучше, — сказал Стадиакис. — Идите, господин вице-адмирал, не путайтесь под ногами.

Помешкал, но послушался.

Он уже выходил, когда док окликнул:

— Сэр!.. Прежде чем уйдете… это из-за «Леды», я так понимаю?

— Да. Там был ее парень.

— Погиб?

Аттенборо кивнул.

— Скверно… Впрочем, молодая, здоровая — оправится. Не сразу, конечно. Но уже завтра будет гораздо лучше… Кстати, сэр, вы случаем не в курсе… а впрочем, проверим сами.

— Не понял, — удивился Дасти.

— Не берите в голову, — ответил Стадиакис. — Завтра.

И ушел в палату, плотно закрыв за собой двери.

Голова шла кругом — столько навалилось проблем, требующих срочного разрешения, — и назавтра только к вечеру Дасти улучил минуту, заскочил в госпиталь. Она сидела на койке, бледная, заторможенная, от запястья тянулась трубка капельницы.

— Мэй, привет, — Дасти подошел, встал у кровати. Чертов Поплан, ты нужен, а тебе самому впору нос утирать…

— Привет, — ответила она глухо.

— Как ты?

— Прекрасно. — Подняла голову, посмотрела на посетителя, повторила: — Прекрасно. Честное слово, Дасти.

Врешь без запинки, только не верю.

— Что говорит док?

— Что я отвоевалась.

Может, и к лучшему. Да ей от этого не легче.

— Почему? — спросил он вслух.

— Неважно. — Подумала, уточнила: — Очень важно. Для меня. Для тебя — нет.

Он помялся, не зная, что сказать. Спрашивать? Не ответит, а время убегает — слышно, как шуршит, — собственно, и эти несколько минут он отнимает от неотложных дел… Она, кажется, поняла:

— Не волнуйся, иди, тебе некогда, я же знаю. Ты теперь главный.

— Ну, не совсем так… но действительно некогда. Прости, Мэй. Я зайду еще, позже.

— Конечно.

Когда он вышел, она сползла на подушку, закрыла глаза. Повторила тихо:

— Отвоевалась.

Странно было слышать свой голос в пустой палате.

Через несколько минут она спала.

Стадиакис настаивал, чтобы она уезжала с Изерлона. Она упиралась.

— Уезжают те, кто больше не верит. Те, кто слаб. А я верю, и я сильная.

— В вашей силе никто не сомневается, мисс. Но подумайте же как следует. Вы рискуете не только собой. В конце концов, что бы сказал…

И запнулся. Не смог выговорить.

Она кивнула.

— Вы правы, док. Я уеду.

…Вышла в коридор, увидела распахнутую стеклянную дверь, помедлила. Та, в палате, потеряла столько же. Хотя глупо сравнивать. Обе они потеряли весь мир.

— Мисс, — раздалось из палаты.

Мари взглянула — действительно, обращаются к ней, больше не к кому.

— Зз… здравствуйте, миссис Ян. Как вы?.. — смутилась. Нашла, о чем спрашивать. Будто сама не знаешь.

— Не стойте на пороге, пожалуйста. Идите сюда. Я ведь помню вас. Вы — и майор Блюмхарт…

Сели рядом на больничную койку миссис Ян, сложили руки на коленях.

— Вы были женаты целый год, а мы только собирались, — сказала Мари, не глядя на женщину рядом.

— Я любила его всю жизнь, — отозвалась та. — А вы были знакомы…

— С первого взятия Изерлона, — ответила Мари. — Четыре года. Знаете, когда я первый раз его увидела…

Язык вдруг развязался, она говорила о Райнере — а та перебивала и рассказывала о Яне. "Знаете, а он так смешно дергал бровью, когда удивлялся…" — "Знаете, один раз удалось его причесать дольше, чем на полчаса, и это было ужасно…" — "Он ворчал, что у меня мещанские вкусы…" — "А он терпел, что я совершенно не умею готовить…" — "Когда я узнала, что он любит стихи…" — "А он вечно об исторических последствиях…" — "А он…" — "А он…" На пороге появился лейтенант Минц, увидел двух женщин, прижавшихся друг к другу, всхлипывающих на два голоса, быстро шагнул обратно. Подошел доктор, окинул взглядом картину за распахнутой дверью, осторожно притворил створку, сказал тихо:

— Пусть их, лейтенант, им обеим это полезно.

Отошли едва не на цыпочках.

— Вице-адмирал, разрешите?

— Конечно, Мэй, заходи. Тебе повезло — у меня есть четверть часа.

— Вице-адмирал Аттенборо, я уезжаю с Мюраем и остальными.

— Вот как?.. не ожидал.

— Дасти, я отвоевалась. Ничего не хотела бы так, как остаться здесь, да не могу.

Он встал, обошел стол, взял ее за подбородок.

— Так и не скажешь, почему?.. я думал, мы друзья.

Голос зазвенел и сорвался:

— Ты прав… я скажу. Я узнала от дока. Понимаешь… дело в том… — замолчала снова, покраснела.

И он наконец понял. Притянул ее к себе, обнял.

— Это лучшая новость за последние дни, Мэй. Блюмхарт был бы счастлив.

Она всхлипнула.

— Я хотела мстить за него и за адмирала. Я думала — встану на ноги и сразу за штурвал. Чтобы ни один гад не ушел. Дасти, у меня руки чешутся, а теперь…

— Глупая. Ты еще лучше отомстила. Они думали — они его убили? А не вышло. Он будет жить дольше, чем они все. Так их, Мэй! Эй, не плачь. Тебе нужно быть сильной за двоих. За себя и за него. Ну? Успокоилась немножко?

Она кивнула, потерлась щекой о его китель.

— Прощай, Дасти. Может, еще встретимся.

Встала на цыпочки, чмокнула в щеку, вывернулась из-под руки. Козырнула. Он машинально вскинул руку в ответ.

Ушла.

Ох, Мэй, что ты делаешь со мной. Сколько я знаю тебя, ты всегда была его. Да я и не надеялся, что это изменится. А теперь тем более. Как ты будешь без него… да и без нас. Мы-то все остаемся тут. И будем ли живы… Мда. Выходит, мы опять живы оба. Что же, это замечательно. Рад за тебя, приятель. Ты был хорошим парнем. Ты заслужил.

Встряхнись, адмирал Аттенборо. Тебе еще воевать и воевать.

…Когда мисс Беккер улетала, он не пришел ее проводить.

Хайнессен. Лето

В июле о себе напомнит поклонник из-за рубежа.

Из гороскопа

Для женщины беременность — как ходьба над обрывом. Это завораживает, захватывает, но и пугает.

Из непроверенных источников

В космопорте на Хайнессене гудела многотысячная толпа. Изерлонских дезертиров выпускали в город тонкой струйкой — проверяли документы, сортировали прибывших. Гражданских и рядовых пропускали быстро, младших офицеров бегло опрашивали, старших офицеров мариновали, а высшего ранга — так и вовсе уводили в зал ожидания, а обратно не возвращали. Мари пристроилась в очередь среди штатских и младших чинов вслед за двумя солдатиками, смутно знакомыми — может быть, ей случалось гонять их на ремонтные работы после визита толстой мадам Гайерсбург? Они были в форме, она — в штатском. Джинсы, майка, только ботинки армейские. Рядовые покосились на нее с недоумением — мол, что уставилась? Она смутилась и отвела взгляд.

Кругом среди ровного гула разговоров хныкали маленькие дети, звонко высказывались дети постарше, кто-то натужно кашлял, кто-то всхлипывал. Замороченный имперский лейтенант хрипло выкрикивал: "Следующий!" — и очередь продвигалась еще на несколько шагов. Мари пихала ногой старый облезлый чемодан, перетянутый двумя капроновыми ремнями, — замок стал ненадежен, а пожитки были набиты плотно, — чемодан с громким шуршанием проезжал полметра по полированному граниту пола и замирал в ожидании следующего пинка.

У начала очереди произошло шевеление, но что там делалось, видно не было: спины стоящих впереди загораживали обзор. Потом движение ускорилось — чемодан приходилось толкать вдвое чаще. Оказалось, лейтенанту придали в помощь сержанта, и дело пошло веселее.

А еще через несколько пинков стало видно стол, за которым сидели регистраторы в имперских мундирах. И как раз сейчас над ними стоял, окидывая шумную толпу орлиным взором, их начальник. Кажется, полковник, если она правильно помнит знаки различия.