Зеленые небеса (СИ) - Короленко Александр Анатольевич

- Паша, да ну, зачем на это смотреть! - раздался другой голос из зала. - Переключи на наш канал.

А у меня волосы встают дыбом - к стеклянным ящикам, что в данный момент показывали на экране вывели моих родителей. Да, как бы мне не хотелось, чтобы всё было не так, но это были они - в следах от побоев, в изодранной одежде, это точно были они.

- Не переключать! - заорал я не своим голосом, Ленка аж вздрогнула, испугавшись. А я уже нёсся к телевизору под изумлённые взгляды курсантов. - Не переключать!

Остановился в проходе напротив телевизора, всматриваясь до рези в глазах в экран.

"- Ваше последнее слово, - надменно произносит обвинитель.

Отец с матерью стоят вместе. Крепко держась за руки, видно, как маму бьёт дрожь, ноги подкашиваются, папа спокоен, придерживает её, в глазах огонь и ненависть.

- Будьте вы прокляты, мрази! - сквозь зубы изрекает батя. - Всё равно наступит конец вашей сраной империи, будьте уверены.

Взгляд отца меняется, и становится грустным.

- Прости нас, Лёша, сынок! Живи и будь человеком...

Он осёкся, проглотив ком в горле, обнял мать, хотел ещё что-то добавить, но обвинитель командует:

- Привести приговор в исполнение!"

Меня уже трясёт, слёзы льются по щекам. Разум отказывается верить в происходящее, нет, этого не может быть... Как же так, папа? Почему? Зачем?..

В кадре появляются несколько солдат в красной форме, и отрывают родителей друг от друга. Мать кричит, рвётся к отцу, но врагом много и сильнее, они тащат моих самых дорогих людей на земле к этим проклятым ящикам... Мои колени подкосились, и я рухнул на плитку пола. Уже не смотрю на экран, а голос обвинителя,как глашатай ада объявляет:

- Активировать аномалии.

Зрительный зал оглушают дикие крики непереносимых страданий, и я не понимая, что делаю, несусь вон из помещения. Бегу как в тумане, не видя ничего вокруг, мне бы просто убежать от этих криков, я не могу слышать, как они кричат от боли... Это сильнее меня, это выворачивает наизнанку душу, буквально разрывая сердце на части грязными когтями отчаяния.

Выскочил из казармы и заорал во всю глотку. На трясущихся ногах побрёл к дальней скамейке, и усевшись на неё, уставился перед собой. Сидел, и тупо смотрел куда-то на стену учебного корпуса, заливаясь слезами. Неземная боль расплавила мою душу, и в ней что-то лопнуло, перегорев, как вольфрамовая нить. И я уже совсем другой, иной, чем был десять минут назад.

Ну воти всё, батя, так и не свиделись с тобой, не сходили, как планировали, на утреннюю рыбалку к реке, да так и не подварили наш старый "Москвич". Прости мама, что был иной раз груб с тобой, ты же своей добротой совсем разбаловала сына... И больше не позовёшь меня из окошка, не спросишь, как дела. В памяти наш двор у дома, сижу, курю на скамейке, а мать, отодвинув занавеску зовёт:

- Лёша, иди кушать!

Засунул кулак в рот, и схватив его зубами, завыл, как пёс. Вот и всё...

Когда пришёл в себя, увидел, что рядом со мной сидят Иван и Лена. Княжна гладит мою руку, положив её на свои колени, глаза мокрые совсем, в них полное участие и сострадание. Сержант хмурый, косится на меня время от времени, словно боится, что я снова ломанусь сломя голову.

- Ну как ты? - прервал молчание Пустов. - Глупостей не натворишь в горячке?

- Не натворю, - угрюмо ответил я. - Есть выпить?

- Пойдём в кладовку! - кивнул сержант.

Втроём поднялись в помещение кладовой, и через минут двадцать я уже был мертвецки пьян, выпив за два присеста бутылку коньяку. Ленка с Иваном пить не стали, сидели и с тоской смотрели на меня, похоже, не зная, что и сказать. Да тут и говорить ничего не надо было, я и сам не знал бы, что делать в такой ситуации.

- Что ж за мир у вас такой, а? - спросил я заплетающимся языком. Во, да у меня "блокировка" слетела, не иначе, потому как говорил о таких вещах, о коих и промычать недавно толком не мог. -Провалился бы он пропадом, вместе с небом вашим зелёным. Одни беды только...

И размахнувшись, запустил пустую бутылку в стену, бах, только осколки стекла в разные стороны.

- Всё, ложись спать, Лёша! - меня положили на невысокую стопку матрасов, заботливо прикрыв одеялом. - Всё будет хорошо, я с тобой.

Это Ленка сказала, она поцеловала меня и немного посидев рядом, ушла...

С утра меня разбудил сигнал подъёма. Перед глазами встали кадры вчерашней телепередачи, и я застонал, обхватив голову руками, душу захватила мощнейшая апатия. Лежал, и тупо слушал, как за дверью галдят курсанты, собираясь на утреннюю пробежку. Было совершенно на всё наплевать, лишь что-то тоскливо сжалось в груди, и болело тупой болью. Пошло бы всё лесом, училище, Грязи, весь этот грёбаный мир, пропади он пропадом. Не считая Беликову, со мной здесь ничего хорошего не происходило, лишь хрень всякая. Да и нашим с Ленкой отношениям опять-таки мешают, как назло просто.

- Лёха, здорово, - в кладовую вошёл граф Соснов, неловко замялся на пороге. - Тебя Сандалло вызывает к себе.

- Привет, - ответил я. - Сейчас.

Вышел из помещения, подхватив лежавшую рядом свою "Бритву", не иначе, как Иван принёс из "теле-зала". Постучался в кабинет взводного, и услышав ответ, вошёл.

- Здравия желаю, господин лейтенант.

Сандалло, сидевший за своим столом, окинул меня тревожным взглядом, кивнул и указал рукой на стул напротив.

- Присядь, князь!

Уселся на стул, и уперев автомат прикладом в пол, облокотил цевьё о колено.

- Приношу свои соболезнования, Алексей, - глухо сказал лейтенант. - От всей души, я как узнал, что, эх... - и он с горечью махнул рукой. Затем внимательно посмотрел мне в глаза. - Ты как?

- Да никак, господин лейтенант, - я сглотнул ком в горле. - Честно скажу вам - не хочу я учиться здесь, мне бы домой вернуться, хоть попытаться это сделать. Военная служба не для меня, кому-то там подчиняться, исполнять приказы... Не моё.

- Не пори горячку, Лёха! - воскликнул Сандалло. - Ты не представляешь, какой конкурс идёт за каждое место в нашем училище. Будешь большим человеком, подумай о себе, тебе государь обязательно поможет, не пропадёшь, пристроит на нормальную должность. Да и у нас тут не деревенский театр - просто так не уйти, вплоть до каторги, так что не стоит ломать себе жизнь. Ещё раз повторяю - не пори горячку, чувства чувствами, тяжело, согласен, но надо жить и идти дальше. Как бы трудно не было.

- Я просто хочу домой! - упрямо повторил я. - Под своё, синее небо, в свой мир, тут всё чужое.

Как же хорошо вновь говорить, что хочешь, без всяких чёртовых ограничений...

Глаза лейтенанта изумлённо расширились, и он подскочив с места, метнулся к двери. Открыл её и быстро посмотрел по сторонам, проверяя возможность подслушивания кем-нибудь из курсантов.

- Синее небо? - тихо переспросил он, пожирая меня взглядом. - Так во оно что...

- Что? - невесело усмехнулся я. - Знаете что-то?

- Никому больше ни слова, курсант! - зашипел взводный. - Ты не представляешь... Даже своей Беликовой не говори. Бог ты мой... - он взялся руками за голову. - И не вздумай сбежать отсюда, князь! Если ты попадёшь не в те руки, то будет катастрофа! Всем! А станешь трепаться, то тебе будет очень плохо, понял? И как они тебе память -то не стёрли? Короче, если не хочешь крупных проблем, то живи и учись здесь, как будто всё по прежнему. Больше я тебе ничего не скажу, ибо сам могу попасть в скверную историю. Да, если кто спросит, то ты из Средней Стразии, до тех мест Выбросы толком не доходят, это оккупированная территория.

- Барсук всё знает, и ничего, - попытался возразить я.

- Да ты понятия не имеешь, кто он такой, князь, - лейтенант сморщился, как от зубной боли. - Думаешь, небось, что он из Царской разведки, да?

- Ну да, из разведки, - кивнул я. - Простые солдаты, я ж видел....

- Да ничего ты не видел, - в сердцах рявкнул тот. - Лишь то, что должен был. Всё, разговор окончен, ты меня слышал...