- Ахмед Валерьевич, вы вообще устаете?
- Нет.
- А вот мы устали. Мы, знаете ли, не привыкли так много ходить.
- Вы должны были знать, во что ввязываетесь.
- Но мы же не кросс бежим! Куда так торопимся?!
- До заимки дойти надо. Или вы хотите в палатках ночевать?
Руководитель палеонтологов вздыхает.
- А долго еще?
- Полтора часа. Нет. Два, – поправляет себя. – Вы плететесь как улитки.
Руководитель группы приноравливает свой шаг к шагу этого странного инспектора обманчивой наружности. Среднего роста, сухощавый, но рюкзак прет здоровенный, и выносливый как вол.
- А вы действительно ихтиолог?
- Кто вам сказал?
- Иван Матвеевич.
Романцов молчит какое-то время.
- Нет, неправда. Я на биологическом факультете учился. Три курса. Потом бросил.
- Почему?
- Надоело.
Сказано таким тоном, что расспросы продолжать никакого желания нет.
Не объяснишь людям, что это такое – когда тебя зовет Обитель. Да и кому нужно это высшее образование? Томалу точно не нужно. Ахмед поправляет лямки рюкзака. Вот эти, например, его нынешние подопечные, с высшим образованием, с учеными степенями. Неразумные и беспомощные – как дети.
- А скажите мне, – Романцов неожиданно сам продолжает разговор. – За каким чертом вас в такое время понесло в экспедицию? Копать же не будете – в снегу еще все.
- Мы на разведку, Ахмед Валерьевич. Обстановку оценить, прикинуть – как и что. А летом уже приедем в полном составе. Когда у вас тут снег сходит?
-Только через пару недель подтаивать начнет. А окончательно сойдет через пару месяцев.
- Толя, как ты думаешь, сколько ему лет?
- Не знаю. Не двадцать точно, – руководитель группы пытается шутить.
- И не тридцать, – задумчиво отвечает Инна. – У него такая внешность – может быть и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят. Непонятно. Знаешь, мне его даже жалко. Одинокий немолодой мужик. Он поэтому такой на язык злой.
- А с чего вы взяли, что я одинокий?
Беседующие ученые вздрагивают. Их проводник подошел неслышно, как обычно. Совершенно звериная у него поступь – легкая, быстрая. И вообще, есть в нем что-то... что-то даже не странное. Необъяснимое. Начиная с имени – не может абсолютно нордического типа блондин с яркими голубыми глазами называться Ахмедом. Пусть и Валерьевичем. И Романцовым. И эти пижонские длинные светлые волосы, собранные в конский хвост. И ядовито-язвительная, как клубок гадюк, манера разговаривать. Странный, очень странный.
- Обручального кольца нет на пальце.
- Это ничего не значит, – он подходит к костру, ворошит палкой угли.
- Значит, у вас есть семья? – Инна в последнее время осмелела и снова пристает к проводнику с вопросами. Причем Анатолий уверен, что за этими вопросами стоит теперь уже именно женский интерес.
- Две девочки.
- О, у вас все-таки гарем, Ахмед? – Инна нарывается, точно! Или кокетничает?
Косой взгляд светло-голубых глаз, тонкие губы трогает усмешка.
- Дочки. Доминика и Ангелина. И жена. Алла. Аллочка.
Тут он прижимает ладонь правой руки к губам, словно заставляя себя замолчать. И действительно – так непривычно это ласковое имя в устах вредного, ехидного и достававшего их порой до тошноты инспектора рыбоохраны Романцова, что сидящие у костра умолкают. Но Инна сегодня неугомонна.
- Сколько девочкам, Ахмед?
- Взрослые уже, – он отвечает хмуро, словно смущенный своей внезапной откровенностью.
- Улетели из родительского гнезда?
- Вроде того.
- А скажите, Ахмед, все-таки – почему вас так назвали? – вот, сейчас Инка получит по полной программе – а то в последнее время их проводник на диво дипломатичен.
За всю его полувековую жизнь ему этот вопрос задавали так часто, что... слишком часто. И ответов у него было немало. В честь османского султана. Для смеху. А можно еще правду сказать – что имя Хранителю дает Квинтум. Что имя Хранителя должно находиться в определенном фонетическом созвучии с именем Обители. А еще – что имена Хранителей должны быть по возможности уникальны. Особенно это важно для Альфаиров, но в целом это правило работает для всех. Квинтум старается учитывать национальные и языковые особенности семьи, но получается не всегда. Ну, назвали Ахмедом – что ж теперь? Нормальное имя, он привык. Могли Абубакаром назвать, или Авессаломом – при его-то везении.
- У родителей было своеобразное чувство юмора, – все равно не отстанут.
- Это у вас семейное, видно, – ох, рискует Инна. Но Романцов почему-то не отбривает ее, как обычно. Вместо этого:
- Пойду, воды наберу.
- Знаете, – голос Сани Борисова, самого младшего в группе, звучит насмешливо, – а я понимаю его дочерей. При таком-то папаше только и будешь думать – как бы скорее из дому свалить.
- А жене сваливать некуда, – поддерживает Анатолий. – Бедная женщина – с таким жить.
- Дураки вы, – Инна задумчиво смотрит на фигуру, идущую к берегу реки. – Ничего она не бедная. Если не идиотка. Он... он настоящий мужик. Таких немного.
Саня и Толя начинают синхронно крутить пальцами у висков, но их прерывает вскрик Инны. Вслед за ней они поворачиваются к реке.
Он бьется у края полыньи, словно рыба – огромная рыба, которую выбросили из воды на лед. А лед под ним трескается, ломается. Они успевают лишь вскочить на ноги и уже стоя потрясенно наблюдают, как тело Ахмеда Валерьевича Романцова соскальзывает в воду. Потом они все же бросаются к полынье, но сделать ничего не могут – близко подходить страшно, тела уже не видно, лишь, быстро утихая, плещется о ломаные ледяные края черная вода.
Они стоят молча – бледные, испуганные.
- Что же... Что же делать? – губы у Инны трясутся.
- Вспоминать обратную дорогу! – резко отвечает Анатолий.
- Нда... Повезло нам с проводником как утопленникам...
- Саша!
- Молчу, молчу... А все же... приступ, наверное, сердечный. Как вы думаете?
Ему никто не отвечает.
Они не знают, что местные племена дали реке имя – “отец-пьет-воду”. Отец пришел к воде, чтобы испить. И она напоит отца своего.
Я с бедой на плечах доползу до дороги. Умереть- ничего, если выпить немного.
После. Мо, Мика, Лина, Михаил, Тагир, Фарид, София и Алия.
- Алька! – Мо бросается к сестре. – Как ты? – садится рядом, прижимает к себе. – Как себя чувствуешь?
Алия медленно поворачивает голову к брату. Она хорошенькая: большие темные глаза, нежный овал лица – настоящая восточная красавица. Так сразу не скажешь, что они похожи с Магомедом, но что-то общее есть. Алия морщит лоб.
- Я? Хорошо себя чувствую. А... ты кто?
Мо так и остается сидеть с открытым ртом. Алия оглядывает по очереди всех вокруг.
- Кто вы? Что здесь происходит? – и, так и не дождавшись ответа, снова обращает внимание на Мо: – Как тебя зовут?
- Мо, – он прокашливается. – Магомед.
- Красивое имя. И ты тоже, – ее пальцы легко гладят брата по заросшей щеке, – красивый. Мне кажется, я тебя откуда-то знаю. Мы встречались раньше?
- Лина! – Мо подскакивает как ужаленный. И, конспиративным шепотом на ухо Лине: – Что с ней? Почему она такая?!
- Не знаю, – качает головой Лина. Она тоже удивлена. – Я делала все, как обычно. Я не понимаю, почему она не узнает тебя.
- Давай попробуем еще! Наверное, ты что-то не доделала!
- Нет, Мо. Я все сделала как надо. И потом, нам просто некого больше... брать. Для подпитки.
- Сделай что-нибудь!
- Ты тоже красивый, – раздается за его спиной. Мо резко оборачивается. Его сестренка, такая хрупкая и беззащитная в сползшей с одного плеча ситцевой рубашке, стоит перед Фаридом. Алия проводит рукой по шевелюре Фарида, тот стоит перед ней, как кролик перед удавом, не шевелясь и почти не дыша. – У тебя такие волосы... словно шелковые. И ресницы длинные – как у девушки. Закрой глаза, я хочу посмотреть.
Фарид послушно прикрывает глаза, ему явно неловко. Алия гладит его по волосам, по лицу.
