Дочь Водяного (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

— Для того, чтобы вода нагрелась требуется хворост, — напомнил Михаил, лелея почти несбыточную надежду, что несносная бабища отправится в лес, и он, воспользовавшись ее уходом, сумеет скрыться.

Камня, закрывающего, как у Полифема, вход, он не видел, тем более что в логове кроме обглоданных костей и поживиться-то было нечем.

— Совсем меня за дуру держишь?! Я, значит, уйду, а ты дашь деру?

Единственный глаз Лиха налился кровью, клыки зловеще блеснули в полумраке пещеры, обвислые груди угрожающе затряслись.

«Такие титьки, пожалуй, вместо пращи или дубинки использовать можно. Под такую неровен час угодишь, зашибет и фамилии не спросит».

— Я бы честное слово дал, — заверил ее Михаил.

Пока нерадивая хозяйка пещеры копошилась, разыскивая давно заброшенный за ненадобностью котел, он сумел освободиться от пут, тем более что гнилые ремни поддались на раз, и дотянулся до заветной дудочки, чувствуя, как магия, согревая, течет по жилам.

— Да я тебя сейчас сырым съем вместе с костями! — пригрозила людоедка, опрокидывая котел и бросаясь к своему пленнику.

Но раньше, чем она сумела сделать хоть один шаг, Михаил, который успел подняться на ноги, завел забористый наигрыш, заставивший ее пуститься в безудержный пляс.

— Да что ты такое творишь!? — возмущалась она, притоптывая по мокрому полу плоскими босыми ступнями, на пальцах которых, помимо кривых почерневших когтей, рос мох и даже, кажется, притулились пара поганок.

— А ну прекращай, кому сказала! — грозила она костлявыми ручищами, которые вместо того, чтобы дотянуться до черепа и навести морок или попросту схватить пленника, то упирались в бока, то задорно отбивали ритм, то вздымались вверх и разлетались в стороны.

От ее тяжелой поступи пещера ходила ходуном, а обглоданные кости гремели не хуже трещоток и погремушек. Каждый шаг, который Великанша вдавливала в земляной пол не меньше чем на полметра, сплющивая пожелтевшие черепа и превращая в прах берцовые кости, отзывался стоном в опасно нависающих гулких сводах. Когда ей приспичило выбивать дроби и вить веревочку, по стенам пошли трещины.

Михаил, не снижая темпа, убедился в сохранности рюкзака и стал пробираться к выходу, обходя по широкой дуге вскидывающее ноги и кружащее по всей пещере Лихо. Великанша злобно зыркала на него из-под совсем растрепавшихся патл единственным глазом, клацала зубами, но ничего не могла с собой поделать. Руки и ноги ее не слушались, вовлеченные в пляску. Волосы вставали дыбом, то и дело заслоняя обзор, так что она несколько раз врезалась в стены. Груди так и подскакивали туда-сюда, то оглушительно хлопая ее по спине, то отбивая барабанную дробь по впалому животу.

Она ревела и завывала на все голоса, сотрясая нависавший все ниже свод, но наигрыш ее все равно доставал. Она попыталась преградить Михаилу дорогу к выходу, но опять промахнулась и, оступившись, угодила ногой в котел, проехалась на мокрой земле и со всего маха врезалась в стену, продолжая рефлекторно подергиваться всем телом.

— Да чтоб ты провалился! — прорычала она в изнеможении. — Не будет тебе удачи в пути, и в жизни счастья не будет!

Она собиралась изрыгнуть еще какое-то проклятье, но в это время потолок пещеры не выдержал и рухнул, погребая ее под своей толщей. Михаил, который уже почти добрался до входа, едва успел увернуться от града летящих сверху обломков, не чуя под собой ног, вылетел наружу и помчался куда глаза глядят по болоту, подальше от этого проклятого места.

Каждая кикимора свое болото хвалит

Хотя Михаил не мог похвастаться навыками Андрея и его коллег, которые в силу профессии разве что за редкими экспонатами в трясину не ныряли, но на болотах он бывал и о том, как себя вести, имел представление. Вот только одно дело знать, а совсем другое — применить эти знания на практике, когда и без того зыбкая и неустойчивая почва уходит из-под ног, занимая пустоты обрушившейся пещеры, а в поисках опоры приходится вспоминать навыки незабвенного Мюнхгаузена, у которого и волосы были подлинней, и фантазия побогаче.

Когда Михаил остановился, кругом простиралась непролазная топь. Моховое кочки и поросшие рогозом и осокой заводи, перемежались с заполненными стоялой водой бездонными чарусами, которые прятали свой ненасытный зев под малахитовой зеленью или маскировали нарядными цветами пушицы.

Кривые березы и осины, цеплявшиеся корнями за бесплодную почву редких островков, выглядели куда более измученными, чем их дальние родственники в постоянно терзаемой суровыми арктическими ветрами тундре. И даже россыпи клюквы и морошки на взгорках и у древесных корней казались обманом, созданным, чтобы заманить и погубить. А повисшие на ветвях и стелющиеся по земле клочья тумана не просто прятали гнилую изнанку этого царства тлена, а создавали мороки и наваждения, тоскливо-навязчивые и сбивающие с пути.

Не случайно в людском мире болота считались местом настолько нехорошим, что даже бревна на строительство города или дома в некоторых уездах старались везти в объезд. А что уж говорить про древние трясины и топи исподних миров. И все же следовало отсюда как-то выбираться, и желательно поскорее.

Барахтанье в молочной реке и пляски с Лихом Михаила измочалили и измотали, и на магию уже почти не оставалось сил. Рюкзак оттягивал плечи, а до тела в мокрой насквозь, провонявшей молочным киселем одежде мигом добралась промозглая болотная сырость, распуская щупальца озноба и заставляя недолеченные раны ныть, а зубы противно клацать. Согреться движением не получалось. Приходилось долго выбирать и примериваться, прежде чем сделать следующий шаг. И так уже несколько кочек рассыпались под ногами трухой, едва не лишив обуви, а гостеприимная зеленая полянка при ближайшем рассмотрении обернулась слепой еланью.

Добравшись до одного из островков, Михаил решил все-таки срезать какую-никакую слегу и сделать передышку. Не в последнюю очередь для того, чтобы переодеться. Он уже десять раз пожалел, что на переправе снял куму. И о чем только думал? Не захотел пачкать в молоке капризную замшу, побоялся, что двухпудовые обереги утянут на дно. А между тем виновником вынужденного купания в реке, похоже, стал именно утяжеленный рюкзак. Да и от морока лиха куму наверняка бы уберег.

И все же надевать подаренный Дарханом, изукрашенный любящими руками Веры шаманский плащ поверх замызганной рубахи и изгвазданных в болотной грязи штанов не хотелось. Михаил хотел было взяться за дудочку, собираясь, пока нет возможности полноценно переодеться, испачканную мокрую одежду хотя бы немного подсушить. Но в этот миг из стелившегося по земле тумана вдруг вынырнули отнюдь не призрачные костлявые и непропорционально длинные покрытые зеленовато-рыжей шерстью руки с цепкими крючковатыми пальцами, соединенными перепонками.

Поскольку длани, хозяина которых Михаил пока не видел, шарили возле его рюкзака, он поспешно поднял поклажу, намереваясь водрузить обратно на плечи, а затем вытащить дудочку или нож и хорошенько проучить неведомого охотника за чужим добром. Потом, однако, заметив, что руки продолжают слепо шарить по островку почти у его ног, сметая клюкву и разгребая сухую траву, замер, нащупав спиной ствол намеченной на слегу кривоватой, но прочной на вид березы.

— Да где же ты есть? — послышался из тумана скрипучий раздосадованный голос. — Я же тебя, охальника, чую. Шум какой на болоте поднял, Лихо бедное, почитай, до смерти убил. Где ж ты теперь прячешься?

Из трясины на Михаила наползало невообразимо толстое, пузатое, будто аквариум проглотившее, невозможно грязное существо с почти человеческим туловищем и волосатыми перепончатыми лапами или ластами вместо ног. На круглой голове с ушами, напоминающими плавники, не нашлось места для глаз, однако рот с гнилыми зумами, между которыми застряла все та же болотная трава, мог шириной поспорить с футбольными воротами. Да и поросший бородавками, точно жабья спина, приплюснутый нос с жадно раздувающимися ноздрями работал усерднее, чем любой конвектор, только втягивал воздух внутрь.