За моей спиной в шалаше яркий овал приблизился к пологу. Я перехватил посох, приложил древко к плечу и направил остриё за спину. Овал ближе, ещё. Верхняя часть у полога. Острое основание посоха с треском порвало ткань, и с хрустом пробило череп гнолла.
Из землянки выскочили два гнолла, с копьём и коротким деревянным посохом, извилистым как ветка больного дерева, украшенная ленточками и черепками. Копейщик пролаял громко и кинулся на меня, а шаман начал что-то гавкать.
«Рывок» в сторону, и в копейщика полетел ржавый шарик. Гнолла притянуло ко мне. «Удар» под дых напряг того желудок, но следующий «Удар» в висок спас меня от зловонного фонтана. Гнолла вырвало уже на лету, падая на землю. Чтобы осн посоха пробил монстру череп.
Внимание, заклинание «Ступор» не возымело воздействия
Оповестила «система», когда вокруг моей головы и вдоль спины образовался неявный серовато-коричневый туман. И сразу рассеявшийся. Мы пересеклись с монстром взглядом.
— Скверная ситуация, согласен, — я запустил «Ледяным копьём» в шамана. Магия пробила живот, гнолл упал и глухо заскулил, придерживая лапами дырку в брюхе. Чтобы умереть от удара в голову.
Остались две ярких звёздочки в шалаше, прижимавшиеся к дальней стене, и медведь. У того я оказался за несколько секунд до окончания действия «Паутины». Всё ещё привязанный к земле белыми нитями, медведь зарычал на меня, обдав запахом гнилого мяса и таких же зубов. Я ответил молчаливым ударом осна посоха в глаз, и пробитым черепом.
В шалаше, у дальней стены гнолл прикрывал своим телом детёныша, ростом мне по пояс. Они оба скулили и тявкали. Я покрепче сжал посох и только приблизился, как большой гнолл развернулся и попытался накинуться на меня, позволяя мелкому монстру проскользнуть мимо.
«Магическая стрела» в ногу сбила большого гнолла, тот запнулся и не успел воспользоваться «Рывком», а размашистый «Удар» кулаком откинул в сторону. «Магическое копьё» синим сгустком ударилось в спину мелкого, тот дёрнулся и обмяк, с хрустом ударившись собачим носом об порог шалаша. Большой гнолл завыл, видя смерть мелкого, но вскоре присоединился к нему с пробитой головой.
Живых гноллов или медведей в лагере не осталось. Я с удовольствием сбросил с себя засаленные, дурно пахнущие юбки. Тишина, на небе звёзды скрыты под облаками. А остроухие в загоне, разбуженные рыком медведей, всматриваются в мой силуэт, едва освещаемый редкими всполохами прогоревших углей.
— С какой стороны вход? — спросил я у пленников, на что мне показали на угол загона. — Солдаты графа ждут недалеко от леса.
— Хвала тебе, Нурсагтон. Хвала тебе, Сугхуртон. Славься граф, спасибо ему, — запричитали невпопад остроухие. Я благодарностей не дождался, хотя лица моего ратоны не видели, как и морщин на нём, и роговых отростков на голове.
— Сейчас темно, идти по лесу опасно. Возможно, где-то ещё есть гноллы, — сказал я, отрезав кожаные верёвки, которыми высокая калитка была примотана к стене загона. — Останьтесь в загоне. Так проще вас защитить. С рассветом двинемся из леса.
Все были согласны, но ночью холодно. Они попросили перейти к костру, на что я отказал. Вместо этого собрал два факела из веток и юбок гноллов, кое-как поджёг их от углей. И приблизился к загону. Народ с ужасом роптал, обсуждая мои морщины и роговые отростки. Но мне — плевать. Я прикрикнул, чтобы все держали рты закрытыми, и выдернул двух мужиков из загона.
Вскоре двоица разобрала один из шалашей и разожгла костры в загоне, вокруг которых сгрудились остроухие. Матери, всхлипывая от слёз радости, и отцы, дрожащие от откатывающего адреналина — они все прижимали к себе детей, сонными заплаканными глазами смотрящих на языки пламени. Они все хотели бы поесть, второй день голодают, но я приказал сидеть в загоне — ночью много не сделаешь, да и лучше потерпеть до их родного села.
Пока разумные согревались от костров, а одна женщина так и лежала, отрешённым взглядом смотря в небо — я принялся расхаживать от трупа к трупу. С гоблинов в доказательство убийства собирают уши, но у гноллов обвислые уши похожи на собачьи, и всякие пройдохи очень быстро вырежут собак во всей округе.
С гноллов собирают нижнюю челюсть, как доказательство убийства. У обычной челюсти, у любого существа, только одно место крепления с черепом, в самом конце она как бы изгибается дугой. У гноллов, с каждой стороны, посередине растут небольшие костяные наросты, на которых крепится мышца, крепкая и сильная. Именно из-за этой мышцы если гнолл сомкнёт на чём-то челюсти, то фиг его отцепишь.
Странные твари, эти гноллы. То, что челюсти собирают только со взрослых — это нормально, мелкотня опасности не представляет и в лесу в одиночку быстро умрёт. Хотя гноллы живут долго. Работник гильдии обмолвился, что где-то на западных границах королевства неиствует огромное логово гноллов, а их предводительницу, с оторванным ухом и выгрызенным куском левого бедра, заметили ещё лет сорок назад.
Гноллы развиваются подобно высшим разумным. Это гобляторы не имеют половых признаков, пока не получат десятый уровень, изменят грейд и станут либо гоблином, либо маткой. Самка же гнолла рожает детёнышей разных полов, и за год они вырастают до взрослой особи ростом практически с человека.
Рождённые сами станут воинами, а вот самцам не повезло. Некоторых сожрут после рождения, но многих будут как свиней откармливать до половозрелого возраста. Чтобы сожрать или обменять с другим логовом гноллов на что-то полезное, копья или котелки. Лишь единицы будут оставлены на роль осеменителя и домохозяйки, или же станут шаманами.
Странные, необычные и дикие повадки — но что ещё ожидать от монстров, появившихся в мире две тысячи лет назад с приходом скверны?
Примерно через час я закончил вырезать у всех монстров челюсти, привязав их друг к другу верёвкой. Последнее доказательство в мясисто-костяную погремушку я добавил от гнолла, стоявшего на охране лагеря. Я вернулся за стену и только присел у дальнего медведя, чтобы освежевать — как из загона вышла женщина, до этого лежавшая бревном.
— Вернись в загон, — приказал я, но женщина, шатаясь и раскачиваясь, продолжила медленно идти к центру лагеря, едва освещённому кострами из загона.
Я сплюнул, собираясь ткнуть женщину набалдашником посоха и вернуть обратно. Но стоило мне встать и сделать первые шаги, как раздался женский голос из пленников.
— Прошу, не надо. Оставь её, — запричитала та. Вслед за ней открыли рты и прочие пленники.
— Пусть, ей надо это, — с неподдельной грустью проговорил один из мужиков. — Мужа её, и двух сыновей, при ней же… у нас в селе. И… — мужик сглотнул, нерешительно кивнув в сторону вертела над потухшим костром. — Вон, дочь… тоже. Одна она осталась.
Женщина села около погасшего костра и нечленораздельно замычала сквозь слёзы, покачивалась и тряслась всем телом, смотря на обглоданный, обезглавленный скелет. И только я подумал вынести из землянки шамана один из черепов, и передать его женщине — как та схватила лежащее рядом копьё гнолла. И воткнула себе в шею. И ещё, ещё, ещё. Булькая кровью из разорванной глотки, трясясь и плача, она не отводила взгляда от скелета. Пока не рухнула на землю, окончательно затихнув.
* * *
Следующим днём из леса вышла вереница разумных, возглавляемых ксатом с таким злобным выражением лица, что ожидавшие солдаты схватились за оружие, думая защитить меня от толпы селян. Мужики несли на плечах мешки с зерном, а женщины и детвора тянули за верёвки коз и овец. Гноллы всё вытащили из домов, даже посуду и инструменты. И их в мешках несли бывшие пленники. При виде солдат с графским гербом остроухие расплакались.
— Вы не ранены? Как ваше самочувствие? — спросил у меня лейтенант, когда я подошёл к телегам.
— Цел. Спать хочу, — устало вздохнув, я показал на одну из телег. Она пуста, а все добытые заллаи и походные вещи солдаты заранее перенесли во вторую. — Собрались отправить селян в деревню?
