Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона - Мамаева Надежда

Егоза смотрела на мое кряхтенье и притопывала на месте: ей не терпелось вернуться к костру, где уже звучал смех. Судя по тому, что кто-то горланил в меру пристойную песню, обозники были из тех людей, которые живут для радости, а не существуют для тоски.

До меня донеслось:

Но, как бы ни хотелось Ярике побыстрее присоединиться к веселью, она все же дожидалась меня.

— Беги уже, сама дойду, — заверила ее.

В ответ только пятки засверкали.

Прихрамывая, тихонько побрела на свет. Но то ли день сегодня такой, то ли я такая, а меня второй раз за вечер напугали. И если слепец сделал это так, что я не дернулась, а закаменела, то тут, в кустах, когда тебя за талию со спины обнимает темнота… Рефлекторный тычок локтем и отточенный дворовыми драками удар затылком, который метил в переносицу противника, сделали свое дело.

Субъект, положивший на меня в темноте свою лапу, зашипел. Правда, сквозь зубы. Но хваталки так и не убрал. А вот то, что в плане роста я промахнулась, стало понятно, когда мой затылок ударил не в ожидаемое лицо противника, а в грудь. Причем знакомую такую грудь, широкую и твердую. Да и волевой подбородок, который я созерцала ныне с запрокинутой головой, был мною не так давно весьма пристально изучен.

Брок смотрел на меня сверху вниз. Все такой же хмурый: поджатые губы, складка меж бровей. Ну точно небо пред ненастьем: буря пока не начала рвать своими ветрами тучи, дождь еще не надавал хлестких капель-пощечин, но воздух уже искрил.

— Ты меня напугал! — Я сглотнула, чуть отстранилась и повернулась лицом к дракону.

Было странно стоять вот так, рядом с ним. Брок казался скалой, что нависает, угрожая обвалиться, и одновременно защищает от стылых ветров.

— Прости. — Его глухой голос, скупая фраза и прикосновение мозолистой ладони, напоминавшее ожог, говорили о том, что ящер опасается, что я не приму его извинений, сбегу.

— Ты тоже извини. Я с перепугу тебя ударила. — Мои слова показались какими-то незначащими, глупыми.

— Я не за то просил прощения, — выдохнул дракон, будто собирался сделать самый ответственный шаг в своей жизни. Ну или как минимум предложить совместную ипотеку. — За то, что злюсь на тебя. За это прости.

Я закусила губу. Мужская логика во всей красе сразила меня наповал: я лучше извинюсь и продолжу в том же духе, чем попробую что-то изменить в себе. Ну хорошо. Если мустанга нельзя объездить, то, может, стоит его задобрить сахарным бураком, а потом и вовсе откормить до жирка, чтобы он был не столь резв? В смысле, может, в беседе с Броком зайти с другой стороны?

— Хорошо, — начала я миролюбиво, даже ладонь поверх все еще державшей меня руки положила. — Тогда не мог бы пояснить: почему ты на меня сердит?

— Потому что я мужчина. Это я должен решать проблемы, добывать пропитание, защищать…

— А еще кричать в порыве страсти: «Ар-р-р, моя!» — и в гневе: «Молчи, женщина!» — закончила я за него.

Дракон удивленно моргнул, будто увидел перед собой привидение. Мне же все стало предельно понятно. Ящер, похоже, на своей шкуре впервые в полной мере познал синдром сломавшегося олимпийца.

Когда ты еще вчера — чуть ли не надежда нации, привык идти только вперед, побеждать, несмотря ни на что, вести за собой… а сегодня вдруг оказался в инвалидном кресле и тебе подносят к губам стакан воды.

Разум отказывается верить телу и кричит: «Я могу!» — бьется в силках парализованных мышц. Душа горит пламенем отчаяния: ты не смог, подвел всех и в первую очередь себя. Вот тогда-то с головой накрывает злость.

Брока я в этот момент понимала. Но тут же в моей временами весьма рационально мыслящей черепушке возник вопрос: почему дракон ощутил все это только сейчас, а не тогда, когда сидел в клетке?

— Зачем я должен кричать «Ар-р-р»? — Вопрос Брока выдернул меня из размышлений.

— Ну, так обычно кричат все властные му… мужчины. — Я поправилась в последний момент, впрочем, не упомянула, что сей вопль гориллы, словившей в ягодицу заряд соли, мужики издают в основном в женском воображении.

— Странные, однако, слова любви в тех местах, откуда ты пришла. — Брок намеренно опустил слово «мир».

«Не верит», — в груди кольнула обида.

— У тебя тоже странные, — не преминула подколоть в ответ. — Должен, обязан… Что ты должен — это отдавать налог в казну, что не должен — это заповедано Многоликим. — Я припомнила имя местного божества, прикинула, что у того в религиозном загашнике наверняка есть парочка табу типа «не укради, когда можешь честно обмануть». — Все, за сим обязательная часть заканчивается. Остальное ты вправе выбирать сам.

— А если я выберу тебя? Не спрашивая твоего согласия… — Голос Брока вдруг резко сел.

Проверяет? Провоцирует? Говорит правду? Хочет уйти от неприятной темы? От этого дракона можно ожидать всего. Его губы снова изогнулись в усмешке, и я поняла: все же провокатор! Ну, ящерица крылатая, держись!

— Тогда у меня тоже будет выбор: сражаться, поддаться и обхитрить — или принять. И если выберу последнее, — я прильнула к Броку так, что мое дыхание коснулось его лица, — то прижмусь к тебе, трону языком губы, укушу жадным поцелуем. Запущу руки в твои жесткие волосы, чтобы ощущать, как они щекочут подушечки пальцев. Я захочу услышать бешеный стук твоего сердца и треск срываемой одежды… И это тоже часть выбора, — закончила сухо, глыбиной льда вывалив последнюю фразу на разгорячившегося дракона.

То, что моя ответная провокация произвела эффект, стало понятно по тому, как часто Брок задышал. Видимо, воображение у ящера было отличное.

Дракон оценил и фыркнул.

— Знаешь, ты либо хитрюга, каких свет не видывал, либо сумасшедшая.

— Порою это две крайности одной натуры.

— Если только ведьминской, — незлобно поддел ящер.

И вот что странно: за этими обоюдными провокациями и подколками мы оба как-то подзабыли о том, что не в меру гордый дракон злится на себя (а заодно и на меня), ощущая, что он — не единственный защитник и надежда.

— А, может, не так плохо быть ведьмой? — задумчиво протянула я.

— В смысле — не так уж и плохо мешать в котле крысиный помет и сушеные лягушачьи лапки? Страдать радикулитом от полетов на метле и иметь горб? — прищурился дракон.

— Нет, быть свободной. Хотя бы отчасти.

В этот момент я покачнулась и оперлась на больную ногу. Щиколотку кольнуло, и я непроизвольно поморщилась. Брок, не говоря ни слова, подхватил меня на руки, не дав упасть.

— Ты же… — «…не до конца поправился», — так и не договорила я.

Ящер лишь усмехнулся и заверил, что еще пара шматков сала — и от ожога не останется и следа. Нести же тощую девицу он и сейчас в состоянии. Но вопреки своим же словам никуда он меня не нес, а стоял на месте и внимательно рассматривал. А потом задал неожиданный вопрос:

— А что для тебя эта самая свобода?

Я растерялась. И вправду, что?

— Я сама могу выбрать свой путь.

— Чтобы уйти?

— Или остаться. Выбор — это не всегда движение. Порой это просто осознание того, что тебе дорого, за что ты готов сражаться.