Спросить можно, но вряд ли она ответит.
- Весьма удивился. Мягко говоря. А потом велел кровать еще одну поставить. Рядом с Софьиной. Они… да, вот про Сапожника лучше у нее спросить. Они тогда много разговаривали, но о чем – тут только сами и знают.
О той женщине, которую Сапожников-старший не одобрит?
О чем-то ином?
Или та женщина – Софья… хотя нет. Пророчицу, пусть и с заблокированным даром, любая семья приняла бы. Значит, дело не в ней.
- Тихоня… опасный человек.
Надо же, а по собственным Баринова впечатлениям ничего-то особо опасного в Тихоне не было. Обычный парень.
- Специалист по… интенсивным допросам. И очень хороший. Последний год этим, считай, и занимался. Ранили его случайно, не сильно, но закрыли, потому как штатный менталист поставил запрет на возвращение в армию. Тихоню это дико злило. Он-то сам неразговорчивый…
А еще бывший пластун.
И значит, способен… что? Преодолеть пару верст? Может, даже с грузом? Забраться на гору? Свернуть мальчишке шею? Выпить крови… кто, как не пластун лучше других знает те, альтернативные способы восстановления, о которых вслух не говорят.
- К мозгоправу он ходил по три раза на дню, и поверь – не добровольно. Но после становился спокойнее, вроде. Хотя вернуться все одно не позволили. Приписали к Медведю. И да, под особое наблюдение. Раз в год обязан был показываться менталисту. Раньше точно обязан был, потому что предписание минимум на пять лет идет. А там вот могли и снять. Я проверю. Кто там еще остался?
Лютик.
Его Бекшеев видел мельком.
- Лютик… уволился по собственному. Возраст уже. Про него знаю совсем мало. Вроде обычный дед, с виду, но проходил по особому отделу. С нами ехал. Прибился. Помогал… поить там. Кормил. Меня в том числе. С ложечки. С прибаутками все, с шутками… но сказать, что что-то про него знаю, не скажу. Вязать вот любит. И Молчуна научил. У того с руками беда. Насколько знаю, тоже охотился. Зимой застудился, началось воспаление суставов. Как-то гасили, гасили, но тут нормальное лечение нужно было. Но сам понимаешь, какое там лечение… вот и запустил до крайности. Целители уже сделали, что могли, только и они не всесильны. Пальцы Молчуну нужно было разрабатывать. Вот Лютик со своим вязанием. Это даже забавно было. Сидят оба и петли считают…
Одинцов замолчал.
Забавно?
Ничего забавного.
- Восстановили его. Насколько могли. Но…
- Сам на кого думаешь?
И снова молчание. Долгое. А потом становится ясно: ответа не будет. Что правильно. Очень правильно. Но с именем было бы проще.
Глава 19. Дьявол
Глава 19. Дьявол
«Аркан этот имеет дурное значение и в прямом своем изложении обозначает искушения, пороки, свойственные человеку ли, выбранному ли пути. Следует особо опасаться следующих сочетании в раскладе…»
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей Предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром Прозрения»
Ник-Ник на лестнице оттеснил меня за спину и буркнул недовольно:
- Не маячь.
Спорить я и не стала.
Обретался Барский не где-нибудь, а в доходном доме на Малой рыбацкой, весьма своеобразном строении о трех этажах и парадной, белым мрамором отделанной. Некогда принадлежавший почтенному купцу дом после смерти оного купца отошел вдове. А та уже и взялась за дело со свойственною породе хваткой. На первом этаже в итоге разместилась пара лавок, а вот квартир в итоге вышло всего четыре, причем в одной обреталась сама Санфеева с то ли приживалкой, то ли компаньонкой, мрачной женщиной, тяготевшей к черным нарядам. Вторая отошла купцу Селивестрову и его семейству. Кто был в третьей – не знаю, но вот Барскому досталась четвертая.
Третий этаж.
Мрамор.
И позолота, несколько поистершаяся, но все же. И мысль такая вот, не отпускающая. Откуда у Барского деньги? Нет, платили нам… скажем так, платили нам неплохо.
Раньше.
Когда нужда была. Да и после не обошли. За военную пенсию неплохо жить можно.
Но не здесь.
Не в центре, почитай.
Не там, где в парадной телефон, а при нем – лакей, готовый исполнить малые поручения. Где чай подадут в любое время дня и ночи. Да и не только чай. Тут, помнится, можно договориться, чтобы и обеды с ужинами готовили.
Ну или доставляли, ежели мастерство Санфеевской кухарки не устраивает.
Откуда…
Не стоит задумываться. Это… лишнее.
Совершенно.
В коридорах пахло сдобой и духами. И еще неуловимо – апельсинами. Я опять чихнула. А Ник-Ник, зыркнув исподлобья, отступил в стороночку. А потом уже постучал в дверь. Вежливо так. Вежливость ему не особо-то свойственна.
Тишина.
И Ник-Ник стучит чуть громче.
Но все одно тишина. И главное, запах апельсинов… он становится сильнее. Он сочится из-под двери. И Ник-Ник нажимает на ручку. А та идет вниз. И дверь беззвучно открывается.
Вот так.
Нехороший признак. Очень нехороший. Настолько, что Ник-Ник выругался под нос и на меня поглядел.
- Что там? – поинтересовался он.
- Апельсины. Воняют.
Теперь, когда дверь больше не была преградой, этот треклятый аромат расползался по площадке. И с каждым мгновеньем крепчал.
Я зажала нос пальцами.
И решительно толкнула дверь.
- Погоди…
- Да нет там никого, - прогудела я. Дышать приходилось ртом, но все одно помогало слабо. Но сказала и… поняла, что да.
Никого нет.
Только Ник-Ник не поверил. Он вытащил револьвер и взглядом указал мне на стену. Смешной. Но спорить не стала. Прислонилась и приготовилась ждать. Благо, недолго. Вернулся Ник-Ник раньше, чем я соскучиться успела.
- И вправду никого, - он сунул револьвер в кобуру. – Вообще странно тут все.
Ник-Ник махнул на дверь и даже поклонился издевательски. Сволочь, говорю же. Но…
Шаг.
Прихожая невелика. И… апельсины. Ненавижу апельсины. И главное, ладно бы еще настоящие. А эти вот… Я осторожно убрала руку.
Нас ведь учили.
Всякому.
Не всегда ведь след ясный. Об ищейках знают. От ищеек пытаются защититься. И резкие запахи – пожалуй, самый известный способ.
Ненавижу.
Чувствую, как разбухает там, в носу, перекрывая дыхание. Надо… успокоиться. Выпустить… моему чудовищу везет в последние дни. Но сейчас трансформация частичная.
Контролируемая.
Контроль – это основа основ. И у меня с ним никогда-то не ладилось. Но получится. И… тяжесть в носу отступает. Сопли вот остаются, их вытираю рукавом, а Ник-Ник морщится, но платок протягивает.
- С-спасибо.
Голос звучит глухо.
Вот тоже интересно. В реальности трансформация не так уж сильно сказывается на внешности. Да, черты слегка изменяются, плывут, а важны скорее внутренние изменения. Но почему-то всегда задевает голосовые связки.
Апельсин… все же запах яркий. И другие перекрывает. Но здесь, в коридоре, следы. Капли масла… да, кто-то взял ароматическое масло и капля упала. Вот эта, крохотная, впиталась в паркет. Вторая легла на круглый столик.
Дальше…
Я шла по следу этих капель, пока не добралась до лужицы, что расползлась под опрокинутым флаконом. Трогать его не стала, присела и указала Ник-Нику.
- Возьми.
Если повезет, получится снять отпечатки пальцев. Но что-то подсказывало, что не повезет. Хотя… вдруг да Бекшеев повторит свой фокус?
Ник-Ник вытащил второй платок, в который и завернул флакончик.
А я огляделась.
Беспорядок.
На полу пыль. На подоконнике – вереница бутылок, подозреваю, что пустых. Зеркало с трещиной, длинной такой, пересекающей стекло от одного угла до другого. Вспомнилось, что смотреться в разбитые зеркала – дурная примета.
И я отвернулась.
Тем паче, рожа жуткая. Пусть даже сейчас я все же больше человек, только вот глаза пожелтели окончательно. И…
Рубашки на полу. В стороне – мятый пиджак. Ботинки на грязном покрывале. Подушки разбросаны, но… нет, это не следы борьбы. Слишком все… пыльное.
