Город Змей - Шэн Даррен

В его глазах гнев и замешательство.

— Это ты похитил Райми? — Я понимаю, что забегаю вперед, но мне безумно хочется узнать это.

Киллер качает головой:

— Здесь священники чисты — я не должен был причинять вред новому Кардиналу. Если бы я ослушался, наказанием стала бы смерть.

— Я думал, что ты можешь возрождаться после смерти.

— Как я уже сказал, я могу возродиться, но только с помощью виллаков. Если они решат не воскрешать, меня постигнет реальная смерть, без всяких камбэков. Я не боюсь конца — всегда считал смерть любовницей, а не врагом, — но не спешу попадать в ее объятия.

— Расскажи мне о процессе воскрешения. Как они вернули тебя? Это больно? Что ты помнишь о прошлом?

В его глазах я вижу холод.

— Прошло семь или восемь лет с того времени, когда меня оживили в первый раз. Я ничего не помню о предшествовавших месяцах, ведь смерть — это небытие. Я очнулся в темноте. В тот момент я ничего не мог вспомнить о своей предыдущей жизни. Я кричал, как новорожденный, инстинктивно понимая, что меня могло бы и не быть. В мой мир вошел свет. Я увидел людей в белых одеждах, с белыми глазами. Они ощупывали мое лицо своими пальцами. Я был связан, но вырывался изо всех сил и смог освободиться. Я убил трех из них. Когда я преследовал четвертого, мое зрение заволокло зеленым туманом, и я вернулся в небытие.

Через несколько месяцев они снова вернули меня. На этот раз память у меня сохранилась. Кроме того, я был более крепко закован. Через переводчика один священник сказал, что они освободят меня, но, если я не буду подчиняться их приказам, они снова меня уничтожат.

Я дал им слово, что буду вести себя хорошо. Священник и его компаньоны взяли меня на ознакомительное посещение в эти туннели. Они сказали, что собирают армию и бойцы этой армии станут моими подчиненными. Виллаки хотели, чтобы я стал их номинальным лидером. Священник сулил несметное богатство и невероятные возможности, если я соглашусь. Будучи рассудительным человеком, я дал ему высказаться до конца. Когда он закончил, я задушил его и кое-кого из присутствующих, взял одного заложника и пошел искать путь наверх. Но через несколько минут зеленая мгла снова окутала меня. Я мог только вопить от боли, когда мое тело расползалось на части и пустота забирала меня к себе.

Вами замолкает. Его левая рука крепко сжата. Костяшки пальцев побелели от напряжения.

— Существование — тюрьма, так думают священники. — Он усмехается. — Я живу по их правилам, подчиняюсь их прихотям. Можешь представить, как это унизительно?

— Просто сердце кровью обливается, — усмехаюсь я, думая о всех невинных душах, которые он загубил, и не нахожу в себе ни капли жалости.

Он пристально смотрит на меня, его губы приподнимаются, обнажая оскал зубов.

— Вероятно, ты считаешь это подходящим концом для твоего старого доброго папочки.

— Вообще-то — да.

Он скалит зубы в усмешке.

— Рано радуешься, это не конец, это только начало. Я вернулся в третий раз, твердо усвоив, что нельзя воевать против священников. Я делал то, что они приказывают, говорил с их наемниками, обещая им город. Я позволил им убить себя перед молодыми мужчинами и женщинами, чтобы зажечь благоговейный страх в их сердцах.

Надолго меня не оставляли в живых. Бывали долгие месяцы, когда они не нуждались во мне. В это время я оставался гнить в чистилище. Я боялся таких периодов, боялся, что они не вернут меня назад, но спорить не имело смысла. Поэтому я смирился со своей судьбой и стал ждать лучших времен. И теперь они уже почти настали.

Он пересекает комнату и, присев рядом, стискивает мое колено. В тусклом свете его зеленые глаза злобно сверкают.

— Они обещали мне свободу! Еще несколько месяцев, и я смогу бродить по миру, как делал раньше. Я снова стану смертным — больше не будет воскрешений из мертвых, и я смогу свободно жить и убивать в оставшийся мне срок.

— Ты веришь виллакам?

— Разумеется нет, — раздраженно бросает он, — но в данном случае они сдержат свое слово. Они поклялись на крови, а это для них священно. Если все пойдет хорошо и ты будешь делать то, что тебе говорят, то я…

— Минуточку, — останавливаю я его. — Какое я имею к этому отношение? У меня нет ни малейшего желания снова видеть тебя на улицах города. К чертовой матери семейные узы! Лично мне ты милее мертвый, чем живой, но без разбора отбирающий чужие жизни.

— Эл, мальчик мой, — он издает театральный стон, — зачем ты говоришь эти ужасные вещи? Разве не знаешь, как я люблю тебя? Ты разбиваешь мое сердце.

— Чушь собачья, — хмыкаю я. — Лучше скажи, что надо делать, чтобы помочь тебе выйти на свободу?

Глаза Вами сужаются.

— Я не помню, чтобы ты раньше вел себя так неуважительно.

— Десять лет назад я нуждался в тебе, но никогда не испытывал к тебе ничего, кроме отвращения. Ты это отлично знал, да и сейчас, я уверен, прекрасно помнишь. Так что перестань играть в свои игры и выкладывай все начистоту.

— Очень хорошо, — хмыкает Вами, — виллаки хотят, чтобы ты…

Входная дверь открывается, и входит виллак, прижимая к груди кривой кинжал. Внутри меня поднимается волна ненависти, и я бросаюсь к нему, чтобы вырвать нож и выпустить ему кишки. Мой отец с силой отталкивает меня, потом качает головой:

— Сядь, Эл, мой мальчик, или я отдеру тебя ремнем.

— Можешь пресмыкаться перед этими ублюдками, — ору я, — но я не стану этого делать. Дай мне уйти, или я…

— Я уже душил тебя сегодня, — говорит он спокойно, — если надо будет, задушу до конца.

Тихая угроза в его голосе заставляет меня остановиться. Последние десять лет я никого не боялся. Но, очутившись лицом к лицу с человеком, которого так долго копировал, я получаю напоминание, что он гораздо более жесток и неумолим. Я неплохо его изображал, но сейчас все происходит в реальности. Он гораздо более бессердечен, чем я смогу когда-либо стать. Противоречить ему глупо. Снова опускаясь на кровать, я молча наблюдаю за тем, как мой отец разговаривает со священником, и не вмешиваюсь.

— Добро пожаловать, о, мудрое и слепое, как крот, святейшество, — приветствует Вами своего посетителя. В его насмешливом голосе чувствуется напряженность. Смерть действительно ужасная штука, и ее угроза заставляет голос Паукара Вами дрожать. Виллак ничего не говорит, он молча протягивает нож. Киллер послушно берет его. — Кого вы повелите мне убить, о, не следящий за модой господин? — Священник слабо улыбается и указывает на грудь киллера. Губы Вами сжимаются. — Нет!

Виллак что-то резко произносит на своем непонятном языке и снова указывает на грудь Вами. Наемный убийца делает гримасу и смотрит на меня.

— Видишь, что мне приходится терпеть? — вздыхает он, потом приставляет острие кинжала к точке под сердцем и вонзает его по самую рукоятку. Искривленный клинок идет вверх по мере погружения. Вами хрипит от боли, падает на пол, бьется в конвульсиях и… умирает.

Когда грудь моего отца опускается и свет уходит из его глаз, виллак делает шаг вперед и ногой поворачивает голову трупа набок, чтобы глаза его смотрели в сторону.

— Этот человек может быть страшным раздражителем, — произносит он на чистом английском, — но он знает, как достойно убить себя.

Слова священника поражают меня больше, чем самоубийство отца.

— Вы можете говорить? — глупо удивляюсь я.

— Мы всегда могли говорить, — отвечает он. — Просто никогда не затрудняли себя изучением вашего языка — ваша речь режет нам ухо. Но времена меняются, и мы на многое стали смотреть по-другому с тех пор, как ушел последний ватана. Большинство из нас все еще остается верным языку наших отцов, но некоторые научились говорить на вашем языке.

Онемев, я смотрю на виллака, а труп моего отца дергается и превращается в зеленый туман, как произошло с Амой Ситувой в статуе Манко Капака. Через несколько мгновений он становится облаком сверкающих частиц, которое медленно растворяется в воздухе.

— Паукар Вами возвращается в небытие. — В смехе священника слышатся нотки жестокости. — Он безумно боится пустоты потустороннего мира, но на этот раз его пребывание там будет коротким. Скоро мы его вернем назад.