Защитница веры (СИ) - "Тэсса Северная"

— Фалько? Тебя ищет… хм, прошу прощения, Ваше Высочество, — низкий, чуть грубоватый голос прервал нашу с графом, постепенно выходящую за грани дозволенного, беседу. Я обернулась и увидела высокого, широкоплечего и черноволосого мужчину, чье лицо скрывала маскарадная маска, один в один такая же, как у Фалько. Более массивный по фигуре, не такой изысканный, не такой грациозный. Если старшего сына герцога я могла сравнить с изящной рапирой, то сейчас под моим взглядом был двуручный меч. И, судя по мельком брошенному на меня взгляду, я ему не нравилась, хотя мне могло и показаться. Может, его эмоции были направлены не на меня, а именно на…

— Элиас, пошел вон, — Фалько гневно скривился, но его младший брат даже ресницами не дрогнул, не сводя с него тяжелого взгляда серых глаз. Я бы с обладателем такого взгляда так не разговаривала.

— Ваше Высочество, мой брат вынужден вас покинуть. Прошу прощения, — еще один хлесткий взгляд в мою сторону, у меня перехватило дыхание, но я постаралась не подать виду. «Нет, все же ему не нравлюсь именно я». Элиас подошел к брату, опустил ему руку на плечо и несильно надавил, заставляя, однако, моего спутника сжать губы в тонкую нить.

— Я выкину тебя из герцогства вон, как только отец…

— Вот когда станешь герцогом, тогда и поговорим. Прошу прощения, Ваше Высочество. Некоторые семейные дела не терпят отлагательств. Прощайте, Ваше Высочество.

Элиас буквально протащил своего старшего брата за плечо к выходу, отодвинул портьеру и, отпуская плечо Фалько, несильно толкнул того вперед, в зал. После — повернулся, коротко поклонился мне и исчез за тяжелым бархатом, отгораживающим балкон от тронного зала.

И только после этого я перевела дух. Тяжелое, хладнокровное презрение, обволакивающее меня с того момента, как взгляд серых глаз коснулся моей фигуры, наконец исчезло, удалилось, растворилось в море людских эмоций, что бушевало за портьерой. Вместе с ним исчезли гнев и ненависть Фалько.

Что младшему графу Оташскому успела сделать принцесса, что он ее настолько презирает? Одни вопросы…

Еще с пару минут я стояла на балконе одна, вдыхая прохладный воздух и наблюдая за полетом птиц, а потом мое одиночество прервал Рудольф, ведя ко мне женщину, ради которой и затевался весь этот балаган с балом.

Глубокого, кроваво-винного цвета закрытое платье, со шлейфом и высоким разрезом с правой стороны до самого бедра, демонстрирующим штаны и ботфорты на невысоком каблуке. На левом бедре, прямо поверх платья, перевязь с клинком. Левая половина лица и большая часть лба закрыта сплошной черной маской, анатомической, но все же — сплошной, полностью закрывающей левый глаз! Этой даме не хватало только широкополой шляпы со страусиным пером и кобуры с револьвером, чтобы вскочить на борт испанского галеона и заявить, что никто не пострадает, если не окажет сопротивления. Марьям превосходила все мои самые смелые ожидания и уж тем более — свой благовоспитанный (и скучный) портрет, который висел в замковой галерее. В свободной руке эта шикарная женщина несла кубок и, как я могла заметить, не стеснялась применять его по назначению. Впрочем, резкий взгляд фиалкового глаза можно было сравнить только со свистом стали в воздухе — герцогиня Васконская была трезва как стеклышко и явно настроена на деловую беседу, вне зависимости от того, какую роль она изображала перед гостями замка.

Следом за королем шел Альвин, с настолько серьезным выражением лица, что сразу было видно: ему дали ответственное задание. Король с герцогиней вошли на балкон, Альвин закрыл за ними портьеру, оставаясь по ту сторону, а я бросила короткий взгляд на Рудольфа, пытаясь что-то усмотреть в его лице, хоть какую-то подсказку о том, как себя вести.

— Эвелин, моя прекрасная девочка, как ты похорошела! — Марьям тут же отпустила локоть Рудольфа, чтобы крепко меня обнять. Я, чуть оторопев, аккуратно коснулась ладонями ее спины, выразительно глядя на короля, которого, кажется, моя реакция забавляла. В объятиях меня сжимали крепко, но не долго, обдав запахом вина, мяты и пряностей. «Королева пиратов», как я мысленно окрестила герцогиню, отстранилась, окинула меня внимательным взглядом, а потом — сделала неглубокий реверанс. — Большая честь для меня находиться в присутствии защитницы веры Светозарной.

Я чуть склонила голову, отвечая уважением на уважение. От слова этой женщины зависел успех всей моей затеи, так что я бы и сама в реверансе присела, будь я уверена, что это не сочтут чем-то излишним.

— Прежде чем мы поговорим о деле, — герцогиня выразительно изогнула бровь, снова поднимая на меня свой завораживающий взгляд, — я бы хотела задать личный вопрос, если это не возбраняется. А может быть даже и два.

Я кивнула. Что ж, вопросы были ожидаемы, однако я даже предположить не могла, что Марьям Васконская захочет у меня узнать. Хотя…

— Какая она? Ты же говорила с ней?

Я снова кивнула, медленно, не сводя взгляда с единственного видимого мне глаза герцогини. Конечно, Рудольф говорил, что Марьям весьма набожна, и можно было бы предположить, что ее заинтересует моя встреча с божеством, однако…

— Она иная. Похожа на человека внешне, но не человек, конечно. И, да, я с ней говорила, — я увидела требовательный вопрос во взгляде, которым меня одаривала Марьям, и продолжила, осторожно подбирая слова. — Она… я ее развеселила. Сначала разозлила, потом развеселила. Видимо, она что-то увидела во мне, что ей пришлось по вкусу, и потому избрала меня, — я замолкла. Мне больше нечего было сказать — все остальное касалось только меня и Светозарной, и нашего с ней договора.

— Пришлась по вкусу… — Марьям повторила мои слова эхом, потом вдруг прижала ладонь ко рту, издав сдавленный смешок, и кивнула. — Хорошо сказано, Эвелин. Спасибо, мне это было важно, правда, — герцогиня взяла себя в руки, хотя на ее губах блуждала странная усмешка, резко контрастирующая с бесстрастной маской. Я бросила вопросительный взгляд на короля, но он лишь качнул головой. Значит, тоже не имел понятия, что это все значило.

— Еще меня интересует, конечно, с какой целью ты все это затеваешь. Чего хочешь добиться? — взгляд фиалкового глаза блуждал по моему лицу, я молчала, чуть прикрыв глаза. Ясное дело, что мне стоило быть максимально искренней и при этом пройтись по очень тонкой грани лжи. «Хотя, почему сразу лжи?» Я внезапно ощутила, что все, что мне представлялось правильным ответить на заданный вопрос, мне действительно близко.

— Я хочу свободы. Своей свободы, в первую очередь. Я хочу право решать, строить свою судьбу своими собственными руками, хочу, наконец, чего-то да стоить, а не просто «занимать место». То, что я родилась принцессой, еще не делает меня безропотным трофеем. Я хочу добиться права голоса, для себя и для королевства. Мне слабо верится, что Ариман легко откажется от поглощения и присоединения этих земель к тем, что он уже поработил, но меня тошнит от одной лишь мысли, что эта земля и этот народ окажутся проданы, переданы под власть другого божества, как скот! Что их будут заставлять верить или, еще хуже, приносить в жертву, как было во времена Божественной Войны... — я сделала паузу, набирая воздух, и сжала кулаки, глядя в единственный глаз Марьям. Герцогиня хранила непроницаемое выражение лица, и я не могла понять, плохо это или хорошо. Мои слова о богине так взволновали ее, а теперь… Что ж, мне оставалось лишь закончить свою речь и ждать, что будет дальше: — Они сами должны решать, чего они хотят. И для того, чтобы у них был этот шанс, нужно сделать так, чтобы Ариман начал считаться с нашим королевством. Чтобы его победа над нами более не казалась ему малокровной и легкой. А для этого королевство должно вновь стать единым, как было когда-то.

Я замолчала, выдохнувшись и чувствуя себя на удивление успокоенной, и отвела взгляд, пытаясь погасить вдруг поднявшийся из глубины души гнев. Да, в этой речи было очень много «я» и претензий на личную выгоду. Но кто может меня осудить за это? Герцогиня? Не смешите мои туфельки! Кто как не выходец из привилегированного сословия, женщина, стоящая у руля своего герцогства так много лет, может понять мое желание стоить чуть больше, чем мне положено по праву рождения?