Сестра звезды - Жаринова Елена

В досаде я ударила кулаком по двери, так что разбила руку в кровь. Я стала лихорадочно соображать, что же мне теперь делать. Как я глупа, что не предусмотрела такой возможности! Наверняка ключ находится у Итаки, или он его где-то прячет. Возможно, из дома ведет какой-нибудь другой выход — например, для прислуги. Но оставаться здесь, у запертой двери, и вдыхать сквозь замочную скважину сладкий запах освобождения было нельзя; по всему дому слышались голоса; всем уже стало известно, что одна из рабынь пытается сбежать. Где-то на другом конце дома раздавался собачий лай, и я вздрогнула от страха: собак остановить мне не удастся. Шум приближался.

Я быстро огляделась. Вся наша жизнь протекала на втором этаже, только мыться нас водили вниз — ванная комната находилась в западном крыле. Сразу за лестницей была невысокая дверь, я догадывалась, что она ведет во внутренний двор. Вдоль восточной стены шел темный коридор, и я юркнула туда.

В самой середине ладони я зажгла крошечный голубой огонек и прикрыла его пальцами. Этой свечи было достаточно, чтобы рассмотреть в стене старую, ржавую железную дверь; она кособоко висела на петлях, и, видимо, поэтому ее не удалось закрыть. За дверью, в кромешной темноте, я осветила несколько ступеней, ведущих вниз.

— Дверь заперта, я же говорил! — услышала я голос Итаки. — Она где-то в доме. Ведите собак. И слушать больше не желаю этих россказней о колдовстве!

Раздумывать было некогда. Я осторожно двинулась вниз, хотя понимала, что, возможно, загоняю себя в ловушку. Ладонь светилась призрачным голубоватым светом, который выхватывал из мрака то шершавый камень стены, то длинные хлопья пыли, свисающие с потолка. Потом на моем пути оказалась новая дверь, из-под которой падал луч слабого света. Я тихонько толкнула дверь.

И вот я оказалась в огромном помещении, посреди которого на столе в тяжелом подсвечнике горела толстая свеча. От сквозняка пламя вздрогнуло, словно пытаясь сорваться с фитиля и умчаться прочь. Вдоль стен тянулись ряды полок, сколоченных из неструганых досок, и исчезали в темноте где-то под потолком. Все полки были заставлены какими-то предметами. Любопытство побудило меня подойти поближе и сделать ярче огонь. И тогда в голубом сиянии Келлион моим глазам предстало такое страшное зрелище, что я не смогла сдержать крик.

Я видела бусы из человеческих ногтей и зубов, черепа со вставленными в глазницы рубинами, украшенные настоящими волосами, маски, сделанные из кожи, снятой с человеческих лиц… Забальзамированная женская рука, прикрепленная к деревянной планке с петлями, страшно крючила мертвые пальцы с длинными ногтями, накрашенными ярким кармином… Длинный плащ, сшитый из скальпов белокурых женщин… Я готова была потерять сознание.

Лязг задвигающегося засова вернул меня к действительности. Резко обернувшись, я увидела у двери самое отвратительное создание, какое встречалось мне за мою недолгую жизнь за пределами храма Келлион. Маленький горбатый старик, гнусно улыбаясь желтозубым ртом, тихонько хихикал и тряс головой, покрытой засаленной черной чалмой.

— Хе-хе, маленькая гостья, старый Крошиса рад тебя видеть. Это тебя, наверное, ищет весь дом? Ничего, посиди пока тут, я слишком стар, чтобы бегать по лестнице и докладывать Итаке о тебе. Они все равно тебя найдут. А убежать тебе некуда. Некуда!

Я бросилась к дверям, метнув в страшного старика огонь Келлион. Но ужас! Мерзкий обитатель этого хранилища даже не поморщился, словно не заметив голубого огня. На миг недоумение отразилось на его сморщенном лице, а потом он снова засмеялся мелким, леденящим душу хохотом.

— А ты не простая девочка, как я погляжу. Но старого Крошису не берет колдовство. Его и смерть не берет — уже очень давно. Ты боишься меня? Почему? Они все тоже боялись, — старик обвел взглядом полки, — и напрасно. Старый Крошиса знает свое дело. Они умирали легко — гораздо легче, чем это предстоит тебе. А потом я превращал их в эти прекрасные предметы.

Я тяжело дышала, пытаясь не закричать от ужаса. Крошиса подошел к стене и начал любовно поглаживать свои изделия.

— Смотри, моя маленькая гостья, — он протянул ко мне что-то, и, приглядевшись, я отшатнулась. Два связанных между собой шара оказались женскими грудями.

— В одном степном племени есть славный обычай: такое украшение муж делает из грудей неверной жены и вешает на стену для острастки остальным. Хе-хе, и все-таки у некоторых шатры увешаны этими чудесными шариками — женское сердце таит большие загадки. Сердца у меня тоже есть, они там, под самым потолком. Мне тяжело лезть туда, а жаль: ты не увидишь, как прекрасны они, если розовую колбу, в которой они плавают, поднести к свече.

Я снова и снова пыталась воспользоваться силой Келлион, но тщетно: передо мной была такая нелюдь, что голубой огонь оказался бессилен.

Крошиса сладострастно прижал к губам мертвые груди, и я с трудом удержала приступ тошноты. А старик продолжал говорить надтреснутым, дребезжащим голосом — так тихо, словно его бормотание само собой рождалось в моей голове.

— Хе-хе, для живых, девочка, время — это жестокий убийца, который подкарауливает за углом, готовясь нанести удар. Лишь мертвые умеют ценить время и договариваться с ним, ибо оно уже не властно над ними. Я многим помог приблизиться к вечности. Все мои создания переживут меня, несчастного старика, которому никто не окажет такую же услугу. Я знаю, все они мне благодарны, ибо я спрятал их от суетного мира страстей, опасностей и разрушений в это тихое место, куда не задувает ветер, где не слепит глаза солнечный свет. Ты чувствуешь, девочка, как здесь спокойно? Единственный звук, который нарушает тишину, — это стук твоего молодого сердца. Он раздражает меня, ему здесь совсем не место. А старый Крошиса сам уже давно похож на свои творения — его сердце почти не бьется. Он научился здесь молчанию и покою. Молчание и покой — вот в чем мертвые превосходят живых! Разве не должны мы завидовать им? Разве ты, девочка, не испытываешь зависти вот к ней?

И он ткнул мне в лицо страшную маску — женское лицо, натянутое на деревянный каркас. Я отшатнулась с отвращением, но мягкая, бархатистая холодная кожа успела коснуться моей щеки.

— Послушай, девочка, — старик положил маску на место и снова подскочил ко мне, подобрав полы длинного кафтана неопределенного цвета. — Ты мне понравилась, и я готов тебе помочь. Зачем такой красавице доставаться на утеху всяким развратникам? Не пройдет и года, как ты подурнеешь, и тело, и душа твои захотят смерти. Разве не лучше остаться навсегда среди этой красоты? Итака никогда ничего не узнает. Я служу не ему — я служу искусству. Чем бы ты хотела стать? У тебя прекрасные волосы и жемчужные зубы; из тебя получится настоящий шедевр, который я не продам ни за какие деньги. Я буду тебя холить и лелеять, каждый вечер протирать пыль и шептать тебе ласковые слова — ты, дурочка, никогда не слыхала таких слов. Не бойся, всего лишь миг отделяет тебя от спасения, и ты почти не почувствуешь боли — старый Крошиса знает свое дело…

Ни жива ни мертва я вцепилась похолодевшими пальцами в край стола. Крошиса подходил все ближе и ближе; его маленькие крысиные глаза горели фанатичным огнем. Вдруг он выхватил из-под полы кафтана длинный тонкий кинжал. Я закричала и хотела броситься к двери, но старик с неожиданной прыткостью подбежал ко мне и ловко ухватил за волосы. Лезвие блеснуло перед моими глазами. Смрадно дыша мне в лицо, Крошиса зашептал:

— Ну-ну, моя маленькая удача, помоги мне, не надо сопротивляться…

Наверное, кролик так смотрит в завораживающие змеиные глаза своей смерти — еще немного, и я бы безропотно позволила себя зарезать. Но жажда жизни сильнее всех наваждений. Почти не понимая, что делаю, я перегнулась через стол и, схватив подсвечник, со всей силы ударила старика по голове.

Крошиса не успел даже охнуть и мягко осел на пол. Свеча упала рядом, и на кончике фитиля посреди растекшегося воска все еще горел огонек, который освещал застывший взгляд Крошисы, залитое кровью лицо, слипшиеся, жидкие седые волосы.