Клятва киммерийца - Уоренберг (Варенберг) Энтони

Он не мог ошибиться.

— Дети, — втолковывал ему юноша, — понимаешь? Мальчик и девочка. Двое! Дети. Они ждут нас, а нам не удается идти достаточно быстро.

Конан был мрачен. В отличие от своего друга, он ничего от гэтткта не требовал; но он тоже отчетливо понял, что Кезанкийские горы не собираются их отпускать, пока они либо не перебьют всех здешних монстров и не столкнутся лицом к лицу со всеми возможными стихиями, либо не погибнут сами. Что-то сознательно задеpживало их продвижение. Нечто, подобное тому, что мешало их с Иавой пути на Желтый остров. Но на сей раз оно вознамерилось во что бы то ни стало одержать верх, и вовсе не собиралось сдаваться ни стали, ни воле.

Магия, зловещая магия разливалась, казалось, в самом воздухе гор, они словно шли сквозь черные чары, как сквозь темную воду, пробивались и, когда нужно, прорубались, будто с целью установить, где есть предел человеческим силам, Увы, этот предел был уже не очень-то далек.

Косматый гигант в ответ на просьбы Ллеу повел себя очень странно.

В крошечных мутных глазках, на дне которых лениво ворочался разум, стояла тоска.

Он шумно вздыхал и качал головой, издавая звуки, смысл которых никак не удавалось вполне уловить. Они не складывались в слова. Юноша однако был терпелив. Он снова и снова твердил одно и то же.

— Проведи нас через горы. Нам нужно а Ландхааген. Нас ждут двое детей.

— Мррт… моррт… — прорычало вдруг чудище и умолкло.

— Что? Мертв? Мертвы?.. — с ужасом осознал Ллеу — Кто, дети антархов? Они погибли?

Гэтткт склонил голову, подтверждая страшную догадку.

— Это неправда, — твердо возразил юноша, — Нет! Я чувствую, что род антархов не угас окончательно. Мы найдем их! Где бы они ни были, что бы это ни стоило — мы найдем!..

Несмотря на уверенность, которую Ллеу изо всех сил старался придать своему голосу, и его, и киммерийца охватило состояние, близкое к полному отчаянию.

Они не могли полностью исключить того, что косматый великан прав. И тогда выходило, что все их неимоверные усилия были бесплодны.

Большей несправедливости трудно было вообразить — но ведь они знали, что жизнь вообще достаточно жестока и несправедлива. А если в дело вступают темные магические силы, то и полают. Логики у судьбы в таких случаях не больше, чем у пускающего слюни идиота…

А ведь они были уже так близко! Всего несколько дней пути!..

Ллеу решительно поднялся, крепко стиснув зубы.

— Меня ничто не остановит!

Варвар встал с ним рядом. Да, другого пути у них не было. Пусть искать двоих детей, неизвестно куда заброшенных судьбой и вообще незаметно, в самом ли деле числящихся еще среди живых, было все равно, что иголку в стоге сена, — по-другому поступить было невозможно. Они не видели последних из рода антархов мертвыми, а значит, оставалась, пусть призрачном, но надежда, которая заставляла громче биться два отважных сердца, сделавшихся как бы одним целым.

Теперь у спутников не было врага, страшнее отчаянья. И этому врагу двое мужчин снова бросили дерзкий вызов.

Глава седьмая

Огонь догорал, и накормить его, чтобы он продолжал свой безмолвный, танец, было нечем. Ванкрид посмотрел на Таону; она, казалось, тихо спала, инстинктивно стараясь держаться поближе к огню. Почти прозрачные веки однако чуть подрагивали; почувствовав взгляд Ванкрида, она повернулась к нему.

— Мангельда не вернется, Таона, — жестко проговорил он. — Как и все, кто ушел прежде.

Она отвернулась. Ей было все равно.

Таона давно перенесла пик голода и страха. Ей уже ничего не хотелось, и ее ничто не могло напугать либо встревожить.

Ледяной мрак за проемом окна, затянутого бычьим пузырем, вспучивался и шевелился, ожидая смерти огня и момента, когда он сможет ворваться в хижину и заполнить ее целиком.

— Кроме нас никого не осталось, — продолжат Ванкрид. — Я знаю, прежде меня сочли бы негодным для того, чтобы выполнить долг. Но теперь никто не может запретить мне идти: все равно, больше некому… Все умерли, один за другим Ты понимаешь, Таона?

Эй, ты слышишь меня?..

Она молча кивнула. Ванкрид удовлетворений умолк, затем заговорил снова:

— Мы уже сожгли все, что могло горсть, И съели то, что могли заставить себя проглотить! Мы ждали до конца. Больше ждать некого. Холод, темнота и отсутствие пищи все равно убьют нас. Мы похоронили всех, для кого смогли выкопать могилы. Тела остальных пошли в пишу песцам и лисицам. Я не хочу, чтобы лисицы сожрали и меня тоже, когда я умру.

Он говорил о том, что Таоне и без него было отлично известно, и она удивлялась, к чему Ванкрид тратит последние силы на болтовню.

— Холодно, — бесцветно сказала она, съеживаясь в комок и подтягивая колени к животу.

— Когда огонь умрет, станет еще холоднее, — возразил, продолжая гнуть свое, Ванкрид.

Порывы ветра били в стены, остервенело стараясь разрушить шаткую постройку. Ветер выл и хохотал, упиваясь своей властью.

Наблюдая из-под густых ресниц за Ванкридом, Таона увидела, что он стал и начал натягивать на себя всю одежду, какую смог найти.

— Я ухожу, Таона. Лучше умереть в пути, чем лежать здесь, мучаясь от голода.

— Ты ребенок, — она, наконец, разлепила губы, но ее голос прозвучал, как тихий шелест. — Ты не можешь…

— Я мужчина, — возразил Ванкрид. — И я воин. Я — последний антарх на земле.

— Твои руки слишком слабы, чтобы удерживать меч. И даже тетиву лука натянуть ты не в силах.

— Но у меня есть ножи! — воскликнул мальчик. — Они заменят мне меч и лук. Ты, верно, плохо знаешь меня, маленькая Таона; если мне суждено погибнуть, то в бою, как подобает мужчине, а не крысе, попавшей в мышеловку. Напрасно ты стараешься удержать меня; волк в капкане перегрызает себе лапу и умирает свободным. Разве я хуже волка?! Пусть лучше кровь вытечет из меня, чем замерзнет в жилах.

— Ты бросишь Хааген, последний антарх? Или ты забыл, что мы Хранители? И ты… бросишь меня одну умирать?

— Я люблю Хааген. Но одно лишь мое присутствие не спасет его и ничего не сохранит. Я уйду, чтобы вернуться… а ты — о, ты, конечно, пойдешь со мной!

Ванкрид стоял перед нею, полностью одетый, и ремень, удерживающий за его спиной колчан и лук со стрелами, пересекал грудь мальчика. На мгновение Таоне почудилось, будто сам их великий предок, сияющий Асвельн, предстал ее глазам и велит следовать за собой.

Девочка подчинилась и, по примеру Ванкрида заставила себя подняться на ноги и облачиться в сшитые из шкур одежды.

Ванкриду минуло двенадцать зим, Таоне десять… Они не были братом и сестрой, однако выросли вместе. И даже черты их лиц были чем-то схожи.

Неестественно огромные, широко расставленные ярко-голубые глаза в пол-лица под идеальной формы дугами бровей, короткий нос, казавшийся чуть вздернутым, и полные, четко очерченные упрямые губы, волевой подбородок… Разве что у девочки брови были чуть потоньше и абрис лица несколько нежнее.

Взявшись за руки, Ванкрид и Таона переступили порог хижины. Они сделали первый шаг навстречу ветру и мраку и не оглянулись назад, туда, где ворвавшийся в растворенную дверь ледяной вихрь задул последние цепляющиеся за жизнь язычки огня.

Последние из антархов покинули Хааген. Они шли и шли, не разговаривая и ни о чем не смешивая друг друга. Таона ошиблась: лук Ванкрид вполне мог удержать и натянуть тетиву его — тоже. Он был метким стрелком, и ни одна из выпущенных его рукою стрел не пролетала мимо цели. Время от времени ему удавалось добыть какую-то мелкую дичь, и это поддерживало физические силы детей. Главное же, ошибкой предшественников, в том числе и Мангельды, был то, что они выступали в путь поодиночке. Это было достойно и свидетельствовало об их мужестве; однако Ванкрид и Таона убедились в том, что силы жить придает именно сознание — ты не один и выживаешь не ради себя самого.

На многие лиги вокруг им не встретился ни один человек, словно весь мир попросту вымер.